Кому повезло

Тор появляется на четвертый день рождения Морган. Вот так просто: возникает из ниоткуда на тропинке, с котомкой и в широком плаще будто с чужого плеча. Он откидывает со лба капюшон, от воды совсем темный (дождя не было всю неделю, откуда он вылез?), сгребает Старка в охапку, дыхнув алкогольным жаром, и зычно зовет Морган по имени — Тони приходится напомнить, что простым смертным в пять утра положено спать. Приходится усадить Тора за стол и разделить с ним чересчур раннюю яичницу. О том, что с поздравлениями он промахнулся на месяц, Тони не говорит. Тор появляется без причины и объяснений — ни весточки за предыдущие годы. Он поднабрал вес и отпустил бороду; его снова длинные волосы топорщатся из неаккуратной косы, и пара прядей, сухих как солома, спадают на плечи. Он съедает завтрак Тони, пока тот тянет водянистый кофе (помилуйте, он старый дядя; ни мозг его, ни желудок не работают в такую рань), и просит то ли кофе, то ли пиво, «а лучше всё вместе». Не то чтобы Тони не рад. Даже наоборот. Не растраченного дружеского участия у него в избытке, примите-распишитесь, но он не может не думать: в последний раз они виделись там, на краю пропасти, с которой и сорвались. Они винят себя и, наверное, немного друг друга, но время идет, и если оно не лечит, то успокаивает уж точно. Вот и Тор. Появляется и говорит, что они живы. А раз живы, то им — повезло. Тони не может не согласиться. Зачем он пришел — шепчет Пеппер. Или не шепчет, а спрашивает, ну, как умеет, глазами. За все эти годы они так притерлись друг к другу, что Тони читает ее по мимолетному движению губ и дернувшимся бровям. Он знает: она не со зла, нет. Из страха. У нее на втором этаже четырехлетняя дочь, а за обеденным столом — ночной кошмар ее мужа. Тони все понимает. Тор понимает тоже. Пеппер берет Тони за руку, сжимает крепко, будто заранее сопротивляется тому, что его у нее отнимут. Опять позовут, а он не откажет, и забытое в пыли ее же пророчество о том, что железный человек его погубит, наконец обретет силу, потому что ну какое ж оно иначе пророчество? Сюда бы мистера доктора для горячей дискуссии, но его здесь нет. Его вообще больше нигде нет, только в воспоминаниях. И в одном из них Пеппер также хватает Тони за руку — чувствует ведь, что дело табак. Колдун, вот, пока над Камушком не помедитировал, не знал, насколько табак, а Пеппер сразу все поняла. Великая женщина. Зачем он пришел — щебечут птицы, гудит неловкая тишина, и спрашивает Тони у себя в голове. Тор говорит о других измерениях, говорит, что нашел отпечаток Биврёста в черных дырах, и Тони почти вспоминает, как это было — когда они кого-то еще волновали (черные дыры — не Мстители). Когда космос был полон красот и загадок, а не отбитых на голову психов с фиксацией на улучшении мира. Старк подпирает кулаком щеку (ему интересно, правда!), и он не то чтобы сдался, нет, он просто принял, как факт. Да и столько воды утекло. Но Тор все говорит и говорит — так, будто ничего не случилось. Он выглядит как престарелый актер с картинки «после» из желтой газетки, но за полнотой и отчаянием вроде бы всё такой же: умница не от мира сего. Тони будто бы может его разглядеть. Во всяком случае, думать об этом проще. Проще искать Тора-до под Тором-после, будто это игра, асгардская иллюзия, чтобы сломать Тони мозг — это проще, чем справляться с зудом вины. Он каждый месяц жертвует в семь разных фондов, рекламирует терапевтические сообщества и изобретает всякие штуки, чтоб экология совсем не загнулась, чтобы пыль не закрыла солнце, чтобы жизнь после Щелчка была хоть сколько-нибудь терпимой, ведь нашим же детям потом с этим жить, так говорят, вроде, да? И обычно вина не зудит. Но иногда он цепляет взглядом фотографию Паркера, или читает новости, или видит по телеку Стива с его печально-могильным лицом, и тогда Пеппер целует его всюду, где надо, и говорит, что он делает достаточно. В конце концов, он ведь не может повернуть время вспять (что, Стрэндж, и сказать нечего? Как умер, так сразу язык проглотил?). Тор говорит о Стиве и его паршивых группах поддержки. То есть, группы, конечно, не паршивые, и людям, вроде бы, помогают, и Стив опять на своем месте в роли сочувствующего-понимающего — ему так больше идет, чем с содранными с синих плеч звёздами. И злость на него уже инертная, не искренняя какая-то, этакий рефлекс собаки Павлова. Тор говорит о Стиве, и Тони впервые за последние годы проверяет нож у себя в спине — впервые за последние годы за ребрами не болит. Зажило. Вросло. О Стиве как-то не клеится, и Тор продолжает о своих странствиях. Он вроде как взял отпуск после того, как снес Таносу голову (после того, как пожелал им всем счастливо оставаться — даром, что счастливо не вышло ни у кого), и Тони не уточняет ни про Асгард, ни про королевский долг. Тор об этом тоже не говорит, только рассказывает, как провел месяц в туманности с температурой минус пятьсот, как наблюдал за пульсаром, что съедает свою звезду-компаньона, и как на лазурной планете спал под стеклянным дождем. Морган топчется возле Тони, хватает ручкой за палец — он усаживает ее себе на колени, и она поглядывает смущенно на лохматого чудака с доброй улыбкой. Морган теплая после сна, трет глаза, и Тони прижимает губы к ее волосам. Он старается, честно. Ради нее. Он хочет стараться. Хочет покоя и безопасности — пусть уже не для всех, но для тех, кому может их обеспечить — проигрыш (который не «мы победили, но с жертвами», а «мы не победили» вовсе) напрочь сбивает геройскую спесь. Но Тор говорит о далеких планетах, на которых больше никто не живет, дарит Морган венок из примулы и вспоминает поверья Асгарда. Он напевает сказки про весну и царицу Фригг, и в голосе его столько застарелой горечи, что Тони едва ей не давится. Морган очаровывается неземной мифологией и устраивает Тору показ игрушек. Пеппер моет посуду — в солнечном свете золотятся веснушки на ее тонком лице, и Тони очень хочет ее поцеловать. Снять напряжение с ее плеч, как тонкую паутину, и одеть ее в душевный покой. Но на полу гостиной Тор рисует для Морган дворец, похожий на орга́н, и Старк надкусывает сочное яблоко. — Справедливости для, он всегда был с прибабахом, — брякает в оправдание и косит взгляд. Пеппер молчит. Домывает тарелку и выключает воду. А потом вдруг произносит, сминая полотенце в руках, тихо и осторожно: — Я думаю, нам с тобой очень повезло, Тони. Она боится поднять глаза. Будто он скажет, что это неправда. Что она это выдумала, потому что на самом деле он никогда из космоса не вернулся, а она — так и не смогла это пережить. Тор со своей обреченностью и потерями, с этим флером неминуемого горя вскрывает старую рану, и боль и страх сочатся из нее с новой силой, но Тони притягивает Пеппер к себе и крепко целует в затылок. Он — здесь. Им — повезло. Потому что не повезло Клинту, который потерял всю семью. И Смурфетте, у которой единственным близким был теперь матерщинник-енот. И людям Ваканды, которые остались без короля, и даже доморощенным колдунам — по растерянному взгляду Вонга Старк сразу понял, что доктор Засранец вообще никому ничего не сказал. И Тони был даже рад, что оказалось некому сообщать про Питера. Иначе Мэй бы тоже не повезло. Но не им. Они свое счастье защитили перед завистниками, перед убитыми горем и прочими уверенными, что они его не заслужили. И вот еще что: они не должны за него оправдываться. Ни перед кем. Даже собой. Но тут появляется Тор — и рассказывает, как хоронил Локи. Он говорит о теле, много и долго. Путается в показаниях, скачет с темы на тему, хихикает невпопад; говорит о планете, которая крутится по орбите двух солнц. Откупоривает новую пивную бутылку и начинает опять. Тони успевает дважды вытереть стол, порезать для Морган апельсин и подслушать, как Пеппер рулит Старк Индастриз по телефону. В конце концов, Тор находит похороны Локи чем-то забавным — потому что на его памяти это уже третьи, но до погребения раньше как-то не доходило. И Тони хочет спросить, мол, напомни, это тот Локи, который напал на Нью-Йорк? Который убил мы-даже-не-знаем-сколько людей? Тот Локи, из-за которого у меня панические атаки? Но горе Тора такое большое и честное, по-детски невинное, что Тони просто не может. Он кивает и смотрит мимо. У него-то и тел не было, только горстка красной земли. А это не соревнование. — Многоликие Солнца восходили двадцать пять раз, Тони Старк, но брат мой так и не ожил. Тебе ведь тоже снятся кошмары? Он так отчаянно тянется за поддержкой, а Тони не знает, как сказать, что кошмары — это воспоминания, что от них никуда не деться, что они теперь часть их самих. Он так и не находит слова. Поэтому хлопает Тора по спине, как-то неловко, но вроде по-дружески, и предлагает вместе отужинать. Тор уплетает жаренную картошку, травит байки о муравьях-переростках с экзопланеты TOI 700d — Морган хохочет заливисто, и даже Пеппер выдавливает улыбку — вспоминает, какое крепкое в Асгарде делали пойло, но ни слова не говорит о том, что потерял всё. Тони думает, что принятие, вообще-то, полезно в терапевтических целях, но потом думает, что, может, Тор прав. Может, так лучше. Может, не стоит это всё ворошить. Рыжий закат задерживается густыми мазками на красном небе, но очень скоро лес накрывают сумерки. Тор подбирает с дивана плащ и говорит, что ему пора, а Тони слышит «мне жаль». Свое ли, чужое ли, кто уж тут разберет. Он дает Тору в дорогу несколько сэндвичей и бутылку воды («завязывай с этим, Раст Коул, тебя там ждут любимые поданные»). Не то чтобы Тору все это нужно, но у людей так принято — перестраховываться. Не гневить судьбу. Относиться к прошлому с уважением. На улице еще светло, и сухой воздух пылью оседает на лице. Лес молчит, а озеро, гладкое, как отполированная титановая пластина, сливается цветом с небом. Пеппер берет Тони за руку и сжимает так, будто на месте Тора мог бы быть он. Тони смотрит, как его от них отделяет живая изгородь, и не дышит, будто на месте Тора мог бы быть он. А потом закрывает дверь на четыре замка. Пеппер целует его в щеку, а Морган сладко сопит в подушку на втором этаже; дома, как положено, по-ночному тихо и пахнет деревом. Кажется, пронесло. Кажется, повезло.