Цвета жизни

Двое крепких на вид охранников, схватив меня под локти, тащили мое безвольное тело по темному каменному коридору в башне Дворца Веккьо, освещаемому лишь факелами на стенах. Я ничего не сказал им, они избивали меня, пытаясь узнать о моем, якобы, заговоре против Флоренции. Но это ладно, синяки я как-нибудь переживу, но Федерико и маленький Петруччо… Я не выдержу, если они пострадают ни за что. Бедные мои, сыновья, будьте тверды, наш час придет! Ключ вошел в замок и плавно провернулся внутри. Решетка протяжно скрипнула, когда открывалась, один из стражников слегка поморщился от неудовольствия. Меня кинули на пол без какого-либо уважения, словно мешок с картошкой. А ведь всего три часа назад я был уважаемым человеком, главой Международного банка Аудиторе. Сейчас же я преступник и заговорщик. Постепенно, ко мне возвращались чувства, я мог различить небольшой конус света из зарешеченного окна. Громко вздыхая, я привстал, облокотившись об пол, и сплюнул. В дальнем конце коридора, кто-то пел песенку. Похоже, это Петруччо поет колыбельную, пытаясь уснуть. Мне так жаль его. Неужели, его ждет виселица? Как и меня, и Федерико. Он же еще ребенок! Неужели у этих bastardo хватит духу накинуть петлю на его тоненькую шейку. Неужели сердце у них в груди не дрогнет, когда его позвонки будут ломаться? Я вздрогнул от такой мысли. Что же за жестокий мир, в котором мы живем? Где без суда и следствия тысячи людей отправляют на тот свет. Где всеми уважаемый человек может в один момент стать преступником, спуститься в низы. Где процветает продажность и грехопадение. Всю свою сознательную жизнь я боролся против этого. Как учил меня отец, а его мой дед. Разве, может человек, который сделал для мира столько, сколько сделал я, быть отвергнут всеми и брошен на произвол судьбы, словно жалкая собачонка? «Такова цена героя – ты делаешь доброе дело, но о тебе никто и никогда не узнает», - так говорил отец. Но я не верил ему. Был горяч по молодости и слишком близорук, чтобы увидеть, что он прав. А Марио… Марио был умнее и способней меня. Он понимал, что к чему, он был лучше меня. Он знал, что такое честь и достоинство. Помню, как-то в детстве отец устроил нам испытание. Мне было тогда двенадцать, и я уже знал, что был ассасином. Суть испытания была в том, чтобы за как можно меньшее время добраться от виллы до дверей церкви, собирая по пути красные флажки. Марио был старше меня и сильнее, но я, тем не менее, смог вырваться вперед. До финиша чуть более десяти метров, мы с Марио шли ноздря к ноздре, но при прыжке на крышу соседнего здания Марио потерял равновесие и упал бы на землю, если в последний момент не ухватился бы за красную черепицу, повисши в трех метрах над землей. «Джованни, помоги мне! – взмолился он, протягивая ко мне руку, я стоял в нерешительности, - Прошу, брат!» Я смотрел на его потуги с жалостью, но желание победить и выделиться перед отцом, было сильнее. Я всегда хотел доказать, что я лучше его любимчика, не понимая, что поступаю подло. Марио гневно смотрел мне вслед, когда я ринулся бежать дальше. «Предатель! – заорал он, - Подлый предатель!» Отец стоял на пороге церкви, скрестив руки на груди. Должен отметить, он был очень удивлен, когда увидел первым меня, а не Марио. Но удивление на его лице в момент сменилось одобрением. От меня это не скрылось. «Молодец, сынок! - похлопал он меня по плечу, - Я вижу, ты становишься все более умелым! » Я расцвел в улыбке, редко, когда мне доставались похвалы. Чаще я выслушивал, каким молодцом был Марио. Сейчас же торжество было на моей стороне, и я упивался им до капли. Но рано или поздно нужно сбивать спесь. Марио пришлепал тремя минутами позже, шаркая покалеченной ногой. Я готов был провалиться сквозь землю, весь покрасневший от стыда, я чуть не расплакался! Отец внимательно слушал брата, а когда тот закончил, то обернулся ко мне. Лицо его было пунцовым от гнева, глаза пускали молнии. «Как это понимать, Джованни?!! Ты, видимо, забыл, чему я всегда учил тебя и Марио! Вы братья до самой смерти, поэтому должны всячески помогать друг другу, а не бросать на произвол судьбы! – Отец развел руками, - Скажи мне: Марио поступил бы так?» Ну вот, опять он про своего любимого Марио! Марио то, Марио сё. Марио играет на пианино! Как же меня злят эти вечные упоминания старшего братца. Снедаемый гневом, я тихо, надув губы, произнес: «Нет, отец». «И что ты должен сделать?» «Извиниться, - нехотя произнес я, подходя к помятому на вид Марио, - Прости, меня fratello». Я протянул ему свою маленькую ладошку, Марио сжал ее своего огромной ручищей, специально сжав посильнее, я скривился от боли. «Прощаю, брат». С того дня мы с ним жили в рознь. Но при отце делали вид, что сплочены и дружны. Такое представление разыгрывалось в каждый его приезд до самой его смерти. После мы с Марио почти не виделись. На время, воспоминания о прошлом, оторвали меня от действительности. Но теперь я снова сидел в полумраке камеры, глядя в маленькое окошко, из которого лился серебристый лунный свет. Марио бы помог мне сейчас, но он в Монтериджонни и не слишком настроен общаться. Вся надежда на Умберто Альберти. Он без сомнения, вытащит меня из передряги, но… - я побледнел - у него же нет доказательств моей невиновности! - кроме меня никто не знает их местонахождение. Только если Лоренцо успеет вернуться до моей казни… Но если нет, то дело Аудиторе не будет пресечено. Эцио еще на свободе и я молю бога, чтобы его не схватили или, чего доброго, не убили. Он сможет присмотреть за Марией и Клаудией, Аннета приведет их к Паоле. Как только она узнает, что случилось, то известит ассасинов, но ведь тогда будет слишком поздно… для меня и сыновей ! Единственного чего я сейчас боюсь больше, чем утра – это то, что Эцио не сможет сдержать своих чувств и впадет в ярость, отравляя свою душу местью. Я, надеюсь, что он сохранит голову на плечах, хотя бы ради матери и сестры, но если он не сможет, то я… я просто не знаю, что будет. Он может поддаться гневу и сделать необдуманный поступок, который толкнет его прямо в руки Тамплиеров, и тогда не миновать беде. Они убьют его, и это будет конец. Я слышу тихое сопение, это снова Петруччо. Я понимаю это, потому что никто из обитателей камер не издавал звуков, даже Федерико. Признаюсь, я весьма рад, что мои сыновья имеют крепкие братские узы, не то, что мы с Марио. Федерико не раз прикрывал Эцио передо мной, а я ведь знал, где он был… Эцио и Федерико помогали Петруччо. Он был весьма задорным мальчишкой со слабым здоровьицем, но добрым сердцем. И мое сердце прыгало от счастья, когда я видел, как они играют во дворе, помогают матери, поддерживают сестренку. Их веселые лица на праздники, на которые я часто опаздывал из-за своей «работы», всегда поднимали мне настроение. Я так мало времени провел с ними, что сейчас отдал бы свою жизнь, чтобы провести хотя бы еще один день с ними. Когда появлялся каждый из них, я внимательно вглядывался в их маленькие глазки, которые сияли такой энергией и невинностью, что я, право, хотел расплакаться, как ребенок… Дети – это все, что от меня осталось, и я не вынесу, если их потеряю… Но что это? За окном я услышал едва слышимое кряхтение и шорох.

***

Господи милостивый, подумал Эцио, узнав фигуру отца, сидевшего к нему спиной, в узком конусе света. - Отец! - тихо позвал он. Я обернулся. - Эцио! Ради бога, как ты... - Не важно, отец. Когда я приблизился, Эцио, похоже, увидел мои окровавленные ладони и бледное лицо со следами побоев. - Господи, отец, что они с тобой сделали? - Избили, но я в порядке. Меня больше волнует, что с мамой и Клаудией? - Они в безопасности. - С Аннеттой? - Да. - Хвала Господу. - Что произошло, отец? Ты знал, что это случится? - Да, но не так скоро. Они арестовали Федерико и Петруччо, думаю, они в одной из камер. Если Лоренцо получил послание, все, возможно, изменится. Я принял меры… - О чем ты говоришь? - Сейчас не время, - почти крикнул я. - Слушай меня. Вернись домой. В моем кабинете есть потайная дверь. В комнате за ней спрятан сундук. Возьми все, что найдешь там. Понял? Все! Многое покажется тебе странным, но это важно. - Хорошо, отец. Эцио слегка перенес тяжесть тела, вцепившись в прутья решетки. Он не осмеливался посмотреть вниз, и не знал, сколько еще сможет оставаться без движения. - Помимо прочего, ты найдешь там письмо и кое-какие документы. Без промедления отнеси их - сегодня же! - мессеру Альберти... - Гонфалоньеру? - Именно! Иди! - Но, отец... - выдавил Эцио, и, надеясь, что сможет помочь чем-то большим, нежели просто доставкой документов, заикаясь, добавил, - К этому причастны Пацци? Я прочитал послание, доставленное почтовым голубем. Там было сказано... Я предостерегающе зашипел, услышав, как в дверь камеры вставили ключ. - Они поведут меня на допрос, - мрачно произнес я. - Уходи, пока тебя не заметили. Господи, какой же ты храбрый, сынок... Тебя ждет достойная судьба. А теперь, прошу в последний раз, - уходи! Я снова осел на землю. В камеру вошли двое громил. Один из них весело оскалился: - С кем ты болтал, Аудиторе? Сам с собой? - Может, вместо того, чтобы болтать, ты подойдешь сюда, и я начищу тебе морду? – я хотел сделать отхода сына, как можно более незаметным. Без лишних слов стражник подошел ко мне и пнул в живот. Изо рта вырвался брызг крови. Но я улыбался. Ведь я знал, что теперь все будет хорошо. Эцио получил указания, его направят, если нужно, но я знаю, что он меня не подведет, ведь он же – Аудиторе…

Конец.