Жить дальше

1.

Хорошо быть среднестатистическим. Таким, чтобы раствориться в толпе без труда. Хорошо с рождения жить с вполне себе "средними по больнице" именем и фамилией. Мало ли в России Александров Казаковых. Процесс над этим уродом был громким. И не был закрытым. Папашка высказался, как всегда мечтал. Пресса взвыла от восторга - но восторга надолго не хватило. Вот и замечательно. Все же здорово, что они с матерью развелись, когда я был совсем еще мелким. Никто из моих приятелей не видел его ни в живую, ни на фотках. Ни одна из моих девушек - тем более. Нам с матерью не пришлось менять квартиру. Ее не "попросили" с работы. Алина меня не бросила. Соседи по подъезду и жители окрестных домов все так же приносят мне кошек на лечение и на передержку. Жизнь все еще похожа на нормальную. А "среднестатистический" не равно ли "нормальный"? Да. Не могу теперь называть маму даже мысленно "маманька" или "ма", как раньше. Что-то в ней сломалось - постарела за эти месяцы лет на десять, теперь выглядит на свой возраст. Переживает. Винит себя. Не разглядела. Но что она могла разглядеть? Деду, слышал, пришлось покруче. Уж ему-то от родства с папашкой не откреститься. Но дед - из тех, кого и пушечным ядром не прошибешь. Я видел-то его в детстве всего пару раз, но сейчас поинтересовался осторожненько. Крутой ученый-оборонщик, но все продолжал работать, хотя давно мог бы прохлаждаться на пенсии. Съехал с квартиры, как я выяснил. Уж он-то в чем виноват? Мать говорила, он пропадал на работе неделями и месяцами до и после рождения сына. Ну, папашки моего. Не могу назвать его отцом - и раньше не мог, а сейчас тем более. Дед не воспитывал чудовище. Чудовище не воспитывало меня. Хотя пыталось. Можно ли считать, что мы оба избежали ответственности? Сын гения, внук почти гения. Мама, еле дотянувшая до второго курса института, зато самая моя любимая, добрая и красивая, лучший мой друг, - здорово разбавила весь этот пафос, - я вышел середнячком, и это лучшее, что только могло случиться. Стал бы я достойным потомком всех этих Данилевичей и Лисевских и как их там за ногу. Стал бы великим ученым, прямо самым развеликим. и что? Это был бы уже не я. Не Санёка. А исключительно Александр Ильич. Может, и триада Макдональда в детстве нарисовалась бы. Кто знает. Хотя папашка этим точно не страдал. Прабабка бы не допустила, а рос он под ее неусыпным контролем, потому что деду было не до того. Но история не дружит со всеми этими "если бы да кабы". Пройдет сколько-то лет, никто и не вспомнит. Запутался я. И немудрено. Стройно что-то излагать я умел только на бумаге - и то лишь когда вел дневник наблюдения за кошками. Папашкина идея, кстати. Звонок разрывается просто. Надеюсь, это не соседи с вилами, факелами и топорами. У меня нет привычки смотреть в глазок, сколько бы мать ни ругалась. Нет - и все. На пороге - мужик лет семидесяти. В руках - кошачья переноска, из которой доносится многоголосый писк. Я выше среднего роста, но на этого мужика смотрю снизу вверх. Что-то в лице его кажется мне знакомым. Будто я видел его когда-то, но тогда ему было пятьдесят или около того. - Что вы хотели? - спрашиваю, а сам все пялюсь на него. И тут понимаю - я буду видеть то же самое лицо, когда стану смотреться в зеркало лет через пятьдесят. Дед. Ошибки и быть не может. Вряд ли он достиг бы таких карьерных и научных высот, будучи нерешительным и робким.

2.

Андрей Тимофеевич Казаков никогда не был нерешительным и робким. Но сейчас вот как раз нерешительно и робко мнется у порога квартиры, где проживают внук и невестка. Но хватит уже. Александр смотрит на него несколько мгновений - и отступает в сторону. - Входи. Я знаю, кто ты. Догадался уж. - И я вот... проблема у меня. Андрей Тимофеевич выставляет вперед переноску. Он никогда не жаловался на здоровье, но сейчас в груди что-то до боли сжимается, сжимается и отпускает, и снова сжимается. Хорошо, что кардиологи не используют описаний вроде "ее сердце остановилось при виде него". Мда. Ха-ха. Или тоже весьма поэтично - "дом там, где сердце". С точки зрения финансов или организации самого процесса переезд проблемой не был. И был целесообразен. Съехать с квартиры по соседству с семейством Стасова было логично. И уж точно, ситуация того требовала. Но - опять же, дурацкие поэтические термины, - что-то оборвалось в груди, когда Ирина выскочила попрощаться. Единственная из всех. - Вы же ни в чем не виноваты, - воровато оглянувшись, она чмокнула его в щеку, вскочив на ящик с каким-то скарбом (иначе не дотянулась бы). - Как-нибудь позвоните. Да, он ни в чем не виноват. Он не воспитывал чудовище - потому что вообще не воспитывал сына. - Проблема, - вдруг хмыкает Александр. - Дед, ну ты даешь. Это вот - проблема? - Понимаешь, я только недавно переехал, район новый, собака у меня... этих вот вчера вечером нашел в пакете у мусорки. - Проблема. Давай сюда свою проблему. Андрей Тимофеевич переступает порог, ставит переноску на пол и вешает пальто на крючок. - Всегда их терпеть не мог, а теперь вот... мимо не смог пройти. - Сейчас, погоди, комнату закрою. Этих на карантин сначала надо. Ну и отмыть, накормить, проглистогонить... хотя зачем я тебе это...

3.

Две головы, седая и русая, склоняются над открытой переноской, где пищит и беснуется рыже-бело-полосатый ком из пяти котят. Проблем еще уйма и каждый новый день - это проблема и ее решение. Решения бывают неприятные и хлопотные, но всегда выполнимые, а иначе это - не решение.

4.

Дед. Мать, наверное, обрадуется. И наконец поймет, что не надо винить себя, что однажды полюбила чудовище. У чудовища есть отец. И сын - вон, посмотри, мам, возятся с котятами-подобранцами, и лишняя пара рук лишней не будет. Ты же не вышвырнешь этих пятерых едва-едва открывших глаза кошачьих детишек? Ты же не вышвырнешь деда? Нет, конечно. По крайней мере, котят - точно. Зато отца моего можешь вышвырнуть из памяти как промежуточное звено между мной и дедом. Мы, все трое, должны наконец открыть глаза. Мы все делали что-то хорошее. Дед - для науки, для страны. Ты - для меня. Даже - для чудовища... для отца. Я - ну хотя бы для кошек. Для их хозяев. Для тех, кто с этими хозяевами был связан по жизни. Круги на воде, знаете ли. "Рикошетные жертвы". Ух. Какой-то заумный термин, ну это пока я по поводу папашиной истории что-то научное копал. Может, не по моим мозгам. Ты что-то делаешь, и это отражается на других. И в свою очередь - на других "других". Теория шести рукопожатий. И все такое. Задача любого из нас троих (ма, давай в нашу с дедом компашку? Снова буду звать тебя "ма" и "маманька") - делать что-то хорошее. Первый шаг - самый трудный. А потом открыть глаза - и наконец-то жить дальше.