***
— Какое слово лучше всего описывает текст Каприна, в котором он очернил некромантию для всего академического сообщества? — Чрезмерный, — отвечает Риддл, не переставая писать. — Это слишком пафосно, — ворчишь ты. Взгляд Тома скользит по твоему лицу. — Клеветнический, — предлагает он. — Этот человек разрушил все шансы на проведение авторитетных исследований в этой области! — Оскорбительный? — ухмыляется Риддл, слегка приподнимая уголки губ. — Идеально, — улыбаешься ты и тут же записываешь.***
После травологии ты спешишь в библиотеку, садишься напротив Тома и вытаскиваешь свои вещи. — Как дела? — спрашиваешь ты, внимательно изучая его напряжённое лицо. — Нормально, — тихо отвечает он. Ты скептично поднимаешь бровь, но не настаиваешь — вы не настолько близкие друзья. — Вот, — ты протягиваешь руку, чтобы вытащить веточку голубой лаванды, которую стащила из оранжереи, и кладёшь её рядом с ним. Риддл смотрит на цветок, как на грязное пятно. — Что это такое? — язвительно спрашивает он, сверкая глазами. — Цветок… — Да, спасибо, я знаю, что это цветок, — огрызается Риддл. — Зачем он мне? Ты пожимаешь плечами и погружаешься в свою работу. Мгновение спустя язвительный взгляд Тома смягчается и он возвращается к своему заданию, хотя выглядит напряжённее, чем раньше. — Риддл, это цветок, а не обручальное кольцо, — ухмыляешься ты. — Я просто пытаюсь тебя подбодрить. — Меня не нужно подбадривать, — заявляет он, резким движением зачёркивая ошибку в эссе. Ты закатываешь глаза.***
Не говоря ни слова, ты кладёшь рядом с ним маленькую веточку древесного щавеля. Он бросает на тебя тяжёлый взгляд, но не возражает. На следующий день — это лютик… На другой — герань. В понедельник ты приносишь ему болотные бархатцы, а в конце недели амброзию. Ты понятия не имеешь, что он делает с цветами после твоего ухода. Он всегда игнорирует эти маленькие подношения, но больше не прожигает тебя свирепым взглядом. Это, определённо, прогресс.***
За высокими окнами библиотеки падает снег, когда ты подходишь к столику в углу и бросаешь своё эссе перед Томом. Вверху страницы красными чернилами выведено «превосходно». — Харти сказал, что моя презентация была красноречивой и тщательно организованной, — с улыбкой начинаешь ты. — Без сомнения, благодаря твоим советам! — Это был любопытный опыт, — мягко отвечает Риддл, отрываясь от нового задания. — Полагаю, ты довольна результатом? — Разумеется! — улыбаешься ты и кладёшь золотую астру рядом с его чернильницей. — Спасибо за помощь… Риддл равнодушно смотрит на цветок. Ты берёшь своё эссе и поворачиваешься, чтобы уйти. — Ещё увидимся… Вернувшись в общежитие, ты понимаешь, что забыла предупредить Тома о поездке домой на Рождество…***
Том не мог решить, нравится ему Рождество или нет. С одной стороны, вся эта шумиха очень быстро надоедала, с другой — двухнедельные каникулы оставляли Хогвартс почти безлюдным. На короткое время коридоры становились тихими, библиотека заброшенной, а Большой зал таким уютным, каким никогда не был со студентами и их надоедливой болтовнёй. Две недели Хогвартс принадлежал только ему. Всю первую половину каникул Том исследовал замок, а в канун Рождества отправился в библиотеку, чтобы выполнить задания, которые им поручили. Он занял свой любимый стол, где книги по трансфигурации лежали аккуратными стопками, и достал из сумки свои вещи: пергамент, затем перо, поставил рядом чернильницу и осторожно откупорил её. Чего-то не хватало… Но ничего не пропало, всё было именно там, где и должно быть… И всё же эта назойливая мысль не оставляла в покое, отвлекая, как камень в ботинке. Только бросив взгляд на кресло напротив, Том наконец понял, чего не хватает. Он не знал на кого злится больше — на неё, за то, что навязывала свою компанию так долго, что он привык к ней, или на самого себя за то, что вообще обратил на это внимание… Было бессмысленно составлять ей компанию во время занятий, разговаривать сверх того, что требовалось, а эти нелепые, глупые цветы, которые она дарила ему, заставляя придумывать, что с ними делать. Это было ребячество — легкомысленное, бесцельное, банальное… Он должен попросить её остановиться... Том со злостью открыл свой учебник и уставился на страницу. На оглавлении лежали высушенные цветы: бледно-розовый олеандр, рядом с ним маленький лиловый морозник, полиантусы всевозможных оттенков… Они ждали его… Том сжал зубы и потянулся к своей сумке, достал дневник и осторожно переложил цветы на страницы в конце, ко всем остальным подаренным ею, закрыл его и убрал обратно в сумку, с глаз долой. Напротив него маячило пустое место, и Том не мог решить, нравится ему Рождество или нет, потому что, с одной стороны, все уходят, и он остаётся один… С другой… Все уходят… И он остаётся один…