Serpentotossina

      Подоконник приятно холодит щеку, от облезшей краски оставляя покалывание и небольшие ранки на коже.       Сквозняк из оконных щелей, — бабушкин протест использования нанотехнологий в виде клея-пены-утеплителя от маминой настойчивости сыграл в свое время злую шутку, поссорив родственниц на долгие годы из-за, казалось бы, мелочи, — отрезвляет, приводит думы в порядок, утоляет аппетит и пощипывает глаза.       Селине четырнадцать, и она находит спасение от наставницы в доме бабушки, на первом этаже, прижимая к груди и согревая юношеским бунтарским нравом запретную книгу.       Возможно, девушка поспешила с выводами, эмоции одержали вверх над рационализмом, а причудливая Эльдора взбесила ее требованием не трогать Легендариум.       «Зачем тогда позволила коснуться, зачем учила контролировать силы, которые едва ли проявляются, зачем протянула руку к магии», — и прочие вопросы не покидали ее сознание.       Скашивает глаза к безмолвному небу. Серое, как ее успехи в школе, блеклое, как ее потуги в заклятиях, скоро взвоет от бессилия и накроет землю ливнем, как ее изрезанная жесткостью одноклассников душа.       Блум витает в своем мирке, не замечает унизительных выходок той же Митси, плюет с высокой колокольни на насмешки и издевательства социума, закрывает глаза на ее фиолетовые гематомы на ногах, исколотые руки, зареванное лицо подруги от оскорблений бойфрэнда, наслаждается своими почеркушками и рисунками, а на игнорирование своей персоны дуется по-дурацки: возводит крышу бровями, дергает носом, поджимает губы, топает ногами агрессивно.       Селина терпит выходки кого угодно, но нрав дорогой некогда подруги так и рисует в воображении картину, как она душит Блум до потери рассудка и кричит что есть мочи, срывая от злости голос.       Сознание подкидывает до кучи образ змеи, что выплевывает из клыков яд в глаза засранке. На сей жест Селина теперь способна — спасибо Ашерону.       В вкрадчиво уверенном тоне мага, которого, судя по всему, Эльдора и заточила, она слышит отголоски погибшего отца — вроде как, убит при очередном восстании в Эраклионе, оставив семью с маленьким пособием, гасить ипотеку и с больной бабушкой. Образ стерся со временем, но вот голос — словно с того света повидала.       Усмехается беззлобно. Ашерон. Как Ахерон, что ли? Впадает в Стикс и навевает печаль, унося заблудшую душу потоками дальше от людского света, в мрачный мир, где проглотит наивный сосуд и изрыгнет огонь, уничтожая тело союзницы?       Он ее мыслей не читает, но протестующе молчит. Ранимый до жопы, как Блум прям, только от него хоть толк есть: байки затирает про свою планету, которую пришлось покинуть и застрять в Магиксе, про созданный мир свой неустанно молвит, с гордостью рассказывает о каждой самолично записанной легенде, обреченно завершая историю заточением, очевидно, наставницы в пустую страницу своего же детища, и параллельно с этим дает советы по ее новообретенной способности укрощать змей, а также улучшении базовых заклятий.       Вопросов в голове у девушки тьма, однако все они канут в лету, когда, со скуки положив книгу на подоконник, опираясь ладонью и недовольно морщась со следа на щеке и от застрявшей в глотке пыли, монотонно открывая замок на Легендариуме, пролистывая и замечая две пустующие страницы, вырывается боязливое:       — Ты говорил, что записывал все истории, но здесь не хватает одной… Что с ней стало?       Ашерон стойко игнорирует неуважение-обращение будущей прислужницы, утаивая правду туманным:       — Кто знает…       — Ты сам кого-то призвал? — мага веселит страх девушки, но спешит успокоить — не дай Дракон еще вернет Легендариум этой полоумной старой фее.       — Я могу управлять книгой, но я был запечатан и не мог кого-то освободить намеренно, — Ашерон, как ребенок, опасно блестит глазами-склерами в портрете. — Какие страницы пустуют?       Селина нервно сглатывает, высматривая соседние.       — Между ними Легенда о Драконах и Утонувшие Пираты с судном.       Маг-змееносец хмыкает благозвучно. Селина напрягает плечи интуитивно.       — Дети Ночи, значит.       — Вампиры? — голос невольно повышается на октаву, но Ашерон невозмутимо продолжает.       — Они питаются, скорее, жизненной энергией, нежели кровью. Сгустки им больше необходимы, но насытиться ими не смогут. Да и не идиоты же они, заражать чернилами жертв.       — Чернилами? — от подробностей невольно раздражается — тон мага напоминает разговоры с наставницей, когда Селина в очередной раз перепутала формулы.       — Они персонажи, Селина. Признаться, я не изучал данный феномен, но я бы взглянул на зараженного темной краской человека от них, — от равномерного тона становится не по себе.       «Безумный ученый, а не маг», — подмечает сардонически собственный голос в потемках сознания. — «И что теперь с этим делать?» — повторяет опасение вслух, для убедительности придает сухие нотки.       Ашерон предлагает терпеливо ждать их появления в городе и в удобный момент вернуть их в Легендариум: и с заклинанием подскажет, и с уверенностью в себя поможет, и успокоит, в случае чего.       В голове противно шипит от голосовых щелей, обвивает в удушье шею от спазма, мозжечок кусает бестелесная змея, мышцы сковывает от анемии. Селину в очередной раз накрывает воспоминаниями: о Хэллоуине с Блум и их вампирском наряде с вставными клыками семилетней давности; о прогулках по парку аттракционов с отцом, ныне закрытому от сломанного оборудования и датчиков управления каруселями; о коронном «на ручки!», когда ее поднимали и сажали на плечи, когда она обретала крылья и гармонию с природой.       Девушка хмуро сюрпает носом, лбом утыкаясь в расписанную биографию о союзнике.       — Зачем тебе на самом деле нужны силы, Селина? — вопрошает осторожно маг. — Что ты хочешь получить от магии? Жаждешь отомстить обидчикам? Захватить Волшебное Измерение? Доказать Эльдоре ее неправоту? Или это что-то личное?       Девушка сипло оброняет:       — Хочу обратить время вспять и вернуть отца с того света, — грудь вздымается обрывисто, как и ее слова. — Хочу нормального детства, а не прятаться от рыдающей матери и ворчаний бабушки. Хочу пожить для себя. Хочу не пересекаться с Эльдорой, не иметь друзей, не испытывать угрызений совести от собственного существования. Хочу покоя. Это ведь возможно? Я могу изменить прошлое и получить счастья, которого заслуживаю?       Она не видит Ашерона, но от вибрации страницы давится его смятением.       Внутреннее шипение сменяется горьким смехом. Жалость к себе застывает плачем на лике — закрывается, обнимает себя за плечи, клокочет извинения. От холода потрясывает, от постукиваний ногами отдавливает половицы, ступни, ногти, скручивается туго, язык заплетается об клыки, вой утихает прерывистыми шумами из глотки.       Чьи-то руки закрывают плечи, обвивают, прекращают ломку рук, теплом заполняя нутро. От слез Селине щиплет глаза, приподняв голову и оборачиваясь, вздрагивает: маг наполовину вышел из книги, в незримом обычному человеку облике, едва мерцая в воздухе искрами магии. Он касается губами по-отцовски ее лба и шепчет «мы придумаем решение вместе», прежде чем исчезает вновь на страницах Легендариума.       Девушка объясняет феномен фантомным присутствием: будь он способен выйти из книги, его бы ничто не удерживало, но он запечатан, а, значит, нуждается в помощи.       Она вытирает лицо рукавом кофты, успокаивается быстро и аккуратно трогает страницу с его обликом, потирая пальцами его ладони в жесте согласия.       — Придумаем. Освобожу тебя, и придумаем вместе.       Ашерон улыбается шелестом страниц, темным сгустком опаляя ее фаланги и порционно подкармливая ее частичками ядовитого колдовства.       — Всенепременно.