Нулевой пациент

— Пожалуйста, господин Сэнджу, — в голосе врача чувствовалась мягкая сталь, словно сокрытый до поры до времени кунай в нательной печати. — Я не смогу продолжить осмотр, если вы не позволите зафиксировать веко… Будьте умницей и мы быстро закончим… — Оу, — выдохнул лежащий в кресле распятым, как курица на столе кулинара, могучий и всевластный Сэнджу. — Вы первая леди в моей жизни, госпожа доктор, которая хочет закончить со мной побыстрее. Честно признаюсь. Врач, выглядевшая такой крошечной, особенно по сравнению с самим Сэнджу, тем не менее отважно нависала над Хаширамой сейчас и в руках у неё были такие ужасные штуки, которые одним своим видом наводили Сэнджу на мысли о пытках. — Прошу вас, господин Сэнджу… Голос у врача был ровным, должно быть, она за свою врачебную карьеру наслушалась таких вот самоуверенных болтунов… И даже неплохо наслушалась, судя по тому, что занимала должность в клинике для випов. — Ну, улыбнитесь хотя бы… Рузана? Имя врача Хашираме подсказали несколько раз, оно даже значилось в его документах на первичный прием. Оно было какое-то диковинное, иностранное, Хаширама из всего длинного потока сыпавшихся как камни звуков уловил лишь «Рузана». — Господин Сэнджу, улыбаться я буду, когда сяду заполнять ваш выписной эпикриз с диагнозом «Здоров». Давайте вместе постараемся. Хрупкая на вид врач, с фигуркой изящной, как китайская статуэтка, на деле обладала силою неженской. Хаширама, например, мог одним движением сломать руку среднекрупному противнику. Эта фифочка, похоже, могла сломать не только руку, но и вообще напополам. — Ох, — только и смог выдохнуть Хаширама, когда его веко оказалось беспощадно зафиксировано мягким кольцом. — Рузана, вы настоящая дьяволица! Таким приемчикам точно учат только в аду. — Вовсе нет, — пожала плечиком под стерильно белым халатом госпожа Рузана, вооружаясь между тем временем какой-то ещё более устрашающей хренью. — В Башкирском государственном медуниверситете. Хотя, если рассуждать, то да, это местечко мало чем отличается от ада. Расслабьтесь. Такая команда от девушки, вооружённой какой-то адской штуковиной, звучала угрожающе. Хаширама как-то раз из любопытства забрел в Амстердаме в одно заведеньице и там ему тоже сказали «Расслабьтесь». Он потом неделю сидеть не мог. Рузана звякнула металлическим зажимом и Хаширама послушно заткнулся. Он это умел, знаете ли, когда нужно было не отсвечивать. Правда до сих пор такое магическое действие на него мог оказать один человек на свете — его собственный братец Тобирама. Вот при нём Хаширама тоже старался особо не пиликать. Но так оказалось даже лучше. Врач склонилась над ним и принялась колдовать над несчастным хашираминым глазом, в который неведомым образом попала какая-то чокнутая мошка, а сам Хаширама полностью сосредоточился на ощущениях от хрупкого женского тела в непосредственной близости. Ощущения были очень… волнующими… И если вы мне скажете, что невозможно с фиксатором в глазу было отчётливо ощутить, как на мгновение могучей груди слегка, словно обещание, коснулся определённо отвердевший острый сосок небольшой упругой груди, окутаной многими слоями стерильной ткани, то я вам скажу три раза ха-ха. Только не Хашираме. Только не Сэнджу. Мадара предрекал ему не единожды, что искренняя и ненасытная любовь к женскому полу когда-нибудь Хашираму погубит. И Хаширама каждый такой раз белозубо ржал и встряхивал гривой волос, что, мол, лучше смерти и не придумаешь. Он и правда так считал. Неужто загнуться от подагры беспомощным старикашкой в памперсах было бы лучше? Ну уж нет, пока в штанах у Хаширамы жил своей жизнью отменных данных инструмент, Хаширама старался ни в чём его неуемному аппетиту не отказывать. Девушки Хашираме нравились все без исключения, правда. Разохотиться, случись крайняя необходимость, Хаширама мог бы и на самку крокодила, как мрачно ворчал порой его сухарь-братец. Но как и у всякого мужчины, были у старшего Сэнджу свои личные предпочтения. Крупные. Высокие. Сисястые. Бабы. С огромной задницей. От таких Хаширама тек голодными слюнями, а на самой сисястой был даже одно время некоторым образом женат. Так уж получилось. Но тут… С таким хрупким, изящным созданием, которое по габаритам вроде бы была ещё девочкой, а по флюидам и вполне ощутительным сексуальным эманациям — уже самой настоящей женщиной, Хаширама столкнулся впервые… Было в этом что-то… Хаширама сглотнул, пытаясь справиться с нахлынувшим волнением. Что-то манящее, щекочущее и непристойное, как запах подозрительно сладких и тяжелых духов в уединенной бирманской лавчонке, набитой цветастыми материями и притираниями. У такой женщины же всё маленькое? Или же нет? Хаширама снова вздохнул, да так бурно, словно воздуху ему внезапно перестало хватать… Такая хрупкая, неужели она способна была вместить всё его естество? Под Хаширамой и баскетболистки бывало от боли плакали поначалу. — Мы почти закончили, — негромко откликнулась доктор Рузана, заметив, видимо, как ходит ходуном грудь её могучего пациента. Они, может быть, и закончат вскорости, а вот Хаширама, похоже, только начал. Сэнджу осторожно переместил руку к себе на грудь, чтобы при следующей манипуляции доктор Рузана снова задела его грудью. Хоть костяшки пальцев. И очень скоро расчет его блестяще оправдался. Хаширама с трудом подавил в груди болезненный стон, когда снова почувствовал мимолётное обжигающее прикосновение. — Я делаю больно? — отстранилась на секунду Рузана. — Нет, — провёл языком по пересохшим губам Хаширама. — Мне очень… Очень хорошо. — Очень хорошо? — переспросила врач. — Но это довольно неприятные манипуляции… Ой, да разве Хаширама обращал внимание на такую ерунду, как копошащийся у него в уголке глаза пинцет, когда вся голова была занята вопросом, был ли почувствовашийся сосок отвердевшим от возбуждения или же у женщины с экзотическим именем Рузана он был таким от природы… Причём голова вполне допускала, что от природы, а член в штанах был уверен, что врач определённо была возбуждена. Ками, да ничего важнее Хаширама сроду не обдумывал! — Ещё немного, — пообещала его прелестная мучительница. — Я никуда не тороплюсь, госпожа Рузана, — проговорил Хаширама и голос его против воли сделался вдруг совершенно блядским. Оно как-то само собой так получалось. Стоило лишь чуть возбудиться. Или не чуть… Эх, услышал бы его сейчас Тобирама, получил бы Хаширама тяжёлой братниной рукой по загривку, может, и прошёл бы морок… — Н-но… — голос медика сохранил профессиональную отстранённость, но там, на бархатистой подкладке его, Хаширама мог поклясться, зазвучали некие таинственные пока еще аберрации, которые к медицине не имели ни малейшего отношения. — Господин Сэнджу… Рука Хаширама будто ненарочно дрогнула, задев легчайшим касанием белый халатик. — Для вас — Хаширама… Да, конечно, рисковал. Но Хаширама всю жизнь без сомнений и колебаний следовал пути, обозначенному известнейшим анекдотическим персонажем: «Конечно, можно и по морде получить… А можно и впендюрить». — У вас чудесная рука, такая лёгкая… Не чувствую никакого дискомфорта… С этими словами упомянутая рука чуть было не попалась в плен. Но доктор Рузана предупреждающе выпрямилась. — Я очень рада за вас, господин Сэнджу, но не рекомендовала бы пациенту хватать лечащего врача за руку. И тем более — делать инструмент нестерильным. Во время манипуляций, — чуть сбившимся голосом с обворожительной хрипотцой зачем-то добавила Рузана. Хаширама понял, что напал на верный след. — Что насчет встретиться где-нибудь после манипуляций? М? — зафиксированное веко не позволяло поднять бровь вопросительно, но теплый хаширамин глаз так и уставился в лицо девушки. — Где любят проводить досуг врачи-офтальмологи? — Дома, — усмехнулась невесело Рузана. — На диване, с пледом и чаем. — Отлично! — заставить Хашираму растеряться было, казалось, невозможно. — С меня диван, плед и чай. С вас — отлично написанный эпикриз с диагнозом «Здоров» и… Речь его прервалась обильным дождём антисептика в пострадавший глаз. Рузана осторожно убрала из-под века своего невозможного и офигительного пациента фиксирующее кольцо. — И? — уставилась она на усиленно моргающего Хашираму. Хаширама приподнялся, сколько позволяло кресло, сгреб рузанину талию в тёплую охапку и опрокинул на себя. — И ваша улыбка, госпожа доктор, — прошептал он еще, прежде чем наконец-то поцеловать.