cotton candy.

      Очаровательно. Нет, серьёзно. Если принять что-то запрещённое, то этот умопомрачительный долбёж вполне себе сойдет за клубную музыку. Старый Хидан, не тот впахивающий ослик, гнущий спину над хладными телами на металлических столах, пришёл бы в восторг. Он бы всенепременно влил в глотку пару-тройку стопок текилы, врываясь на танцпол, отжигая словно завтра никогда не наступит.       Нынешний же, заядлый курильщик, раз в месяц пропускающий по бутылочке пива в компании неизменно молчаливого Какузу. И это единственное его развлечение. Тянуть, смакуя горьковатый привкус от смеси никотина и тёмного пива во рту, катать на языке, как шарик. На прищур глаз бармена, качает снисходительно головой. Полностью игнорируя табличку «но смокинг».       Вот интересно, после тридцати так со всеми?       — Идём танцевать, — весело щебечет Югито, по странному стечению обстоятельств оказавшаяся здесь, потянув рукав его белой футболки. Он и сам не понял, как позвал. Вернее даже, звал ли. С языка сорвалась фраза празднование и клуб. Она, как известно близкому кругу лиц, за любой кипиш. А дальше всё поплыло само собой.       Хотя, возможно, всё дело в их сближении, учитывая последние обстоятельства. А именно: больничный Конан, затянувшийся на две пленительные недели; вечные и нескончаемые сборы глав отделений; весёлую Югито, хоть как-то скрашивающую эти будни; ну и конечно, полный игнор со стороны противоположного пола.       И, нет, он совсем не страдал от резко не оказываемого ему внимания. Ну, может быть слегка.       — Пас, — только и выдаёт на выдохе Мацураси. Допивает коричневую жидкость в стакане, оставляя кубики льда на дне. И размышляет. Загоняется. Что стало его вторым любимым хобби в последнее время.       Девушка, искренне его не понимая, теряет ровный интерес, уносясь под бит в центр зала. Он выпускает клуб дыма в пустоту. Прокручивая на указательном пальце левой руки перстень. Подарок от друзей. Что-то из символов японской мифологии. Три столпа, как опора. Которой у него в последнее время нет от слова совсем. Не ожидал он, что мысли могут выбивать из колеи, это, во-первых. И, во-вторых, уж точно не предполагал, что без ясного сознания, ходить становится труднее, как будто землю выбивают из-под ног.       Кидает короткий взгляд через плечо. Да, тут людей больше, чем ожидалось. В большинстве своём, девушек. Хотя, интереса он явно не испытывает. Смотреть становится противно. Ровно на столько, насколько его внутреннее нутро начинает сравнивать. А делает оно это с омерзительно частой периодичностью. Его что-то гложет. Мучает и не отпускает. Может, всё дело во взгляде, которым его не одаривали настолько долго, что кишки в узел сворачиваются. Какузу прозвал это несварением. И велел обратиться к доктору. Не уточнял к какому. Поэтому, Хидан выбрал на своё усмотрение.       Он бы ходил каждый день. Утром и вечером. Семь дней в неделю. Только почему-то именно этот специалист не мог его переносить. Можно предположить, что его избегали. Откуда, правда, взялась эта мысль, одному чёрту известно. Видать, он вызывал у неё чувство обратное несварению. Что ж, ему и не привыкать. Вздыхая уже в сотый за вечер раз, он хмурясь, повторил у бармена заказ. Осушил его в один глоток. Поднялся из-за стойки, желая подышать воздухом, что в переводе с Хиданового означало покурить на улице.       Неоновая вывеска алыми буквами рябила в глазах. Иногда, мера действительно важна. Как и в этом случае, покурить-запить-покурить не принесло ничего разумного. Он едва стоял на ногах, ватных и не подчинявшихся. Эту сраную какофонию было слышно за плотно захлопнувшимися дверями. Морщится, трясущейся рукой подкуривая. Народ толпами повалил на улицу. Немудрено. Апрель, мать его, теплейший. Волосы не ласково треплет ветер. Унося и дым сигарет и разум Хидана куда-то вглубь.       В неизвестность.       Очнуться. Вернее даже сказать, очухаться, пришлось в душном переполненном лифте. Исключительно с закрытыми глазами, оттого что яркий свет жёг сетчатку. Голову ломило, и не понятно от чего. То ли дело в наступившем похмелье, то ли в количестве собравшихся на трех квадратных метрах людей. Он забился в угол помещения, прислоняясь к ещё прохладной металлической стене, проклиная утро понедельника. Какой чёрт дёрнул их всем составом аккурат в восемь, чёрт его дери, утра.       — Боже, — послышалось рядом с ним, в районе левого уха, — надеюсь, ты хотя бы душ принял? — он узнал этот негодующе-осуждающий голос. Сказано было тихо, так чтобы услышал лишь тот, кому предназначалось. Конечно, в этом вся Конан. Осмотрительная. И всегда тактичная.       — Прости, мам, забыл отчитаться, — не открывая глаз, огрызнулся парень. На нём вчерашняя одежда: помятая немного футболка, впитавшая запах отчаянья; штаны с пустующей пачкой сигарет в кармане и разрядившийся телефон с единственным чудом прочитанным смс от коллеги, что срочно надо встретиться в администрации.              Он решил, что разберётся на месте. Если его вдруг решат уволить, он так и уйдет домой. Нет больше сил. Сейчас очень хотелось, чтобы мысли материализовались. Без объяснений, без чувства долга и преданности. Уйти, не жалея. Он и так держался только на одной мысли, повисшей на тоненькой нити в его голове, что оставлять товарищей идея крайне хуевая. На его плечах давно обосновалась тяжесть скинутого на них груза. Но она так его доконала.       Он огрызнулся на Конан. Не подумав. Это уже был красный флажочек плохого настроения. Подруга молча снесла его колкость, подмечая, видимо, что стоит помолчать. Душевное состояние оставляло желать лучшего. Но. Она не была бы Конан, если бы за ней не было последнего слова. Потому, она сделала то, что сделала.       — Не хочу лезть не в своё дело, — начала она, всё тем же приглушённым голосом, прислоняясь к стене почти идентично положению парня, — но Югито, — добавляя голосу смешок смешанный с лёгкой нескрываемой неприязнью, — Серьёзно? — продолжить мысль не успела. Должен был последовать следующий вопрос. Хидан нутром чуял какой. Раскрыл глаза, чудом не ослепнув.       — Ну так, блять, не лезь, — рявкнул он, зверея за секунду, — Это не твоё дело, — он со всей силы оттолкнулся от стены, намереваясь переместиться в самое начало лифта и вдарить по кнопке, останавливая его на первом попавшемся этаже. Пропихиваясь между оставшимися в помещении людьми. На мгновение вдохнув, задерживая дыхание. Чтоб не блевануть собственной желчью. Которая сочилась в каждом его слове, в каждой мысли.       Этот приторно-сладкий запах. Встал в горле, как наждачка, скребя глотку и спускаясь в лёгкие. Он забыл, как дышать. Забыл, как существовать. Стоило только повернуть голову. Сделать не то рывок, не то жалкую попытку. Мышцы судорожно напряглись от резкости движений. Челюсть щёлкнула. Когда Хидан понял, что она была здесь. Стояла рядом. Непозволительно близко. К нему. К его и без того расшатанному нутру. Делая вид не заинтересованности. Он не был призраком. Но для неё был невидим. Как пустое место. Она не подняла взгляд. Даже боковым зрением не оглядела его силуэт.       Она просто отвернулась.       Он вылетел из лифта. Скрылся так резко, оставляя шлейф гнева за собой. Гонимый чувством собственной неполноценности. Неужели мог он разглядеть в этой мелкой бездушной девчонке что-то, способное затуманить его разум? Самому стало противно. За то, что мечтал и представлял. Подобно тупому школьнику под воздействием гормонов. Толкая дверь, он проворачивал в голове все свои несчастные попытки увидеть. Посмотреть. Поговорить.       Блять, какой долбоеб.       Он старался достаточно. Чтобы быть замеченным. Махать перед ней красной тряпкой и то бы возымело больше успеха. Никто не глядел на него в ответ. Это то, что коробило его внутри. Быть им просто оказалось недостаточно. Такое нужно перетерпеть. Пережить. Рыская в кармане в надежде найти сигарету, он чертыхается. Преодолев территорию шагами по пол метра, он через чур быстро оказался за пределами больницы. В самых воротах сталкиваясь с женщиной, видеть которую не был готов.       — Доктор Мацураси, — не смотря на него, проговаривает она, подкуривая тонкую сигарету. Её длинные пальцы с тёмными бордовыми ногтями постукивали по крашеному дереву лавочки. Где она устроилась, закидывая ногу на ногу.       — Цунаде, — вздыхая, цедит он, почти не открывая рта, — сама, — добавляет чуть слышно, усаживаясь рядом, — угостите?       Она любезно протягивает одну из упаковки. Слабовато для него, но лучше, чем ничего. С противным вишневым запахом. Как вульгарно. Затягивается, и выдыхает. Возможно, не так плохо, как он ожидал. Прохладным ветром обдувает обоих. И если женщина покрывается едва заметными мурашками, то ему в кайф. Охладиться сейчас — самое то. Их укрытие под тенью дерева, едва заметно. Когда она тушит остатки сигареты, то не уходит. Меняя лишь положение ног, закидывая теперь правую поверх левой.       — Я надеюсь, ваша проблема с Сакурой решена? — неторопливо начинает она. Постукивая пальцами по колену, устремляя взор карих глаз куда-то вдаль, не обращая внимания на выражающее негодование лицо Хидана.       — Прошу прощения? — закашлявшись, выдаёт он. Почти давясь дымом. Вытирая собравшуюся в глазах влагу. Сегодня женщины явно настроены против него, раз решили разово влезть в его голову. Она не отвечала. Только хмурила брови. Пока Хидан судорожно колесил по собственным воспоминаниям, желая отыскать невесть откуда взявшуюся проблему.       — Полагаю, что нет, — спустя пару минут ответила она. — Хочу лишь напомнить вам, что она молодой амбициозный специалист, перед кем в скором будущем будут открываться новые возможности, — она повернулась к Хидану, — но вы тормозите её, ваши молчаливые переглядки заставляют Сакуру думать совершенно не о том, что нужно. — Встав с лавочки, поправляя светлые брюки, она не казалась рассерженной. Но голос был явно недоволен.       — Не о том, что нужно вам? — язвительно произнёс Хидан.       Ответа не последовало. А он и не был нужен. Ему явно дали понять, что к чему. Пожелав удачного дня, она скрылась за железными воротами. Сигарету он докурил со странным послевкусием. Выбрасывая бычок, направляясь определённо точно не на рабочее место.

***

      Три дня. Без содержания, разумеется.       Ровно столько было нужно Хидану, чтобы остыть. Поспать сутки, чтобы в оставшиеся двое ныть и скребсти пустоту от отсутствия дел. Он не планировал отдых, но тот ему явно был необходим. Странно было осознавать, что кроме работы в твоей жизни ничего нет. Ни семьи, ни друзей, ни хоть какого-нибудь вшивого хобби. Нехотя, но он осознал, что успел соскучиться по молчанию Какузу и упреков Конан. Перед которой, кстати говоря, следовало извиниться. Она не обрывала сотовый в попытках найти с ним контакт. Не писала сообщений с вопросительными нападками. Не делала одним словом ни-че-го. И ему показалось даже, что между ними не случилось разногласия, что он не кричал на неё в лифте.              Ровно до семи вечера среды. Когда он, решившись пополнить запасы продовольствия, вышедший к ближайшему круглосуточному магазину, отлетел в сторону мусорных баков. Такой силы удар он ловил крайне редко, то есть ещё ни разу. Опомниться пришлось в полёте, осознавая неожиданно удачную на первый взгляд встречу. Потом, конечно, секундами двумя позже, мнение пришлось изменить. Херова ты судьба. Спасибо тебе за Конан и её двухметрового железного человека. Зато, лёжа среди мусорных пакетов, не поместившихся в ржавые металлические баки, он прозрел. Каким красивым было небо. Ночью. И как трагично, что он не способен разделить этот прекрасный момент ни с кем по-настоящему важным для него.       Кажется, последнее он произнёс вслух.       — Ты перестарался, — слышалось где-то рядом, через чур взволнованно, — У него и так с головой беда, — а, нет, всё в порядке. Он прикрыл глаза, вроде бы, ещё минут пять назад. Или десять? И просто лежал. Правая скула начинала саднить. Он не притрагивался к лицу, зная чего завтра там ожидать. Поделом будет.       — От фингала ещё никто не умирал, успокойся, — низкий тембр голоса был не похож ни на одного знакомого Мацураси. Это только подтверждало его догадки. Он никогда не видел молодого человека Конан. И не слышал. Что за праздник сегодня такой, в один день получить всё и сразу? Ухмыльнулся. И всё же разлепил глаза, щурясь от света фонарного столба прямо над ним. Две фигуры с явной разницей в росте стояли, возвышаясь над ним. Одной рукой подруга держала большие белые пакеты, другую протягивала ему. Она бесподобна.       Хидан глянул на парня. Со скрещенными руками и убивающе-тяжёлым взором. Он прожигал Хидана взглядом. Потом, фыркнув, протянул и свою руку и без особого усилия поднял парня на ноги. Одним резким движением. Мацураси не успел и опомниться, снова оказываясь в вертикальном положении. Голова немного кружилась из-за разницы в скорости перемещений. Слегка отряхнул джинсы, что было последней его проблемой в жизни. И виновато уставился на девушку.       — Прости, подруга, — начал он, видя как губы Конан сначала сжимаются в тонкую линию, а затем расплываются в мягкой усмешке, — мощный ты оберег с собой носишь, — улыбка ещё шире.       Они простояли под фонарным столбом чуть поодаль от благоухающих баков с мусорными мешками недолго. Ровно столько, чтобы хватило на извинение, приветствие и знакомство. Всё в одном флаконе. Сразу. Прошлись до удачного не закрывающегося супермаркета. Чтоб Мацураси не умер от недостатка сигарет и готовых холодных обедов. И распрощались на подходе к автобусной остановке, от которой паре и следовало отправиться в свою квартиру.       — Яхико, значит, — задумчиво произнёс Хидан, выдыхая дым и прокручивая кольцо на пальце, — спасибо, — указывая длинным пальцем на расплывающийся синяк на лице, продолжил, — будет хорошим напоминанием о моём говнистом поведении.       — Пейн, — спокойно ответил парень, одаривая озадаченную Конан успокаивающим взглядом, — для своих.       Хидан кивнул. И выдвинулся в сторону дома. Сегодня явно стоило принять душ. Может быть, даже и ванну. Хотя, нет. Отродясь он не делал заплывы в чугунном чудовище размером с детскую кровать. Ноги бодро донесли его до нужной локации. Место удара начинало болеть. От касаний становилось ещё хуже. Да уж. Кто бы знал, что и в тридцать с лишним он продолжит получать по морде. Карма у него не огонь, это точно. Но спокойствие в душе скрашивало неприятную боль. Он вернул подругу, а значит, уже был не так одинок.       Напротив его дома, многоэтажной постройки с узкими балконами, не так давно отстроили спортивную площадку. С выходящей тропой в густой зелёный парк. Конечно, Мацураси там ни разу не ходил. Он к озеленению относился крайне сдержанно. И на улице бывал непростительно редко. Зачастую, не понимая людишек со стоическим желанием вечерних пробежек в лесу. Неужели никто не смотрит документалки про психически нестабильных убийц с манией преследования жертв, которые, о какое совпадение, часто оказываются в тихой зелёной местности.       Он притормозил. Стемнело уже давно. Освещения строители площадки явно пожалели. И если зрение его не подводило, и тусклый фонарь одиноко маячащий в центре освещал странно маленькую фигуру, то силуэт странно крупного человека позади он едва мог разглядеть. Со своей позиции.       Героем — вот кем уж точно не являлся Хидан. Но мгновение спустя он уже пробирался через турники и металлические тренажёры. Чтобы что?       «Чтобы получить по морде дважды», — вторил его внутренний голос.       Великолепный план. Это тот, что не образовался в голове Хидана, как бы сильно тот не напрягал извилины в мозгу. Он только шёл. Ключи звенели в кармане худи и он скинул пакет прям посреди площадки. Настигая женской фигуры, усиленно разминающейся в кромешной тьме. Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышал шум в наушниках. Ну, конечно.       Это была вторая самая частая ошибка жертв.       Он чувствовал капли пота, что скатывались по спине. Ведь чем ближе подбирался он, тем меньше становилось расстояние между ним и ебать каким накаченным мужиком. Быть избитым — не страшно, а вот умереть в попытке прослыть гером в планы не входило. Он остановился в паре метров от девушки и замер, приобретая мертвически холодный оттенок кожи. Потому что это снова была она.       Почему это всегда именно ОНА?       Сакура развернулась к нему спиной, поворачивая свою прекрасную голову, наконец-то, в сторону реально приближающейся угрозы. Вздрогнув, выдернула наушники из ушей. И он услышал смех. Да-да, женский смех. Она почти заливалась от непонятной для парня шутки. Ведь едва ли бы кто-то смеялся, находясь на пороге смерти.       Смерть. Как часто это слово фигурировало в лексиконе Хидана. Он превратился в столб. Холодный и металлический предмет. Вот если бы действительно стать таким. Но он был жив: чувствовал, думал, смотрел. И всё не мог понять, почему не происходит ровным счётом ни-че-го. Эти двое просто стоят и разговаривают. Без каких-либо преград и смущений. Под сомнительным взором Мацураси.       Очевидно, он что-то не так подумал. Нафантазировал и увлёкся. Через чур. Смех притих, голоса не громко доносились до него. Разобрать не представлялось возможным. И вдруг он подумал, что это знак. Что хорошо, если его не заметили. Будет проще уйти. Не засветившись. Последнее, что ему хотелось, так это прослыть подглядывающим из тени маньячелой.       Он крутанулся на сто восемьдесят и ноги понесли его с такой быстротой, что чудом не запнувшись о свой же брошенный пакет, он миновал площадку. За зелёной оградой стало спокойно. Декоративно подстриженные кусты скрыли его стыдливо удалившийся силуэт. Он почти улыбнулся, принимаясь доставать пачку сигарет, мысленно гордясь своей скрытностью.       — Ты за мной следил? — произнёс до боли знакомый голос, и Хидан почти начал молиться. Так неожиданно материализовалась она позади него.       — Святой Джашин-сама, что за херь? — всё что вырвалось из его рта, вместе с печально падающей и ещё не подкуренной сигаретой. — Нет, конечно, — он повернулся, прилагая титанические усилия не оглядеть её пиздецки привлекательную фигуру.       — Тогда, — медленно протянула она, — Что ты тут делаешь? — Сакура сама не верила в свою храбрость, и то, зачем она ринулась за быстро удаляющимся силуэтом, показавшимся ей слишком знакомым.       — Живу, — хмуро произнёс Хидан, сделав короткий кивок в сторону высотки, поджидая когда-же из-за кустов появится ещё хоть кто-то. Например, тот качок, с которым эта на первый взгляд миловидная девица флиртовала пару минут назад. Флиртовала же?       Но никого не было. Они стояли молча. В едва освещённом дворе. Он вертел в руках сигарету, не решаясь закурить. И спустя томительные несколько минут, так и не дождавшись предельно ясных объяснений, Хидан не придумал ничего лучше, кроме как уйти.       — Ну, удачной тренировки, — прошипел Мацураси, отсалютовав ей двумя пальцами и решительно шагая прочь.       — Погоди, — она тормознула его попытку ещё в зародыше движения. — Это что у тебя? Синяк? — приковав к земле странным мягким касанием своей руки его лица. Он и забыл, что сейчас выглядел как холст, на который пролили все цвета синего с фиолетовым.       Холодное прикосновение к горячей скуле контрастировало. И заставляло, как бы странно это ни звучало, плавиться. Пока она очерчивала большим пальцем контур ярко проявившейся гематомы, он опустил глаза. Ресницы подрагивали. На долю секунды, ему захотелось накрыть её руку своей. Но в голове не вовремя всплыл разговор с Сенджу. И осознавать и прокручивать его в мыслях, когда на тебя смотрят пленительно зелёные глаза, было просто невыносимо.        Поэтому, Хидан сделал то, что умел делать хорошо — съязвил.       — С каких это пор мы на «ты», милашка-заместитель? — он ухмыльнулся, собираясь убрать её руку, которая изучала увечье на его лице, но не успел. Она сделала это сама, когда осознала насколько интимным, должно быть, выглядел этот жест. Щёки её быстро покраснели и она отошла на максимально комфортное для себя расстояние.       — Извини, я думала, — начала она, запинаясь, — просто мы не на работе, и, — она быстро хлопала глазами, пытаясь подобрать правильную формулировку своим действиям, — нам нужно было поговорить и тут вдруг я увидела тебя, подумала что это хорошо, — она раскраснелась пуще прежнего, заметив приподнятые брови Хидана, — я ждала друга, — едва слышно добавила Сакура, — но увидела тебя.       Он закурил. Медленно выдыхая дым, принимая информацию и раскидывая её по вымышленным полкам в голове. Кивнул. Но замечая плохо скрываемое недовольство на её лице, закатил глаза и кинул не докуренную сигарету на землю.       — Валяй, начальник, — съязвил он, возвращая тону привычную интонацию.       — Я должна извиниться, — начала девушка, — для начала, — чтобы это ни значило, вниманием Мацураси она не завладела, поскольку он куда больше был заинтересован глупым разглядыванием пустующих балконов.       Никто и не говорил, что будет просто. Верно, Сакура? Так что, она продолжила.       — Я узнала, что Цунаде-сама говорила с тобой, и должна тебя уверить, что всё это полная чушь, я не заинтересована, — должно быть, она произнесла всё правильно, хоть и не успела закончить свою грандиозную речь. По собственной привычке она выдала лишь верхушку айсберга, отрезав всё лишние высказывания и утопив их в глубинах разума.       Но эффект это возымело. Он посмотрел. Прямо ей в глаза.       — Чушь? — усмехнувшись, повторил Хидан, — За что ты просишь прощения? — гневно прошептал он, делая плавный шаг к ней. — За то, что флиртовала со мной? По-детски неуверенно, кстати говоря. — Мацураси не был уверен в этом факте, но использовал его, желая застать девчонку врасплох. И, кажется, у него получилось: она округлила глаза, и чуть приоткрыла рот, но он не дал вставить слова, продолжая напирать дальше. — Или, быть может, за полное игнорирование моего существования после? Хм? — он подошёл совсем близко, почти вплотную, оставляя между ними не больше десяти сантиметров.       С высоты своего роста, возвышаясь над Сакурой, как огромная чернеющая от гнева туча. Его взгляд должен был быть для неё холодным, но нет. Он обжигал. Его губы кривились в недоброй усмешке. Всё, что она продолжала делать, это стоять. Испуганно-завороженно глядя на него в ответ.       — Или за то, что так чувственно прикоснулась ко мне, — едва слышным хриплым тоном прошептал он, обдавая кожу горячим дыханием, — и ответила?       На что? Пронеслось в её уставшей голове, пока она вдыхала смесь странного запаха: сигарет, шампуня смешанного с гелем для волос, парфюма, и возможно легкого запаха пота, что исходили от него, но не делали его отталкивающим. Он притягивал. В буквальном смысле.       Прикоснуться шершавыми губами к нежным и манящим. Это в планы не входило. Но вот ещё одно качество Хидана, присущее ему всегда и везде. Непредсказуемость.       Он накрыл губы Сакуры своими, рукой накрывая её щёку. Второй, снова роняя несчастный пакет из продуктового и превращая свой ужин в непригодное месиво, приобнял за талию. Отправляя разряд тысячи мелких мурашек по всему её телу. Указательным пальцем он коснулся оголившейся кожи спины, непозволительно сильно задрав худи Сакуры, и оцепенел.       Харуно округлила глаза, понимая, на что именно она ответила. Но попыток вырваться и убежать не делала. Она осознанно отвечала. Оставаясь в объятьях парня, с очень горячим дыханием. Глядела на его малиновые глаза и признавала то, о чём не позволяла себе мечтать.       — Ты приятно пахнешь, — вот и всё, что он смог вымолвить в эту секунду. Сглотнув ком в горле, ожидая пощечины или крика. Или второго удара, пока на лице ещё есть место для нового фингала.       Сакура улыбнулась. Едва приподнимая уголки губ.              — Cotton candy, — мягко произнесла она, позволяя своим руками, наконец, отмереть и ухватиться за плечи Хидана, замечая его медленно ползущую вверх бровь, — так называются мои духи.       Очаровательна. Нет, серьёзно. Она очаровательна. К тому же, пахнет как сладкий леденец. И на вкус, чтоб вы знали, совершенно точно такая же. Он опустил подбородок, утыкаясь в розовую макушку. Она и выглядит, как сладкая вата.       Пусть он не любитель сладостей в прошлом, зато теперь действительно получил всё, чего хотел. Он больше не одинок.       — А кто такой Джашин-сама? — невзначай вспомнила Харуно, слегка отклоняясь от парня, заинтересованно разглядывая его задумчивое лицо.       — А, это, — широко улыбаясь произнёс Хидан, — как-нибудь потом посвящу тебя, — лукаво подмигнул в ответ.