Ведьма и Вампир

      Вороны.       В это утро они были повсюду.       Я проснулась сразу, стоило солнцу взойти на небосклоне: вороны голосили, кажется, на всю округу, а солнце, такое редкое в этих местах, как я помню, светило мне прямо в глаза.       Стоило мне подняться, как Мир тут же проснулся, недовольно закряхтел, требуя взять его на ручки и кушать. Молоко уже стояло в кувшине на столе, находясь под чарами, дабы не испортилось, и я подогрела его с помощью магии, налила в бутылочку и начала кормить малыша. После того, как Мир поел, мы спустились вниз и сели в большое, глубокое и мягкое кресло-качалку у камина, который я зажгла движением руки, наслаждаясь тишиной и уединением.       За столько лет одиночества я привыкла к тишине, спокойствию и уединению. Когда все, что у тебя есть — это дорога и неизвестность впереди, полная опасностей, вынужденное одиночество начинаешь воспринимать как своеобразную плату за ещё один день жизни. Конечно, бывали времена, когда мне хотелось семьи, заботы, семейного очага и того тепла, что дают родные и близкие. И мне безумно сильно хотелось ребёнка.       Но кто же захочет связывать свою жизнь с ведьмой, с нечистью и с монстром? Да ещё и заводить детей с ней…       Но теперь, когда у меня появился Мир, я больше не буду одна — он будет моей вселенной. Он будет для меня тем, кому я подарю всю свою любовь и нежность, всю свою нерастраченную ласку.       — Настя…? — мои мысли потревожил чей-то голос, отвлекая от разглядывания уснувшего на моих руках сына, и я моментально напряглась, вцепившись в посох, уже приготовившись отбить атаку, но вдруг поняла, что это Анна, а не очередной враг… наверное, мне даже стало стыдно на секунду, что я была готова вступить в бой с сестрой, но… Я бы вступила, если бы она угрожала Миру.       Ведьмам редко выпадет счастье стать матерью, и если они становятся (пусть и взяв на воспитание чужих детей) — их материнский инстинкт это безудержная сила, которая крушит всё на своём пути, не щадя никого, если это угрожает их ребёнку.       — Что-то случилось? Ты так рано встала, — спросила я сестру, на что она, удивлённо вскинув одну бровь, посмотрела на меня. Она слегка склонила голову вправо, как делала это в детстве, и я сморгнула призрак прошлого, восставшего перед глазами, заставляя его потеряться.       — Уже около десяти утра, милая, сейчас будет завтрак, — она как-то странно мягко улыбнулась, одними губами. В глазах улыбка не отразилось, так застыло другое чувство… мне кажется, или это была…жалость?       Почему она так смотрит на меня?       Как жаль, что я давно поклялась не читать мысли своих родных, но, кажется, Анна думает что я сильно сдала за эти годы: я постарела (конечно, я не превращусь в дряхлую старуху, оставшись в этом теле на всю жизнь; но годы сказались и на мне), стала зашуганной — я была готова броситься на родную сестру, решив, что она — это угроза. Я вцепилась в этого ребенка всеми руками, и готова зубами выгрызать ему счастливое детство и прекрасное будущее.       А ещё я одинока…       Ведь это явно читается в том, как я сижу (всегда в отдалении, сейчас приемля рядом с собой только Мира) говорю односложными предложениями, просто отвыкнув от того, какого это — разговаривать с людьми долго и часто.       Я забыла, что такое семья и любящие люди…       — Мы с отцом едем в город, — сказала Аня, присев в кресло по левую руку. Я заняла правое кресло, дабы у меня был обзор на входную дверь и возможно отступить и спрятать Мира. — Сегодня погребальная служба… И нужно проверить как идёт восстановление после нападения, помочь горожанам, чьи семьи пострадали… — сестра говорила ровно и тихо, не только из-за Мира но и, как мне показалось, будто бы боясь спугнуть меня. В детстве Анна всегда была открытым и веселым ребёнком, не давая ни секунды покоя. Мы всегда были в движении, всегда познавали что-то новое, читали книжки или бегали по опушкам, неподалеку от дому… тогда, мы были словно не разлей вода, а сейчас… по крайней мере я рада, что она, как и отец, несмотря на происходящее, цела.       — Хорошо, мы прогуляемся до лесного озера, — ответила я, на что сестра молча кивнула, а после, пожелав хорошего дня, встала с кресла и в задумчивости покинула комнату.       Менее чем через час, они с отцом покинули дом, а мы с Миром пошли к озеру: я посадила его в коляску (это просто чудо, что одна из служанок смогла найти ее в Бухаресте — гулять с ребенком в коляске намного комфортнее, чем все время носить его на руках), взяла несколько бутылочек с водой и молоком, на случай, если он проголодается, и, переодевшись сама, вышли на улицу.       К озеру было несколько путей — короткий, через опушку леса, по которой почти никто и никогда не ходил, и чуть более длинный, через наши земли и деревню, раскинувшуюся неподалеку от поместья.       Проходя мимо домов соседей и крестьян я ловила на себе разные взгляды: подозрительные и презрительные, благодарные и испуганные, равнодушные и восхищённые. Люди всегда боялись и презирали тех, кто был сильнее их; восхищались и были благородны своим героям и спасителям; видели в тех, кто оказал им помощь в борьбе с какой-нибудь тварью новую мессию, которая будет готова положить голову за них, их детей и их жизни… Эти взгляды я встречала все пятнадцать лет своего путешествия по странам и городам.       Где-то меня любили и ждали, принося всё самое лучшее для оплаты моих услуг, где-то просто приносили вещи и еду, хотя я никогда не бедствовала, но всегда взамен помогала им с урожаем и погодой; а где-то, в глухих селениях, куда ещё не добрался прогресс и магия осталась непризнанной и впиталась ненавистью с молоком матери, меня готовы были сжечь или закидать камнями, дабы я, «нечисть поганая, не оскверняла собой их земли».       Поначалу я ещё переживала из-за людской ненависти, но со временем поняла, что люди всегда будут такими: на добро они продолжат отвечать злом, даже если это добро спасает их жизни, и лишь немногие из них будут искренне благодарны.       Кто настоящее зло, так это люди.       Они были готовы изничтожить ведьм, колдунов, вампиров, оборотней и прочих существ, которые отличаются от них. Для двух последних видов существ люди — это всего-навсего пропитание и средство выживания, никто из них не горит желанием контактировать с людьми… За годы своего «изгнания» я прошла через ад на земле, что научил меня не доверять другим, держаться «своих» и всегда быть осторожной, ожидая ножа в спину… и, как часто это бывало, пресловутый нож всегда заносили над тобой люди.       — Настя…? — я услышала сквозь поток своих мыслей мужской голос, и, обернувшись, с удивлением узнала в статном, высоком, бородатом темноволосом мужчине Стэфана, который бегал за мной с тех самых пор, как нам было лет по пять…