Мартовский дурман

***

      Занимался новый рассвет.       Но Даньхэн всё видел осыпанные снежинками, словно звёздами, плечи и хрупкий девичий стан, и касался ключиц своими холодными пальцами в жалкой попытке согреть, стряхнув эти слёзы шестифазного льда с бледной кожи. Он будто находился в бесконечной дрёме; всё мутно — события, окружающий мир, собственный разум. Только голубой и розовый были бесконечно чётки, как будто бы всё остальное размылось, потускнело на их фоне.       Даньхэн тихо, не очень решительно для самого себя стёр границы одним лишь лёгким касанием, слегка переходя черту дозволенного, и всё вокруг вдруг окунулось в сумерки, явнее выделяя нежность оттенков Март. Слёзы льда безвкусны — они не более, чем обыкновенная талая вода, однако кожа под его бледноватыми губами по ощущениям казалась почти сахарной. Почти — потому что не столь резала язык.       Сахар — это яд. Март — яд даже пострашнее. Но Даньхэн уже давно ступил в эту вязкую, мартовскую трясину, и та едва ли не тотчас втянула его в себя...       Может, ему стоило бежать от неё так же, как он бежал от своего прошлого?       Сумерки, сахарная кожа, ледяные слёзы, которые он собирал языком на чужом теле — всё это исчезло в ослепительно ярком свете, бьющим прямо и точно в глазной нерв.       Когда он открыл веки, мир всё ещё являлся перед его глазами таким же мутным, непроглядно мерклым пятном, а лучи солнца уже давно блуждали по экспрессу, при этом вовсе не удостаивая своим появлением его архивную.       Душевный будильник Даньхэна пищал в его груди, ушах, но не доходил до сознания — на языке всё так же ощущалась эфемерная сладость, щекочущая язык, и шелковистость молочной кожи.       Он тяжело вздохнул.       Даньхэн потерял момент, когда его кошмары превратились в блудливые сны. Что было хуже: смертоносно горящие алые глаза, тяжесть собственных грехов, гнетущие, полные ненависти взгляды окружающих людей и болезненные оковы или... Ещё один грех, взятый на душу, и бесконечный март?..       Оказавшийся меж двух огней, Даньхэн не мог дать точный ответ. Новая жизнь — всего лишь иллюзия, скрывающая за красивой обёрткой противную горечь далеко не бесследно прошедших дней.       Или, может, это был просто запах кофе, который только-только заварила Химеко?       На это у Даньхэна пока что тоже не имелось точного ответа.       — Эй, соня!       Он издал раздражённый стон, стоило ему услышать беспардонно ворвавшуюся в его обитель Март. Её голос почти как гудок, предупреждающий об отправке или скором приближении к конечной — задорный, энергичный, с нетерпением ожидающий следующей остановки и такой же... Действующий на нервы по утрам. Какая из тысячи, из миллионов или даже миллиардов иных планет станет их временным пристанищем на этот раз? Вот, чего она всегда жаждала узнать, вот, о чём она размышляла всякий раз, впадая в глубокие думы.       Ну, по крайней мере ему так казалось. Может, это лишь его воображение вновь сыграло с ним злую шутку.       На её окликание он ответил ленивым, несколько недовольным взглядом. Видеть Март сразу после пробуждения в данный момент было однозначно не самой хорошей идеей. Не после таких снов.       — Ты сегодня что-то поздно! — всё не замечая его хмурости, жизнерадостно прощебетала она, тут же подбежав к записям, раскиданным вокруг. Даньхэн не забыл их убрать, вовсе нет — он попросту не успел, отключившись раньше, чем он закончил читать последние строки о тоттонидах. Внимательно смотря, как Март с любопытством разглядывала научные отчёты, но наткнувшись на сложные для её понимания слова, тут же потеряла интерес, он подавил в себе рвущуюся наружу усмешку. — Ну и нудятина! Неудивительно, что ты заснул! — вынесла вердикт она и будто бы для подтверждения зевнула, прикрыв рот ладонью как-то особенно элегантно. Наверное, подхватила у Химеко.       Даньхэн наконец присел, слегка разминая затёкшие мышцы и полностью проигнорировав её комментарий. Его тело прекрасно помнило, что присутствие Март в данной комнате в данный момент всё ещё было нежелательным, и оттого он слегка нахмурился.       — Я бы предпочёл, чтобы ты стучалась прежде, чем войти, — чуть хрипло ответил он, не теряя своей внешней холодности, однако Март эта холодность ничуть не отпугнула. Холод — её стихия, и казалось, что улыбка на её лице сделалась лишь шире и ярче.       — Ох, да ладно! У друзей ведь нет секретов друг от друга, верно, Даньхэн? — в глазах её сияло озорство, и теперь, с этим невыносимым озорным блеском, они лишь больше напоминали ему сверкающие на солнце звёздные нефриты.       Было бы глупо уточнять, что от это взгляда ему стало несколько... Тяжелее. Пока он мог только мысленно выразить благодарность Пом-Пом, что по ночам упрямо накрывает его одеялом.       — Я уже говорил тебе, что и слова не вымолвлю о своём прошлом, поэтому можешь идти, — столь же ровно ответил Даньхэн, случайно пройдясь взглядом по повязке на её левом бедре и с неудовольствием впился ногтями в своё собственное, дабы вернуть себя в чувство. Он мгновенно отвёл от Март свой взор, старательно проясняя разум анализом научных статей, подобранных со станции «Герта», однако ни одна мысль не задерживалась в его голове, сразу же сменяясь видом ткани, повязанной на её ляжке.       «Это всего лишь кусок тряпки и обычная человеческая нога», — устало убеждал себя он в жалкой попытке остудить и без того разгорячённое тело. «Это всего лишь кусок тряпки и...».       Мантра Даньхэна, которую он усиленно, почти даже отчаянно пытался вбить в свою голову, пулей вылетела оттуда же под натиском изучающего, несколько растерянного взгляда Март, прожигающего его кожу до самых внутренностей.       Лёд на удивление жжёт не хуже огня.       Он тяжело, равно вздохнул. Она ведь не могла догадаться, верно? Одна лишь мысль об этом почти заставила его содрогнуться изнутри и снаружи, и сердце в груди Даньхэна испуганно сжалось. Лицо его, тем не менее, не выражало и миллиграмма тех эмоций, что бушевали в его душе, стремившись вырваться наружу бурным, непрерывным потоком слов и действий.       Наконец, она вновь улыбнулась, и улыбка эта выглядела намного мягче прошлой.       — У тебя как будто бы жар. Наверное, мне стоит сказать Пом-Пом обследовать тебя! — энергично, но заботливо сказала она, вызывая у Даньхэна очередной уставший и вместе с тем несколько облегчённый вздох. Естественно, она и не думала о том, как сильно собиралась данным действием подставить его, между тем нанося травму их дорогому Проводнику. По крайней мере, у Март так же не имелось никаких верных подозрений касательно его... Состояния. И это одновременно было и проклятием, и благословением, как и всё, что в целом касалось её.       Даньхэн покачал головой.       — Не стоит, — пробормотал он в ответ, касаясь своего горячего лба холодной рукой. Ладонь его слегка подрагивала, но дрожь эта была столь незрима, что Март со своей невнимательностью вряд ли бы заметила. — Мне просто нужно принять холодный душ.       Она скептично выгнула бровь, а взор её тем временем выразил явное недоверие.       — В самом деле? — насмешливо фыркнула она голосом, источающим сарказм, и скептично скрестила руки на груди. Розово-голубые глаза Март вдруг любопытно заблуждали по его лицу в поисках чего-то, ведомого лишь ей одной, и взгляд этот пустил по его телу волну лёгкой, мелкой дрожи. Однако вскоре она издала усталый вздох, будто бы разочарованная поведением детины мать, и неодобрительно покачала головой. — Хорошо. Раз уж ты так говоришь, — удивительно быстро сдалась она и развернулась, уже собираясь наконец покинуть его архивную, тут же резко замерев, чтобы вновь посмотреть на него, будто бы в чём-то себя отчаянно убеждая.       Даньхэн встретил её розово-голубые дали своей невыразительной лазурью, и щемящая нежность внезапно тронула его сердце, когда обеспокоенное выражение Март сменилось нежной заботой.       — Говори, если тебе всё же будет плохо, — вновь улыбнулась она, и её светлая улыбка заставила что-то давно в нём погребённое вновь оживиться и сладостно затрепетать. — Все на экспрессе — семья!       Даньхэн молча кивнул. Скупой жест, но Март, казалось, устроил и подобный ответ. Может, она просто и не ждала от него большего? Данная мысль слегка его задела — вероятно, ему стоило научиться выражать свои чувства лучше.       «Может, господин Янг даст мне наставление на этот счёт», — отдалённо пронеслась мысль в его голове, и он мысленно занёс её в список ближайших дел.       — Не беспокойся обо мне.       Эоны свидетели, он старался звучать мягче, но голос, эхом отскочивший в его черепную коробку, звучал столь же бесстрастно, сколь звучал всегда. Даньхэн даже почти ощутил разочарование. Но только почти, ведь глаза Март, слегка расширившись, засверкали ярче, выглядя уже не подобно звёздным нефритам, освещаемым солнечными лучами — совсем нет; они сияли ярче, чем любые космические тела, ярче, чем взрыв всех существующих галактик. И глядя в них, Даньхэн почувствовал, как в его груди тоже взрывается одна маленькая, жалкая, его персональная галактика.       Он мог бы задохнуться от эмоций, переполнявших его грудную клетку, и мыслей, безостановочно жужжащих в мозгу, словно тысяча роев пчёл.       — Это невозможно, — сказала Март, чуть хихикнув, и отвлёкшемуся Даньхэну пришлось здорово напрячь извилины, чтобы понять, о чём она. — Я всегда буду беспокоиться о тебе... И беспокоить тебя!       И рассмеявшись весело, легко, она игриво ему подмигнула и ушла, сбежала так же задорно, так же неожиданно, как ворвалась сюда. Как настоящий вихрь, как ураган, как... Метель.       Даньхэн прикрыл усталые веки, потирая лицо в вялой попытке отойти от какого-то глупого наваждения, от её вездесущего образа, однако перед его глазами всё ещё мерцал розово-голубой рассвет, не сменяя ни цвета, ни тона, будто бы день в его крошечном мире никогда не наступит; будто бы в его вселенной так и останутся вечное пастельное утро, бесконечный снежный март и охвативший его разум мартовский дурман.