Лучик солнечный

      У Саши в голове три дыры от парабеллума: шар для боулинга. Катается от плеча к плечу, пока в машине его везут без сознания. А сон снится такой, словно у него дочурка маленькая, годков шесть этак от роду. Бежит через поле ржи золотой, не спотыкается. Папку кликает своим девичьим голосом, и платье ситцевое за травинки подолом цепляется. Добегает до Саши и на шее его виснет.       — Папочка! Я тебя никогда не брошу. Правда-правда не брошу! Саш?       Сашка вздрагивает и размыкает сонные веки, пелена пред глазами растворяется темная. Ловит взглядом очерк реальности. Его настоящего. Как чужой силуэт тенью виснет под боком.       — Снова кошмар? — съедает последнюю букву, глядит глазами щенячьими, вот-вот от бессонницы заплачет.       — Отстань.       У Саши вся голова туманная, холодная капля стекает со лба. Он бы, может, и рад примкнуть к чужому плечу: поделиться болью своей. Понимал бы он сам свою боль. Словно из прошлой жизни отголоски, пробиваются выстрелами грохочущими. Пулями, застрявшими в мясе. Сашу укладывают на койку в медпункте, ткани срезают прилипшие. На лице — помесь крови и пота, за ней и лица-то не видно вовсе. Заливает глазницы и на дно утягивает, глубже. Кто-то держит его руку ослабшую, гладит тихонько ребром ладони широкой. Осипшим голосом вторит что-то неясное. Вот-вот и сам-то заснет.       У Саши температура под сорок, и озноб зубы сводит. Кутается в старую шинель, едет поодаль от города, по припорошенной тропке узенькой. А на север — рукой подать — поле стелется снежное-снежное — не видать ни стежки, ни края. Смотрит: девочка в платьице беленьком. Лучик солнечный! Маленькое спасение. И лица снова не разглядеть. Сажает в кузов к себе на коленки, до деревни бы довезти. А солдаты смеются находке, по-доброму. И так радушно на душе, так счастливо. И бездонная высь заливается заревом, и войны словно не было никогда.       Саша моргает в который раз, и вдруг небо рушится на него, почему-то серое. Запивает в бреду горсть таблеток, не видя ни зги, и в толк взять не может, почему же так пусто. Он возвращает стакан на стол, ставя на самый край, морщится с гулкого стука, как тот слетает с угла, и эхо болью бьется в висках. Саша щелкает снова курок. Глотает землю в окопе. Он бы, может, не убивал, только вот пальцы сами жмут на крючок, слезы сами катятся по щекам. Как же Саша устал... Как же хотел домой, к доченьке. Прижаться к ее ручкам теплым губами, поцеловать ладонь крохотную. А там же и Сайдед, дома. Только вот… несколько выше, кажется, на поверхности. Нет…       Саша трясет больной головой, брови хмурит. Пытается вспомнить чужое лицо. Чушь какая. Вот его силуэт призрачной дымкой скользит по стене, с пола берет стакан, медной макушкой впечатывается в память. И голос такой знакомый, до жути, ласковый. Все ли в порядке, Сашка? А девочка? Три косички и волосы цвета ржи. Растворяется солнечным бликом на горизонте.       Саша сжимает руку в кулак, пугается пропавшего пистолета. Оглядывается по сторонам: серый смог, пустота. Сторожка на отшибе, дорога травой поросла. Лишь сейчас замечает задорную песнь под гармонь, силуэты в горящем окне. Нужно нынче ночь переждать, а на утро дальше, на запад, двинемся. Саша улыбается как-то наивно и счастливо. Запевает и пьет фронтовые сто грамм, обнимает кого-то сбоку. Поет, подпевает, смеется. Но вдруг что-то екает в сердце.       Он оглядывается через плечо, а на входе его лучик маленький. Ручкой машет, зовя за собой, и за дверь юркает, словно не открывая вовсе. Саша выбегает на улицу, дивится: солнце стоит белое-белое над макушкой, простор застелила пороша, а дочурка глядит вдаль, за околицу, и ни слова не вымолвит. Саша, было, делает шаг, замечает силуэт на пригорке далече и жмурится, не успевая понять.       Громыхает выстрел, и девочка падает перышком наземь. Снег багровеет, тает вокруг теплых ручек, а глазки стеклышками взирают ввысь.       У Саши слезы застыли каймой на очах, он обмер статуей, совсем не дыша.       У Саши сердце живьем вырвали, душу его истоптали в прах.       Саша жмурится и не верит. Мотает головой, чуть заплачет. Вдыхает мороз полной грудью и заходится в приступе кашля, давится. Кто-то его до плеча касается, и Сашка размыкает сонные веки.       «Снова кошмар?»       Еще с пару минут сидит на постели, отходит. Смотрит на время — полдень. И температуры нет, и голова пустая. Озирается по сторонам. И вдруг стонет обреченно, закрывает руками лицо.       — Какой бред! Какой Сайдед? Какие дети?       Он падает ничком на подушку, тяжело выдыхает. А в сообщениях одно единственное светится.       «Все в порядке, Сашка?»