Часики

Тик-так. Тук-тук. Алиса гортанно стонет и пошире разводит ноги, подаваясь сама вперед. Ее матушка наверняка сгорела бы от стыда, узнай она, что ее странноватая, прежде столь тихая доченька так бессовестно отдается кому-то за неплотно закрытой дверью прямо в одной из комнат чужого замка, где в большом зале гремит концерт. Блад улыбается искусанными в кровь губами и оглаживает ее стройные, затянутые в кружевные чулки ноги, едва сдерживая себя и наигранно неспешно расшнуровывая затянутый на груди чужестранки корсет. Хотя какая она теперь чужестранка?.. Блад склоняется к губам девушки, оглаживает мозолистыми длинными пальцами молочную грудь и с отчаянной какой-то усмешкой думает, что умрет только после нее. У Алисы сердце бьется быстро и так невозможно громко, что ему кажется, будто он скоро оглохнет. У Алисы в груди бьется сердце, а у Блада в груди — часы. Тик-так. Тук-тук. Алиса сверлит взглядом наполненный искрящейся розовой жидкостью фигурный хрустальный флакон и поджимает сердито губы. Блад улыбается загадочно в чашку с горячим чаем и стряхивает пепел прямо в цветочную клумбу, наблюдая за ней с тщательно скрываемым интересом. Он думает, что она все равно однажды покинет их несуразный мир. Бладу кажется очень странным то, что хорошенькая чужестранка до сих пор здесь. Он медленно затягивается и, выпуская белые клубы дыма, думает, как изменится тиканье часиков у него в груди, когда она коснется губами узкого горлышка. Алиса разбалтывает красивую жидкость и прячет флакончик в карман своего платья, берет в руки чашку с чаем и делает рассеянно глоток, обжигая моментом небо. Блад с ехидством ей усмехается, поднимается и перегибается через небольшой черный столик. Блад посасывает язык чужестранки, лаская сквозь ткань одежды хрупкую спину рукой в перчатке, и чувствует, как ее пальцы зарываются в его волосы. Ему кажется, что когда Алиса уйдет, часы у него в груди замолчат. Тик-так. Тук-тук. Алиса снова крутит флакон в руке, и это начинает уже здорово раздражать. Его так и хочется отобрать у нее и разбить к чертям. Это — его чужестранка, и она никуда не уйдет. Блад недовольно хмурится и продолжает наблюдать за Алисой. Они стоят на большом мосту над высоким обрывом и смотрят попеременно на сверкающую розоватую жидкость в красивом флаконе. Бладу хочется посадить чужестранку на низенькие перила и взять ее прямо здесь. Разорвать шнуровку корсета, задрать юбку, закинуть стройные ноги себе на плечи и с силой сжимать пальцами бедра в скользком капроне чулок, когда она подается ему навстречу. Алиса задумчиво кривит губы и, кажется, изнутри даже кусает щеку. А потом бросает последний взгляд на зелье и разжимает пальцы. Флакон улетает вниз, в пропасть, и по пустынной местности разносится тихий хрустальный звон. Чужестранка рассеянно жмет плечами и оборачивается к своему порядком ошеломленному спутнику. И улыбается. А потом на ее корсете трещит шнуровка. А потом он слушает ее стучащее бешено сердце. И тиканье своих часов. Тик-так. Тук-тук. Алиса сонно постанывает, когда Блад лениво прикусывает кожу у нее на лопатке и несильно сдавливает сосок, а потом прижимает спиной к себе. Ей, видно, сейчас совсем не хочется просыпаться. Она только почти привычно жмется к теплому телу и упирается Дюпре ягодицей в пах. И вздрагивает, когда чужая ладонь скользит у нее между ног. Наконец-то чертов флакон перестал мозолить всем в этом мирке глаза, теперь можно вздохнуть спокойно. Возможно, когда-нибудь сердце Алисы будет заменено часами. Или часы Блада будут заменены сердцем. Но это, быть может, будет когда-то потом. А пока... Тик-так. Тук-тук. Где-то в другом мире в сладкой судороге экстаза дергается на простынях бледное женское тело, и тихо пищит на одной ноте подключенный аппарат.