Мир, жвачка, любовь

      Кожу ужасно пекло, и, несмотря на то, что прикосновения медсестры в медпункте были максимально аккуратны и нежны, хотелось взвыть от боли. Гониль судорожно сжал руки в кулаки, лишь изредка ахая, когда ватка, пропитанная марганцовкой, касалась обожжённой кожи. Ли Сумин — медсестра в их пожарной станции, беспрерывно спрашивала не больно ли ему, а Ку, как истинный мужчина, врал, говоря, что уже привык к такому.       Он действительно привык к тому, что его любимая Сумин бережно обрабатывает ему ожоги и раны. Привык видеть на своём теле зажившие и не до конца ожоги. Ку Гониль привык бросаться в огонь, не думая о том, выживет ли он или нет. На тушении парень думал только о том, как бы спасти всех, кроме себя.       — Господин Ку, если Вы ещё раз кинетесь в огонь и не будете осторожны, я не пущу Вас в медпункт, — со всей серьёзностью говорит Ли и охает, когда оголённые плечи парня вздрагивают. — Ты когда-нибудь начнёшь думать о себе, дорогой?       Сумин склоняется над ожогом и аккуратно дует на него, чтобы уменьшить болезненные ощущения у своего парня. Как бы он не пытался от неё скрыть тот факт, что обработка полученной на пожаре травмы не такая уж и безболезненная, девушка знала, что Гониль едва сдерживается чтобы не взвыть от боли.       — Если не я — то кто? — Ку пытается повернуть голову к Сумин, но она лишь рукой возвращает её в исходное положение и продолжает обрабатывать ожог, периодически дуя на него. — Моя работа заключается в том, чтобы рисковать собой ради других.       — А ты не пробовал не рисковать ради меня? Хотя бы пытаться… — голос медсестры чуть срывается на крик, и она не замечает, как прикладывает вату слишком резко. — Прости! Я понимаю, что это твоя работа, но ведь остальные заходят ко мне в медпункт намного реже, чем ты, дорогой.       Гониль сутулится и морщится, когда ожог отдаёт новой порцией боли. Пока Сумин ходит за неизвестной Ку мазью, он всё думал о её словах. Бросаясь в огонь, Ку никогда не задумывался о ждущей его Ли, которая, наверное, сильно переживает каждый раз, когда он едет на тушение. В его голове было только одно — указания в те моменты — спасти людей. Он рисковал собой, совсем не задумываясь о том, что же чувствует его дорогая Мин, каждый раз видящая ужасные последствия после тушения и залечивающая их, стараясь не навредить и не причинить лишней боли.       Медсестра выдавливает небольшое количество мази ему на ожог и аккуратно размазывает её по плечу, пальцами задевая старые рубцы. Гониль привык сидеть в маленьком, но чистом кабинете, насквозь пропахшем спиртом и какими-то лекарствами. Привык подолгу сжимать кулаки, скрывая боль, и смотреть на верхушку дерева, ветки которого постоянно бились в окно, чтобы хоть как-то отвлечься. Но парень не привык слышать озвученные вслух мысли Ли. Из-за этого на душе было как-то особо тоскливо и мерзко. Из-за того, что она так долго таила о своих переживаниях или из-за того, что он, дурак, сам не додумался об этом? Гониль разобраться не мог, но он точно не хотел отпускать это чистосердечное признание девушки без внимания.       — Обещаю, что впредь буду думать о своей безопасности, — парень улыбается, словно Сумин могла увидеть его улыбку. — Вообще, буду самым аккуратным из всей нашей команды!       Девушка заканчивает с обработкой, снимает резиновые перчатки и убирает препараты по своим местам, пока мазь на плече подсыхает. Гониль появлялся в её кабинете слишком часто, и в какой-то момент поцелуй в шею стал для него чем-то вроде бы обезболивающей таблетки. Сумин вернулась к нему, потрепала по голове, поглядывая на новый ожог, и аккуратно прикоснулась губами к шее.       — Врёшь, — шепчет девушка в неё и сглатывает подступившие слёзы.       Они оба знают, что Гониль снова появится в медпункте с новым ожогом и заново будет убеждать свою девушку, что в последний раз вошёл в огонь, рискуя собой.