*
— Том. — Вальбурга подбегает, прижимается к нему, и мягкий аромат ее духов — полынь и мята, вереск и трава, — щекочет ноздри. — Я кое-что нашла. Для тебя! Когда она отстраняется, сердце Тома пропускает пару ударов — он обещал себе не отпускать ее, но раз за разом нарушал обеты. Шуршит подарочная упаковка — из внутреннего кармана, самовольно подшитого к мантии, Вальбурга достает тугой сверток. Коричневая бумага и тонкая бечевка, сургучная печать с гербом дома Блэков. — Открывай. — Ее щеки алеют неуверенностью; Вальбурга, видимо, опасается, что Том окажется разочарован. Раз-очарован. Том очарован в раз. Сразу. Бесповоротно. И безвозвратно. Его пальцы дрожат, когда он тянет за нить и разворачивает обертку. Внутри Тома поджидает аккуратный ежедневник, выполненный в зеленых и черных тонах; переливается яркими красками тоненькая вязь рун, бегущая по краю блокнота. — Я подумала, что твой дневник — видела, как ты прячешь его в нижний ящик стола, — слишком старый. Корешок истерся, да и выглядит он плохо… На дневник-крестраж Тому, честно говоря, впервые плевать. Он все равно не мог записывать туда свои мысли, тут же становившееся пищей для частички его души. — Спасибо, Вальда, — тихо произносит он и тут же утыкается в кудрявую макушку, вдыхая аромат ее волос. Пока они не были вместе, Том считал, что темные завитки необычайно жесткие, как пакля, и что касаться их неприятно. Как же он ошибался. В коридоре становится шумно — вот-вот из-за угла выбегут первокурсники, гомоном и топотом распугивая нежные чувства. — Мы встретимся сегодня? — Вальбурга отводит взгляд — намекает на их тайное место, в котором Том прятал свою любовь. — После отбоя. Только я и ты.*
Альфард и Сигнус не могли не заметить того, что сестра сует нос в их дела. Их маленький клуб, организатором которого выступил Том, долгое время оставался закрыт для женщин, но Вальбурга отличилась и здесь. Она действовала медленно и осторожно: выспрашивала у братьев про Реддла, невзначай задавала вопросы во время летних каникул. Вал могла даже обронить пару колкостей, заставляя Альфарда и Сигнуса бросаться защищать своего предводителя. За сестру они, в общем-то, не переживали — Вальбурга была не из тех, кого можно запросто обидеть. Да и Том не нуждался в няньках, но его поведение вызывало все больше вопросов. Сегодня в Выручай-комнате они собрались впятером: братья Блэк, Лестрейндж и Мальсибер. Абраксас отпросился под незамысловатым предлогом, с загадочным выражением лица свернув к теплицам. Том опаздывал. Впервые за долгие годы, он не явился на собрание первым. — Мальсибер, — Сигнус кивает, передавая другу позаимствованный у отца портсигар. По очереди они берут по тонкой папиросе — небольшая шалость, позволительная лишь старшекурсникам. — Кажется, наш Томми сегодня задержится, — выдыхая облачко дыма, комментирует Лестрейндж. — Так на него непохоже. — Тс. — Альфард прикладывает палец к губам. — Том будет недоволен, если ты продолжишь обсуждать его. Длинный стол, комфортные кресла — Выручай-комната позаимствовала их из воспоминаний Мальсибера об отчем доме. Холодный, приглушенный свет и пятеро парней, которым предстоит стать властителями нового мира. Несмотря на отсутствие Тома, воодушевление в этом месте буквально витает в воздухе. Оно соткано из надежд и амбиций, подшито уверенностью в себе и в своем командире. Дверь открывается, впуская Реддла. Кажется, он находится в приподнятом настроении — лицо Тома красит робкая улыбка, отличная от тех, которыми он одаривает учителей и знакомых. — Сегодня — знаменательный день, — голос Реддла усиливается хорошей акустикой комнаты. — Я решил, какое мы выберем название. Альфард и Сигнус переглядываются. Сомнения — редкие гости в их обществе — только начинают прокрадываться в мысли. — Вальпургиевы рыцари. И занавес опускается, когда Том произносит эти слова.*
У Вальды удивительная, нежная кожа — бледная, с заметными голубыми венами. Том любит очерчивать их, думая о Блэках, столетиями хранившими чистоту крови для того, чтобы он смог заполучить свой алмаз. — Ты знала, что носишь имя астероида? — обращается Том, сжимая рукой тонкую ладонь. Он любит прикасаться к ней вот так — чуть сильнее, чем это предписано правилами. Ему кажется, что отпечатки его пальцев должны быть везде. На ее острых ключицах, пульсирующей венке на шее, на мочках ушей и в вырезе рубашки. Если бы Тому дали волю, он измазал бы руки в гудроне, в каком-нибудь темном и вязком зелье, лишь бы следы его прикосновений были видны всем. — Да, — с придыханием, едва слышно, отвечает Вал. — У Блэков это семейное — давать детям космические имена. Том думает о матери Меропе — звезде в скоплении Плеяд, туманности, океаниде . Но Вальда отвлекает его, и Том этому рад. — Чайная церемония, — выскальзывая из его объятий, сообщает Блэк. Из чопорных английский традиций Вальбурга вынесла одно — чай должен подаваться с сахаром, лимоном, молоком. Напитки Вальды Том уносит из их встреч на кончике языка, раз за разом сравнивая противный тыквенный сок с пряным чаем, который заваривает Блэк. Вальда сама на вкус, как чай — ее поцелуи терпкие, крепкие, она вечно прикусывает губы Тома так сильно, что еще чуть-чуть — и пойдет кровь. Пока она наполняет фарфоровые чашки — опустевшая от рыцарей Выручай-комната дает Вальбурге все, о чем та просит, — Том любуется плавными изгибами ее тела. Даже в строгой школьной форме — темное платье из грубого сукна с воротником под горло — Вальбурга выглядит, как королева. Первый глоток горячий и обжигающий. Тому нравится, когда его горло заходится в агонии от высоких температур — должно быть, что-то похожее чувствуют осипшие от криков волшебники, которых пытают Круциатусом. — Валь-да, — по слогам зовет ее Том. Он никогда не уточнял, по душе ли Вальбурге это прозвище. Ответ читается в ее взгляде, загорающемся при звуке его голоса. Вальбурга опускается на кресло — дальше, чем Том хотел бы, и потому он зовет ее сесть поближе, туда, где его руки смогут дотянуться до тонкой талии. — Сначала чай. — Вальбурга улыбается и подносит кружку с щербинкой — должно быть, чары комнаты истончились, раз та дарует битую посуду, — ко рту. Том выпивает залпом — так же, как Мальсибер порою хлещет сливочное пиво. — А теперь, — Вал замирает у его плеча, — десерт. Вся ее чопорность, напыщенность, приличия будто бы исчезают, стоит Тому оказаться рядом. И ему это нравится — нравится видеть ее иной, смотреть на то, что для других недостижимо. Образцовый наряд старосты школы — Вальбурга чуть старше, и в этом году заветное место отдали ей, — опадает к ногам, и Блэк переступает через платье, усаживаясь на колени к Тому. Ее тело дрожит — то ли от холода, то ли от близости, но Вальда еще не сбросила все цепи нравственности, и потому жмется, прикрывая озябшую грудь. А Том… счастлив?*
Лицо Ориона похоже на кляксу — оно запятнано фиолетовыми и красными цветами, распускающимися с каждым взмахом палочки. Изо рта Блэка вместо слов выходит розовая пена, заплывшие глаза невидящим взором впиваются в обидчиков. Где-то в стороне курит Мальсибер — он выбегал из комнаты пятью минутами раньше, наверное, чтобы облегчить рвотные позывы. Том одержим. Альфард подначивает, подливает масла в огонь — рассказывает, как его кузен пытался свататься к Вальбурге. — Орион. — Том хватает обессилевшего парня за волосы и поднимает его голову над полом. — Как у тебя с мифологией? Но тот лишь мычит и вырывается, хотя время для сопротивления осталось в прошлом. Том выучил сюжеты древних греков, и помнит, как охотник Орион насиловал Меропу . А еще Том знает, как отбить у Ориона Блэка желание засматриваться на чужих девушек. Если нечем смотреть, то нет и соблазнов. — Коньюнктивитус! — кричит он, и красная вспышка проклятия ослепляет давно сдавшегося противника. Когда Сигнус склоняется над родственником, чтобы залечить самые тяжелые травмы — нельзя выпускать Ориона в коридор просто так, мало ли, что подумают учителя, — Том наслаждается своими трудами. — И не смей больше прикасаться к Меропе, — бросает на прощание он Ориону. — Вальбурге, — поправляет Тома Альфард.*
Остров Азкабан — гиблое место, со всех сторон обдуваемое северными ветрами. Здесь нет деревьев и нет птиц, лишь изредка на берег выбрасываются рыбы, и их маленькие косточки хрустят под ногами Тома, когда он идет к тюрьме. Он был беззащитен перед дементорами — светлых воспоминаний не хватало даже на теплую тоску по ушедшим временам, что говорить о призыве защитника. Но теперь, когда Вальда готовит ему чай и ласкает слух колыбельными, Том знает, что он в безопасности. «Навестить дядюшку», — так Том говорит охраннику — вышедшему в тираж аврору, доживающему свой век в нелюдимой и мрачной компании заключенных. Камера Морфина едва ли больше кабинки школьного туалета — голые каменные стены и подвесная кровать на цепях. Любой сквозняк заставляет цепи звенеть, но преступник не обращает на это внимания — он сидит в замызганной робе, скорчившись на полу, и закрывает уши ладонями. — Морфин, — здоровается Том и оглядывается в поисках стула. Оставшись стоять — посетителей здесь явно не привечают, надеясь, что те поскорее уйдут, — Том проводит пальцами по прутьям решетки. — Морфин, — еще раз, уже громче, обращается он. — Я пришел рассказать тебе, чего ты лишился. Лицо Морфина искажает гримаса. И Том начинает. Начинает рассказывать, сочтя ужимки дяди за молчаливое согласие. Он говорит не меньше получаса. О Меропе, которую Морфин не ценил, о Вал, Вальде, Вальбурге — Том называет ее на разный лад, сбивается и шипит, как маленькие змейки, которых он мучал в детстве. А Морфин лишь качается из стороны в сторону, ухмыляется — безумная улыбка скользит по губам, но не дотрагивается глаз. Его маленькие острые зубы — с пустотами вместо передних — напоминают акульи клыки. Такие же заостренные и неровные. — Тебя провели, как твоего тупого папашу, — выплевывает Морфин, как только Том прерывается. — Ты такой же выродок, как твой отец. И Морфин скалится, Морфин радуется — он сел в тюрьму за этого подонка, но жить спокойно ему не даст. Том недоумевает. Все должно было быть не так. Но Морфин продолжает улыбаться. — Ты вложил в мою голову ложную память, но забыл посмотреть настоящую, Томми. И Томми смотрит. Только теперь.*
Меропа не была великой волшебницей. Она вообще волшебницей не была, раз уж на то пошло. Сквиб — жалкое подобие настоящей чародейки. И если внешность Морфина хотя бы пугала, то Меропа вызывала лишь отторжение. Крупный, неправильной формы нос, маленькие, глубоко посаженные глаза и тонкие волосы, точно водоросли облепляющие голову. Меропа была уродлива. И телом, и душой. Отныне Том знал это. Зато она заваривала прекрасный чай — с мятой, полынью и капелькой любовного зелья. Пила его из странной кружки, чтобы точно не перепутать напиток с Томом Реддлом-старшим. В точности, как Вальбурга Блэк. Хоть в чем-то они на самом деле оказались похожи.*
К нему приходил Регулус Блэк. Мальчишка, даже не добравшийся до совершеннолетия, вытянутый и худой — под тонкой рубашкой виднелись зачатки мышц. С острым профилем, длинными волосами — новая мода популярных пижонов. Блэк мялся и мямлил, переступал с ноги на ногу, но все болтал о том, как хочет вступить в ряды Пожирателей Смерти. Знал бы он, как они назывались раньше, бежал бы из комнаты. Но Том детей не набирал. Все юные дарования, обивавшие пороги его гостиной, оставались за дверью — в Пожиратели принимали только тех, кто способен принести новому режиму пользу. А еще Регулус до удивительной точности походил на мать. «Он мог бы быть нашим с тобой сыном», — как-то изрекла Вальбурга, но тут же смолкла под тяжелым взглядом Тома. Том ничего не забывал. И если Меропа и Вальбурга были не в состоянии платить по счетам, долги Том собирался выставить Регулусу. — Ты принят, мальчик, — покровительственным тоном произнес Лорд Волан-де-Морт.