Stolen Dance

Отовсюду раздается гул, наполняющий стены закулисья особым дребезжанием, делая их менее безопасными, угрожающими. В полутемном здании, напоминавшем огроменный космический корабль с приплюснутыми и округлыми формами, пронизывали восторженные крики толпы, прерываемые говором, смехом и завываниями аппаратуры, с которыми возились несколько серьезных людей в черных кепочках. В зале было чуть больше 120 тысяч зрителей. Тех, кто не хотел рисковать и пошел по честному пути, вместо получения билетов у сомнительных личностей. Все они хотели увидеть Фредди Меркьюри. Хотели видеть его гордую улыбку, впитывать пламенные и яркие движения, слепнуть от чистоты янтарных глаз и дрожать от сильного голоса, заставляющий сердце танцевать под его тембр, пока душа улетает в небеса. Но к сожалению, они увидят лишь старого доброго Брайана Мэя, конечно, без такой пышной шевелюры и знаний в сфере астрофизики, но не без харизмы, которая прячет тоску глубоко внутри. Пальцы скользят по острым струнам, нехотя перескакивая по ладам и задерживаясь в заученных положениях, не обращая внимания на тупую боль в подушечках. Олежа на гитару не смотрит, полностью погруженный в свои раздумья и лишь иногда ловит мимолетные взгляды помощников, носящихся туда-сюда с аппаратурой. Пробегающую мимо Наталью, продюсера. Раздраженная, напуганная чем-то она грозно раздавала команды, ссорилась с теми, кто умудрялся пить на рабочем месте и носилась так быстро, что звук каблучков, кажется, заглушал все окружающие звуки. Вся суета для Олежи была фоном, почти незаметным явлением, пока руки сами вспоминали аккорды: когда надо было изменить тональность и играть в соло, когда стоит уступить Славе и подыграть с басистом Димой, все это ему было особо не важно. Олежа не глупый. Олежа знает, что такое смерть и что значит терять близкого человека, но все еще надеется, что этот придурок с широкой улыбкой и яркими глазами придет. Ворвется грациозной походкой в одной майке и шортах, возьмет микрофон, пнет всех на сцену и запоет как в последний раз. Надеется, что он посмотрит ему украдкой в глаза, улыбнется и скажет свое любимое: «Не кисни, Олеж. Улыбнись и играй. Помни, мы все здесь звезды, не только я. Гори так же ярко, я всегда рядом с тобой.» И Олежа верил. Верил в то, что пламя, которое много раз поддерживало его, грело, оберегало от напастей и подняло с колен будет гореть вечно, блистательно. Будет дарить тепло в одинокие вечера, будут прикосновения, неловкие слова и репетиции до рассвета, но все это кончилось в один миг. Пламя стремительно начало угасать после череды ужасающих болей в суставах и когда его парализовало, огонечек дотлел и потух, исчезнув из его ослепительных глаз и оставив свои угольки на полуулыбке Антона. Олежа просыпается от резкого пронзительного голоса ведущего, приветствовшийся рукоплескающую толпу, чьи глаза мигают среди иллюмисцентных палочек и браслетов. Он озирается по сторонам, сердце бьется как бешеное, грозясь выпасть из груди, вскакивает с места и подходит к собравшейся кучке своих. Руки слабо дрожат, но крепко сдавливают гриф гитары, обеспокоенный, запыленный взгляд перескакивает с одного на другого, вслушиваясь в слова. Паника и волнение было частым явлением перед выходом на сцену, особенно когда ты являешься и соло гитаристом и солистом. Текст песни он помнит хорошо, вплоть до чужих партий и переходов, но больше всего хочется чтобы эту песню он спел вместе с ним. С Антоном. Он никогда не забудет, как они репетировали ее часами напролет, как по началу перебивали друг друга, ругались и смеялись, как сильно хотелось отправиться с ним в пляс и напевать припев, не отрывая пальцев со струн и не отрывая глаз от Антона. Радостного, задорного и живого. Неповторимого. Олежа чувствует, как в глазах собирается влага, как все размывается перед ним и он подымает голову, чуть хмуря брови. Плакать перед группой, пусть они и были крепкими друзьями, было очень стыдно, потому что не хотелось чтобы его жалели, чувствовали слабым, но на него смотрели лишь сочувственно. Ведущий тем временем проводил какую-то глупую викторину на знания песен групп 50-60-х годов, как вдруг на плечо опускается тяжелая рука. Олежа вздрагивает от неожиданности и смотрит с недоумением на Диму. Высокий, крупный, любимчик многих фанатов за его широкие плечи и нестандартные хулиганские движения, (как некоторые говорят: «Похожие на Марти Макфлая»). Смотрит с некоторой нежностью и пониманием, его мятные глаза горят искренностью, а рука немного прибавляет уверенности, пускай тепло было чужим. Олежа слабо улыбается. Устало, немного натянуто. Оглядывает остальных. Слава и Гоги, два друга с менее привлекательной внешностью, смотрят на него с пониманием, внимательно и не осуждающе, переглянувшись друг с другом, не зная, что сказать. Душнов вытирает слезы с щек и хлопает в ладони, разряжая напряженную обстановку, повел острыми плечами и сказал, негромко, но вполне отчетливо: — Извиняюсь за слабость, друзья. Мне еще тяжело. — Мы понимаем, шеф. — Проговорил Дима прокуренным, басистым голосом, похлопав того по плечу. — Мы тоже скучаем по нему, но поверь, он был бы только рад тому что сейчас происходит! — Это не правильно. Все еще неправильно, понимаете? Я не должен петь эту песню! Не должен… я не заслуживаю… — Это еще почему? — Встрял в разговор Гоги с ярко выраженным кавказским акцентом. Его карие глаза сверкнули короткой злобой, в которых пряталась забота. — Нет, шеф, это не так. Ты еще достоин! На самом деле этот смелый поступок что вы решили спеть, пусть и без него. — Да, согласен. Я хоть и мало че понимаю в эмоциях, но я могу понять твои. Мне кажется, что ему было бы хорошо что ты не смотря на его уход продолжаешь творить. Это главное, вот… — Слава прав! — Согласился Дима и улыбнулся в своей немного нахальной манере. — Олеж, ты тоже часть нашего «Звездопада», не зря так мы называемся! Так что давай вместе зажигать! Светить… Олежа слушал своих людей и в душе становилось как-то теплее, роднее. Он слушал их искренние слова, вглядывался с детским восхищением в глаза и все волнение внутри медленно выветривалось, наполняя его гулом, криками толпы, клубным запахом, разносящийся по космическому кораблю. На лице показалась слабая улыбка и он кивнул, вытягивая вперед руку для группового рукопожатия. Друзья улыбнулись, опустили руки и резко подняли под гул ожидающейся толпы, подхватили инструменты и ринулись на сцену. Олежа размахивал руками в приветственном жесте, окидывая поток людей, похожий на бесконечный океан, теряющий в темноте зала. Теплые софиты слегка слепят глаза, внутри захватывает дух, сжимаются легкие, кружится голова и создается ощущение полета, но ему не страшно. Олежа ощущает некоторое волнение, уверенность в грядущем шоу и осматривает всех присутствующих, улыбаясь широко и весело, несмотря на дым в глазах. Наталья выбегает из кулис, суетливая, ухоженная, но улыбчивая, дает в руки Олеже микрофон, что-то прошептала ему в ухо и убежала обратно, поклонившись зрителям. Олежа щупает пальцами тяжелую рукоять микрофона, облизывает губы и говорит, немного хрипловато, нежно и спокойно, с нотками легкой паники: — Всем привет, зрители! Мы рады вас привествовать после долгого затишья, потому что нам было тяжело творить после гибели всеми любимого Антона Звездочкина. Но несмотря на трагическую потерю мы продолжили творить, потому хотим показать вам новый альбом «Звездная пыль»! И первая песня, вы ее хорошо знаете, — Олежа ставит микрофон на небольшой стержень перед губами. Руки мелко трясутся, пальцы прикасаются к острым струнам, а дыхания почти не хватает. — Пусть я пою один, но попробую зажечь этой песней миллионы сердец. Итак, ребята, готовьтесь! Он опускает голову, закрывает глаза и позволяет мыслям течь вдоль сгущающейся толпы, что застыла в изумлении и ожидали концерта. Он делает глубокий вдох и резкий пробивающий тишину раскат гитары ударяет по всем внутренностям, заставляя плечи непроизвольно сжаться, а по спине пробежался холодный ток. Слава мастерски, заученно делает комбинацию, его освещает софит сиреневого цвета, бросая тень на лицо и быстро скачущие ногти отсвечивают короткими бликами. Затем подключается басист, делая музыку еще громче, еще ярче и грубее, отчего зрители приходят в восторг и по залу прокатывается волна восхищенных криков, затихающая где-то позади Душнова. Дима улыбается самой обаятельной улыбкой на которую способен и несколько дамочек взвизгивает, подымая светящиеся палочки вверх. Все сомнения, горе и печали улетают прочь, вместе с нарастающим темпом музыки, растворяются в клубном дыме, затихают в в разрывающихся колонках и теряются в сердцах зрителей. Олежа чувствует, как душа хочет выкрикнуть, сказать о себе миру и расправляет крылья, готовясь к долгому и яркому полету, и из легких вырывается громкий зазывающий крик. Он открывает глаза и начинает качаться в такт музыки, слыша, как четко отбивается ритм Гоги, ловко вертя в руках палочки, как скользит Дима по струнам, не задевая соседние с резкими волнами, и пальцы сами выдают давно заученную, но такую любимую и теплую сольную партию. When I'm hungry, I am searching For the girl who love me true You’re the only who can feed me Let me bite a piece of you But you're hiding somewhere in the shadows I can't see my hands Only my smell power solve that issue And help me get your pants Голос Олежи не дрожит, взгляд сосредоточенный и резкий, совсем как когда-то давно, когда они с Антоном стояли рядом и пели эту песню, поднимая руки и двигая плечами, из-за чего публика только сильнее возбуждалась. Он видел сотни радостных лиц, видел их слезы с первых рядов, видел поднятые «козы» и видел, как многие подпевают, отчего на душе становилось теплее, спокойнее. Да, может он и не такой яркий и будоражащий тело и дух как Антон, но он видел, что люди были в восторге от порой несговорчивого, неуверенного, но интересного человека, без которого «Звездопад» точно бы однажды развалился. На глазах выступает влага и немного закрывает обзор, щекотя щеки, но он продолжает петь, вкладывая все свои силы, любовь и свет, которые дарил для Антона и он знал что другие это тоже чувствуют. И знал, что Антон точно бы гордился им. Энергия разрывает его изнутри, он поет очень четко, громко и душераздирающе, почти не глядя на качающую в такт толпу и чувствует себя на своем месте. Чувствует что все именно так и должно быть, и это то, чего бы Антон хотел. Когда Олежа заканчивает первую песню, зал окатывает бурными аплодисментами, многие плачут, многие падают или трясут друг друга, и Олеже это нравится, потому что самого переполняет эмоциями и чувством победы, чувством что все так и должно быть. Олежа благодарит всех и продолжает петь новые песни, раскачивая группу все больше и больше, и почти не замечает как перед ним стоит едва видная фигура человека с широкой улыбкой и красивыми, невозможно огненными глазами.