Зов монстра

О’Малли не выписали ни через неделю, ни через две, и Гарри приходил к нему почти каждый день. И был очень благодарен, что тот не задавал вопросов. Они вообще практически не разговаривали. О’Малли с головой уходил то в рисование, то в писательство, и очень быстро один скетчбук превратился в три, а потом в пять. Гарри же занимался своими делами: готовился к пересдаче одного экзамена, читал пропущенные им лекции, которые великодушно прислала ему Полли. Но чаще всего он читал рассказы, которые с умопомрачительной скоростью писал О’Малли — минимум по одному рассказу в день. — Почему почти во всех твоих рассказах обязательно есть монстр? — однажды спросил Гарри. — У тебя хватает и героев, и злодеев, так зачем приписывать ещё одно чудовище? О’Малли с любопытством посмотрел на него: — А ты как думаешь? — Я не знаю, поэтому и спрашиваю. — И всё-таки подумай. Гарри раздражённо опустил взгляд на лист бумаги. За это время он легко научился разбирать ужасный почерк О’Малли, который со временем становился только хуже и неразборчивее. — Что именно ты сейчас читаешь? — «Принцесса и разрушенное королевство». — Да, точно, — О’Малли с трудом приподнялся на подушках. — Начни вслух. Сначала. Пару минут Гарри молчал, после чего удобнее перехватил листы и вернулся к началу рассказа. — Сотни лет назад, во времена разумных чудовищ и безумных правителей, короли двух соседних государств приняли решение — поженить своих едва родившихся детей, дабы тем самым укрепить союз между ними. Дочь короля суровой северной земли была отважной и смелой принцессой — наравне со своими рыцарями она принимала участие в пирах и битвах, но мечтала о том, чтобы однажды поселиться у южного моря, в тихой гавани, и растить своих детей в свободе от королевских клеток. Её жених, королевич восточного государства, был тих и скромен, и предпочитал громким и славным битвам тихие часы в королевской библиотеке. Он надеялся, что однажды вернёт мир на их земли и помирит враждующие народы, не силой, но дипломатией. Эти двое росли совсем разными людьми, хотя время и чаяние придворных сделало их близкими друзьями. Однако они смирились, что в итоге им придётся стать супругами, как того желали их отцы… — …не в силах противиться воле отцов. — Что? — Гарри чуть встряхнул головой, словно приходя в себя. — Исправь последнюю фразу на «не в силах противиться воле отцов». Закатив глаза, Гарри перечеркнул одну строку и поверх неё написал исправленный вариант. — Так, где я… Не в силах противиться силе отцов. Но однажды в северное королевство пришла страшная беда. Чудовище высотой с башню пришло к ним в ночи. Открыв дверь главных врат, оно начало творить бесчинства, уничтожая кузницы и мельницы, разрушая дома и замки, не оставляя камня на камне. И лишь поутру оно покинуло королевство, оставляя за собой обездоленных людей. Король востока, услышав об этом, спросил своего сына — чего желает его сердце? Готов ли он жениться на той, что лишилась всех богатств за одну ночь? И королевич, скрепя сердце, ответил отказом. Хотя он и отказался от брака, но тем не менее королевич направил на помощь своей несостоявшейся супруге волов, строителей и врачевателей, и люди обнищавшего королевства покинули свои горы и спустились к южному морю. Там, на солнечном берегу и плодородных землях, они начали строить новый город. Принцесса вышла замуж за кузнеца и поселилась с ним в маленькой хижине в тихой гавани, а королевич взял в жёны юную княгиню, которая обожала поэзию и театры, и знала, как вежливо встречать послов на всех языках мира. Так королевич и принцесса и встретили свою старость — врозь, но в глубоком счастии. О’Малли слушал его, чуть прикрыв глаза, и Гарри показалось, что тот заснул. — Ну, и? — наконец не выдержал Гарри. — Вот тут зачем чудовище? Вся история по сути — про политику, брак по расчёту. Логичнее было бы, если бы северное королевство было уничтожено армией каких-нибудь злых чужеземцев. При чём тут чудовище? — Чудовище — это самый главный герой рассказа, — тихо возразил Гарри. — Подумай сам — почему оно пришло? В чем была его цель? Гарри ещё раз погрузился в чтение, внимательно погружаясь в сцену появления монстра. Внезапно его лицо просветлело: — Он пришёл не сам по себе, верно? Его пригласили! — О’Малли улыбнулся и кивнул. — Принцесса пригласила? — Верно. — Он открыл врата в город… Она дала ему ключ? Но зачем? Избежать брака? — Не только брака, — О’Малли потёр глаза, будто пытаясь согнать сонливость. — Ей были ненавистны холодные горы севера, и она мечтала увести оттуда свой народ. Но гордые северяне ни за что бы не покинули родные земли. Ты заметил, что монстр не убивал людей? — А только уничтожил кузницы и мельницы, — закивал Гарри. — Именно. По сути, монстр — это олицетворение всех чаяний принцессы, это её страхи, надежды, мечты, планы, провалы. Она призвала монстра, она и есть монстр. Гарри ненадолго замолчал, после чего обернулся на стопку уже прочитанных им рассказов. Теперь они понемногу обретали новый смысл. — Когда ты набросился на меня тогда, в столовой, — голос Гарри резко охрип. — Это был твой монстр? Которого ты призвал? — Да, — очень быстро и легко признал О’Малли. — И мой монстр был огромен. Размером с тис. И он ужасно хотел доказать тебе, что я не невидимка. В палате стало очень тихо. О’Малли смотрел на Гарри, а тот наблюдал, как лекарство в капельнице понемногу капало в рукав. Кап-кап-кап. — Хочешь, теперь я расскажу тебе историю? — после долгого молчания голос Гарри прозвучал очень тихо. О’Малли ничего не ответил, и Гарри продолжил. — В этой истории нет монстров. Только не очень хорошие люди. Жил был один мальчик. Назовём его… скажем, Гарри. Гарри Картер. Отличное имя. — О’Малли чуть усмехнулся, но продолжал внимательно слушать. — И была у Гарри прекрасная жизнь, — куча игрушек, большой дом, папа и мама. Так вот, однажды мама заболела. Она стала очень тонкой, слабой и белой, и всё время лежала, истыканная иголками и трубками. А малышу Гарри говорили — всё будет с ней хорошо. Громче всех это говорил папа, а потом махал рукой и улетал на свои конференции. Маме действительно вроде бы стало лучше. В доме перестало пахнуть лекарствами, и все люди в белых халатах собрали свои вещи и уехали. И однажды мама и Гарри обедали в столовой, и в доме они были только вдвоём. И внезапно мама… — Гарри тяжело задышал. — Мама начала кашлять и упала на землю. Она кашляла кровью. Коннору внезапно расхотелось слушать эту историю, но он не стал останавливать Гарри. — Она кашляла несколько минут, не могла встать и отдышаться… А что мог сделать Гарри? Ему было всего пять лет, и он не умел звонить по телефону. Никто его этому не учил. Он мог только держать мамину голову до тех пор, пока она не перестала кашлять. Совсем. Гарри замолк, после чего встряхнул головой, пытаясь выплыть из тяжёлых липких воспоминаний. — Она так и умерла у меня на руках, — почти будничным тоном продолжил он. — И я просидел с ней около двух часов, пока наконец с рынка не вернулась наша кухарка. Она вызвала скорую, а меня… меня просто отвели в мою комнату. Даже не переодели. Так и сидел с каплями маминой крови на рубашке. А потом… Потом всем было плевать. Её быстро похоронили, папа быстро привёл в дом новую женщину, потом другую, и так далее. Никто со мной об этом не поговорил, ни одна живая душа. Никому и в голову не пришло, что я хоть что-то чувствую, типа… Ну, что я мог понимать? Я же был ребёнком. Мне даже никто не сказал, что это нормально — оплакивать её. Гарри чувствовал, что его горло словно сдавливают тиски, и ужасно боялся расплакаться, и поэтому заговорил ещё быстрее. — Но у меня всё было окей, потому что мы всё ещё были богаты. Я пошёл в школу, нашёл друзей, и всё было нормально, пока однажды… — Гарри, наконец, перевёл взгляд на О’Малли, — пока однажды к нам не пришла директриса и не сказала, что у тебя заболела мама. Что у неё рак, и мы все должны проявить к тебе сострадание и поддержку. Сострадание и поддержку, О’Малли! Коннора передёрнуло, но Гарри словно этого не заметил. — Я взбесился так, что словами не описать. Оказывается, мальчикам, которые теряют своих матерей, нужна поддержка. А мне её никто ни оказал, ни разу в жизни, и кажется, я так это и не перерос. Ты говоришь, что был невидимкой? — Гарри зло усмехнулся. — Да на тебя вся школа смотрела. И мне не передать, как сильно ты меня этим раздражал. — Тем, что получаю не нужное мне сочувствие? — покачал головой О’Малли. — Знаешь, в чём была самая большая проблема, Гарри? Что ничего кроме сочувствия я не получал. Люди смотрели на меня, и видели только мою умирающую маму, — он попытался перехватить взгляд Гарри. — Во всём должен быть баланс. Гарри чуть не засмеялся: — Баланс? — Тебе не перепало ни толики соболезнования. А мне — чересчур много. И то и другое просто не даёт дышать. Воцарилось молчание, прерываемое редким кашлем О’Малли. Горло Гарри сдавливало всё сильнее, до боли, и ему казалось, что если он скажет хоть слово, то или расплачется, или тоже начнёт кашлять кровью. — У меня рак лёгких, — О’Малли сказал это настолько легко и буднично, что Гарри не сразу понял, о чём речь. — Последней стадии. Очень быстро развился, не было ни одного шанса. Я сказал папе, он прилетает завтра. Он поднял взгляд и наткнулся на недоумевающее лицо Гарри. — Рак? — Да. Мне сказали, что у меня сильная генетическая предрасположенность. У мамы был рак крови, у меня — лёгких. Будь у меня дети, наверно, и до пубертата не дожили бы. Гарри показалось, что слова О’Малли доносятся до него сквозь толщу воды. И он не мог поверить, насколько спокойно тот об этом говорит. Несколько минут Гарри молчал, глубоко дыша и совершенно не доверяя своему голосу. — И сколько тебе осталось? — глухо прошептал он. — День, два, неделя, месяц… Тут не угадаешь, — пожал плечами О’Малли. — Зависит от того, сколько ещё могут вынести мои дырявые лёгкие. Им внезапно сильно разонравился кислород. — Почему ты такой спокойный? — Гарри почувствовал, как в нём вскипает ярость. — Почему просто лежишь и ничего не делаешь? Не плачешь, не кричишь? — Не кричу? — О’Малли внезапно расхохотался, — Боже мой, Гарри Картер… Я кричу. Я ору, каждый день. Вот мои крики, — он указал дрожащей рукой на стопку тетрадей, полных его рисунков и рассказов. — Вот он, мой голос монстра. Его снова скрутил жуткий приступ кашля. Он согнулся, сотрясаясь всем телом и прижимая руку ко рту. Гарри бросился было к кнопке вызова персонала, но О’Малли остановил его второй рукой. — Не надо, — задыхаясь, прошептал он. — Я сам позову… чуть позже. Он сжимал толстовку Гарри до тех пор, пока его дыхание не восстановилось, и только после этого откинулся на подушку. — С ума сойти, да ты белее меня, — хохотнул он. — Как это вообще возможно? — Ты охренеть какой странный, О’Малли, — процедил сквозь зубы Гарри. — Будешь меня оплакивать? — Нет. — Вот и славно, — О’Малли потянулся к кнопке вызова. — Завтра твой пропуск аннулируют. — Что? — Твой пропуск. Сюда. Его аннулируют, когда ты сегодня уйдешь. — Но… почему? — Я попрошу. В этот раз Гарри перехватил его руку, не разрешая нажать на кнопку вызова персонала. — И зачем? — Затем, что не должен ты этого видеть, — О’Малли покачал головой, словно ему приходилось объяснять ребёнку прописные истины. — Затем, что я собираюсь умирать в точности, как твоя мама. А у тебя нет своего личного монстра, который помог бы тебе это всё пережить. — Что, мозг отключается? Ты чего удумал? Помереть тут в одиночку? — Гарри ужасно хотелось перевернуть кровать вместе с О’Малли. — Я же связался с отцом, помнишь? Он летит сюда. — Но… — Всё в порядке, Гарри, — голос О’Малли теперь звучал совсем по-другому, словно он просил прощения. — Я в порядке. Я всё выплакал, всё прокричал. Излил что смог. И заметь, сделал это всего за две недели. Ты уж тоже постарайся — покричи, сломай что-нибудь. Можешь побить стену чем-нибудь, только чем-то нормальным, а не сопливым мольбертом, — О’Малли тихонько рассмеялся, а у Гарри от воспоминаний про его вспышку ярости заалели уши. — Это нормально. Оплакивать людей — это нормально. — Я не стану тебя оплакивать. — Конечно, станешь. Это единственное, что ты можешь сделать. А я сделаю всё возможное со своей стороны — не умру на твоих глазах. Мне кажется, это честная сделка. Гарри на мгновение сжал его запястье чуть крепче, и тут же отпустил. О’Малли нажал на кнопку вызова персонала. — Не нужно аннулировать мой пропуск. — Нужно, — О’Малли протянул ему руку, настолько внезапно, что Гарри автоматически её пожал. — Счастливо оставаться, Гарри. — И что я должен на это ответить? — голос Гарри прозвучал настолько тихо и жалостливо, что он сам его не узнал. — Что ответить? — Коннор склонил голову и улыбнулся. — Можешь пожелать мне счастливого пути. * * * Полли обещала достать ему новый пропуск, и на это ушло целых четыре дня. Однако он не успел — отец О'Малли к тому моменту уже увёз Коннора в Крейли, в город их детства. Персонал госпиталя не давал никаких комментариев относительно того, в каком состоянии О’Малли выписывался, а его сотовый телефон каждый раз отвечал Гарри молчанием. Только через две недели, наконец, на том конце подняли телефон, и усталый мужской голос сказал, что Коннор О’Малли вчера умер. Эта новость настигла Гарри между лекциями. Он оттянул галстук — внезапно стало очень тяжело дышать. Мозгом он понимал, что скорее всего ему ответил отец Коннора, и что нужно принести свои соболезнования, потому что именно так поступил бы взрослый, но вместо этого он спросил, где его похоронят. — Под тем самым тисом, — ответил мистер О’Малли и положил трубку. Гарри очень аккуратно убрал телефон и допил воду из бутылки, которую сжимал в руках. После чего он, полностью проигнорировав удивлённо окликнувшего его Салли, развернулся и направился в общежитие. Зайдя в свой блок, Гарри на мгновение замер перед чужой дверью, сжимая в руке ключ. В комнате О’Малли ничего не изменилось. Всё такая же идеально заправленная кровать, разложенные по цветам вещи — лишь тонкий слой пыли покрывал все поверхности. Стол О’Малли был практически пуст — перед отъездом он попросил отца забрать лишь его рисунки и рукописи, и только один лист лежал в центре стола. Судя по неровностям линий, один из последних его рисунков. Маленький мальчик в белом держит за руку высокую, смеющуюся женщину, и на его рубашке краснеют лепестки роз. Гарри не взял в руки рисунок. Он сделал глубокий вдох, потом ещё один. И ещё. В груди поднималась волна ярости — медленная, неотвратимая, словно цунами. Он ударил стену кулаком — несильно, словно примериваясь. Потом ударил сильнее, и ещё раз. Опрокинул шкаф и пинал его до тех пор, пока древесина не превратилась в щепки. Схватил стул и с одного удара разломал его о стену. И кричал, кричал, задыхаясь от слёз, впервые за двенадцать лет рыдая навзрыд, пока не почувствовал, как силы покидают его. И в этот момент в комнату зашёл Салли и изо всех сил обнял его, опускаясь вместе с ним на землю, а Гарри всё плакал и плакал, оплакивая разом и маму, и О’Малли, и шестилетнего Гарри Картера, которому так и не позволили побыть ребёнком.