я закрываю глаза, но не верь мне, потому что—
это ложь
на самом деле пытаюсь не уснуть, а проснуться
«Ты знаешь, Джек, ты знаешь, что ты здесь неслучайно. Ты знаешь. А если уедешь отсюда — это знание
сожрет тебя заживо, изнутри».
Джек ненавидит, что Локк, фанатичный, почти спятивший старик с дурной привычкой приносить Острову жертвы, был прав.
В Новом Свете всё катится к черту.
От этого тошнит, но от себя почему-то больше — в чем Джек, привыкший быть идеальным во всем,
натренированный выдрессированный не ошибаться, не признается тет-а-тет даже своему заросшему, полуразбитому отражению в зеркале.
Чрезмерная откровенность в семье Шепардов никогда не была в почете, поэтому «закрой глаза, досчитай до пяти и зашивай, Джек».
«Я буду оперировать», — сбегает Джек в реанимацию, будто там, где руки помнят движения скальпелем, пациенты при смерти снова спасут его самого.
Если он и дальше продолжит стараться не терять равновесие и жить как ни в чем не бывало, то сорвется и окончательно растеряет весь рассудок.
Теперь, после ухода Кейт, преисподняя в голове как никогда близка.
С любовью отглаженный
ею классический костюм-двойка спустя шесть носок безбожно смят в корзине для грязного белья.
Талантливый преуспевающий хирург пускает свою жизнь под откос (коллеги как один сочувственно режут взглядами, но не понимают зачем) и становится все больше похож на того, кем надеялся, сосунком задирая голову на отца — вспыльчиво и с вызовом, никогда не стать. Никому вовсе нет дела, куда, срываясь с хронической бессонницы и усталости, на пыльном и одержимо захламленном буклетами авиакомпаний форде бронко он уезжает плотными этиловыми ночами.
«Мы должны вернуться», — в их фильме, лишенном всякой надежды, отчаяние в голосе Джека словно вырезано киномонтажером, но по-прежнему пронизывает Кейт сверхъестественной дрожью, когда она в последний раз окидывает его взглядом, полным жалости, заводит машину и оставляет на парковке.
Чувство абсолютного краха застигает врасплох, бутафорские декорации с неправдоподобными статистами не поддерживают иллюзию важности происходящего и сливаются в веренице дней. Здесь не за чем оставаться. Склонившись на полу над ворохом глянцевых авиабилетов, с трудом втискивая ноги в неприлично заношенные найки, натягивая на себя медицинский халат далеко не первой свежести — Джек почти слышит задыхающийся закадровый смех.
Но тогда на заросшей оранжерее Дхармы, стоя напротив Джона, Шепард точно был уверен, что поступает правильно, взваливая на себя всё бремя выбора с легкостью, будто не ему расплачиваться за умирающего Буна, за везение и за все авансом спасенные жизни.
Локк — сложившийся человек, прикованный к инвалидному креслу в расцвете сил и успевший возненавидеть жизнь; человек, на котором поставили крест практически все, но только не он сам. Он верит, потому что слишком мучительно надеяться.
Но вечером почему-то именно Джек невнятно найдет себя в мотеле на донышке бутылки, лишь на секунду представив, что вернулся.
Дела становятся всё лучше.
Теперь и Джек верит.
Вера, залегающая тенью на взлетной полосе, не оставила от Джека Шепарда ничего.
