Сутки спустя Бриллинг
За попытку бегства, избиение сотрудников при исполнении и бунт, нас с МакАллистером поместили в камеры. Голова гудела как трансформаторная будка… Об меня вазу разбили, чтобы успокоить. — Абаддон, ты как? — Умираю, — ответил, — а ты? — У меня здесь паук. — Отлично. Уже начал обзаводиться друзьями. Как думаешь, если докажут, сколько нам светит? — Да усыпят как скотину. — Разговорчики! — рявкнул сержант, — иначе, я вам рты заклею. — Пошёл нахуй, — показал средний палец через решётку. — Ты азбуку Морзе знаешь? — Конечно. — Давай длинный код заменим на два быстрых? — Давай. Мы настучали друг другу примерно следующее: если до вечера не сбежим, то нас действительно закроют. Ибо Сэм слышал, как Ривер разговаривал с главным управлением по поводу нашего перевода в колонию для временного содержания. Новый уровень, новые проблемы и новые правила. Из такой западни нам точно не вырваться, ибо это уже государственный уровень. Но нас пятеро, как спасать всех Карницких? Самое ужасное и грустное то, что я не успел предупредить Аластара или, хотя бы, Амалию. Как там моя Карницкая? Её хоть не избили? Ела? Как нога? Во всём помещении выключился свет. — Бриллинг? — Не знаю, — поднялся с койки. — Прислушайся. — Вертолёт? Либо у нас какие-то интересные гости, либо проблемы. — Ставлю на второе. Руки в наручниках. — Ждём. Я прижался к стене, чтобы меня не было видно. В помещение залетели люди в Иорданской форме с оружием. Ебать того рот. — Ищи Карницкого, — на русском, — всех Карницких. — Тут МакАллистер, — рассмеялся, — Питер, ключ. — Давайте договоримся? — Сюда иди! Они вытащили Сэмюэля из камеры и прижали к стене. — Убить бы, да Николаю вы живыми нужны. — Как мило с его стороны. Сэм напал на одного из них, перехватив оружие, и тут же застрелил их. Как хорошо, что цепь у наручников длинная. — Ты мой герой, — прошептал, — Боже, женись на мне. — Выходи давай, — открыл камеру, — времени мало. Это наш шанс. — Наручники. — Подними руки. Метким выстрелом он прострелил цепь. — С тобой приятно работать. — Знаю. Выйдя из помещения, мы стали свидетелями какой-то бойни. Федералы отстреливались от Иорданцев, а тех становилось всё больше и больше. — Предлагаю найти наших и нарисовать съебатора, — тихонько прошептал на русском. — Последнее слово не понял. — Дадим на тапочку. — Чего? — Блять, — закатил глаза, — свалим нахуй. — Понял. Прорвавшись сквозь толпу и тела, стали проверять каждую комнату допроса. Дядя Миша лежал на полу и держался за сердце. — Папа! Я подлетел к нему и приподнял, усаживая на стул. — Ваня, — улыбается, — спаси её. Самое дорогое и важное в моей жизни — она… Только об этом прошу. — Тихо, — оглядываюсь, — Сэм! — Нашёл! — Пошли давай, — закидываю его руку на плечо, — не время умирать. Рановато. — Сердце болит… — Папа! У Жени рассечена губа, синяк на скуле и почему-то волосы в крови. Хромает. — Нормально, Евгеш, — кивнул, — подустал что-то. — Там есть выход! — Карницкий поднял с пола автомат. — Реще, реще! — командую. Выйдя из отдела попали прямо на парковку, где стояли два вертолёта. — Не стрелять! — скомандовал Михаил, — убрали оружие! Его послушались. — Вышли все из вертолёта и подогнали машины. Мы уходим, и они тоже, — указал на нас, — никого не трогать. Ясно?! Бриллинг, — вздохнул, — улетайте с Женей. Дядя и Сэм им не нужны. Им нужен ты, а значит, она тоже. — Объясни. — Детектив, который допрашивал меня, сильно ситуацией не интересовался, только про тебя твердил. — Соглашусь, — Сэм, — было такое. — Ты у них на прицеле, Вань, — дядя Миша похлопал по плечу, — за Ольховских. — Шутите? Я же всех убрал. Они нашими были. — Они ещё тогда тобой заинтересовались, когда камера тебя запечатлеть успела. — Почти год скрывался. — Сейчас нужно залечь на дно, сынок. С остальным мы разберёмся. — Мы вас не оставим, — у Жени дрогнул голос. — Надо. Всё будет нормально, — кивнул мне. — Не тяните кота за яйца! Быстрее! — Михаил указал на подъезжающие машины полиции, — ну же, ну! Резвым бегом добрались до вертолётов, я подсадил Женю и оглянулся. Дядя Миша с доброй улыбкой провожал нас взглядом. — Защити, — одними губами. Я кивнул, закрывая дверцу. Отключил всё системы определения местоположения и поднял вертолёт в воздух. Топлива достаточно, хватит примерно до границы Токио. Там уже доберёмся до Ханаби, и буду просить о помощи. Нам нужны деньги, паспорта. — Почему ты в крови? — Они меня избили, — тихо прошептала, — Ривер… Сумасшедший. Смотри, — поднимает край кофты, — ногами бил. Продемонстрировала мне фиолетово-красные синяки. Внутри всё забурлило. Звери ебаные. Если этот Ривер выжил, то пусть наслаждается воздухом. Решу свои дела, и приду в гости на чай. — Накинулся, оттаскал за волосы, — закрыла глаза, — ещё и водой облил… Я задал координаты, поставил вертолёт на автопилот и подошёл к ней. — Прости меня, — приобнял, — МакАллистер был прав, не стоило тебя втягивать в этот кордебалет. — Вспомни кто мой отец, мою девичью фамилию и ту, которая сейчас в паспорте, — усмехнулась, — я втянута в это с самого рождения, Бриллинг. Твоей вины нет. Она положила голову на моё плечо, а после потёрлась носом. — Мы же выберемся? — Конечно, — глажу по волосам, — иначе и быть не может. — Люблю, когда меня гладят… Через несколько минут Женя уснула, свернувшись клубочком на скамейке, а я вернулся к штурвалу. Сломлен. Почему-то возникло воспоминание, как меня впервые избили. Тринадцать лет. Эстернат. Мужская раздевалка. Эстернат такой же детдом, в котором есть жестокость.Токио
Мы добрались с огромным трудом. Или, как говорят, три дня на собаках, четыре на котах и неделю пешком. Когда Ханаби увидела нас с Карницкой на пороге своего кабинета, то чуть не сползла со стула вниз. — Что происходит? — Беда. — Добрый вечер. — Здравствуйте, Евгения-сама. – Время тик-так! – напомнил. — Я вижу, что беда, — в шоке, — вас объявили в международный розыск! — выводит информацию на дисплей, — объяснись. — Федералы накрыли, — вздыхаю, — помоги, Ханаби. — Пожалуйста. — Ты… Ты серьёзно? После всего? Бриллинг, издеваешься? — Я прошу тебя как человек человека, иначе, буду действовать иначе, Ханаби, — рявкнул. — Чего тебе надо? — Паспорта, деньги и самолёт с разрешением на пересечение границы. — Как-то… — Ханаби, — перебил, — дело дрянь. Если нас поймают, то пиздец. Не выебывайся, прошу. — Господи, — потёрла переносицу, — лови, — кинула ключи от машины, — координаты тайника скину. Исчезни с глаз долой… — Ты чудо, — улыбаюсь, — спасибо! У Жени миллион вопросов. — Почему она помогла тебе? — Я очаровашка.Карницкая
Ваня привёз меня в забытый Богом пригород Токио. Какое-то стрёмное общежитие для людей с низкой социальной ответственностью. — Бомжатник, знаю, — кивает, — но здесь на нас всем насрать. Я очень сильно хочу кушать и спать, а ещё помыться. Комната была маленькая, и совмещала в себе кухню, зал, прихожую, столовую и спальню. — Рис с консервированным тунцом в масле будешь? — открыл холодильник. — Будешь, — киваю. — Кое-какие вещи есть в комоде. Надень их, а наши сожжём. — Хорошо. Вода здесь еле тёплая, но это хоть что-то, по сравнению с ничем. На собственное отражение в зеркале смотреть не могу, вся моська в синяках, круги под красными глазами. Чёрные джинсы с цепью, водолазка и жилетка. — Слушай, — зашёл в ванную комнату, — посмотри, там, — указал на шкаф, — есть что-то, что поможет нам скрыться? — Изменить внешность? — Ножницы, хотя бы. В шкафчике были ножницы, косметика, несколько упаковок с краской для волос. Мы с Бриллингом переглянулись. — Выбирай. — Ненавижу рыжих, — беру чёрную краску. — Солидарен, — взял осветлитель. На выцветшие волосы Вани краска легла отлично. А я, скрепя душой и зубами, безжалостно закрасила свой идеальный блонд. — Теперь, — вздыхаю, — точно в зеркало смотреть не буду. — Это вынужденная мера, но, — улыбается, — тебе идёт. Рис с тунцом был вкусным и сытным. Вот сидим мы такие в какой-то жопе мира, находимся в розыске и с накрашенными головами… Удивительно, но натуральный блонд получился с первого раза. — Матерь Божья, — выходит из ванной комнаты, — ты посмотри, я похож на Кена. Сделал себе полоску на брови. — А я на эмо, — беру полотенце, — услышишь крики — не пугайся. Смыв краску с волос, вытерла это дело полотенцем, а после подошла к зеркалу. Тут даже кричать не надо. Кошмарный кошмар кошмара. Стук в дверь заставил меня вздрогнуть. — Бриллинг, сука! — женский голос, — как ты меня в Японии, блять, нашёл? — Привет, Кира, — рассмеялся. — Я же сказала, не звони мне больше. Меня за те паспорта чуть не подвесили за клитор! — Только ты сможешь спасти меня. — От чего? — рявкает, — от смены имиджа? Кстати, клёвый цвет. — Спасибо. — Ебать, пожалуйста! — кинула на стол документы, — это в последний раз. — Увидимся, — кинул ей конверт с деньгами, — и карты. — Всё там. На каждой по пять тысяч евро. Больше положить не смогла, ибо было бы подозрительно. Прощай! — Я позвоню, — расхохотался. Она прикольная. — И кто мы на этот раз? — Ты — студентка Массачусетского технического колледжа по имени Саманта Хилл. — Издеваешься? — Чуть-чуть, — подмигнул, — а я бухгалтер. Джексон Арт. — И летим мы? — В Австралию. Пора мне долги собрать, — закинул мокрые волосы назад, — раз такое дело. — Стоит сообщить папе, что мы живы. — Нет. За ними следят и всё прослушивают, себя сдавать нельзя. Иначе, будет только хуже. — Но отец… — Он знает, что всё нормально. Советую поспать, — берёт в руки телефон, — мы покинем эту квартиру с темнотой. Есть шесть часов на сон, даже семь. — Да, — киваю, — да… Пойдём, — протянула руку, — без тебя не пойду. — Хорошо. Кровать большая, но слегка твёрдая. Говорят, что для спины полезно. Скинув штаны и водолазку, залезла под плед в одной майке. — Засыпай первый, а то я усну и уйдёшь. — Да, — раздевается, — такой был план. — Хитрый ёжик. Ванёжик. — Ого, — рассмеялся, — ты придумала мне прозвище. Ванёжик, — мотнул головой, — ужас. — На тебе живого места нет. Тело покрыто побледневшими шрамами и свежими синяками, ссадинами. — Ерунда. — Я же попросила, — вздыхаю, — не нарывайся. — Это я получил за молчание и шутки. Не переживай, в долгу не остался. Меня задерживали и до этого. — Что случилось тогда, когда ты убил Ольховских? — Не прибрался и оставил следы. Я одиннадцать месяцев скрывался от преследования в Ирландии, потом мне как-то сошло это с рук, и вернулся домой. — Поторопился. — Нет. Был слишком высокого о себе мнения, и считал, что всё делаю идеально. Ошибся. Я ошибся. Он улёгся, укладывая меня на свою грудь. Бриллинг игрался с прядью чёрных волос, наматывая их на палец. От него пахнет аммиаком и шампунем. Выводя неизвестные узоры на груди мужчины, даже думать о чем-то не хотела. Я боюсь, мне действительно страшно, но рядом с ним это проходит. Ваня поцеловал меня в лоб, и я почувствовала что-то мокрое. — Ты плачешь? — поднимаю голову. — Глаза слезятся от аромата краски, — слегка улыбнулся, — всё нормально. — А если серьёзно? — А я серьёзно, — кивает, — ой, — зевнул, — надо поспать. Он уснул раньше, а я где-то через минуты три.