Невинные монстры / Innocent Monsters

В перерывах между занятиями, приёмами у целителя и экспериментами с диетой Реджинальда, Драко, Грейнджер, Сэди, Элла, Индира и Маркус часто вместе учились в библиотеке (в различном составе). Иногда даже заглядывала Уизлетта, подкалывая детей и вступая с Драко в шуточную конфронтацию. Грейнджер часто брала его под руку и тащила в Выручай-комнату, где они обсуждали другие темы, например, войну. Она призналась, что наложила Обливиэйт на своих родителей, и рыдала в объятиях Драко, чувствуя себя виноватой и будучи неуверенной, что поступила бы иначе. Грейнджер в подробностях рассказала о проделках Золотого трио в школьные годы, а Драко очеловечил для неё большую часть студентов Слизерина. Они говорили о своих планах после Хогвартса: она стремилась исправить недостатки волшебного мира, а он имел крайне смутные представления, кем видит себя в будущем. Дискутировали о правах домовых эльфов: Гермиона настаивала на их полной свободе, а Драко, объясняя природу магии этих существ, убеждал её больше сосредоточиться на их благосостоянии и, Мерлин, Грейнджер, ты вообще спросила, чего они сами хотят? Также обсуждали достоинства политики межфакультетского единства, которую проводила МакГонагалл, квиддич и Статут о секретности, часто засиживаясь допоздна и пробираясь обратно в общежития после комендантского часа. Всё приближалось к хрупкому равновесию, темпу, который Драко мог бы даже назвать хорошим. Но через три недели после их разговора в библиотеке Драко вышел из кабинета Кейна с ощущением, что его сейчас стошнит. Он чувствовал себя разбитым, словно что угодно могло столкнуть его с обрыва прямиком в пучину обжигающей боли или к очередному приступу беспросветного онемения. Поначалу исцеление разума сводилось к тому, чтобы помочь Драко вновь почувствовать себя в безопасности. Достаточной для того, чтобы снова начать реагировать на окружающий мир, осознавать полученные травмы и ущерб, нанесённый ими. Теперь же они рассматривали всё под чёртовым микроскопом — прибором, с которым Грейнджер познакомила его на прошлой неделе на своей лекции «Причины, по которой твоя семья плохая и неправильная, а маглы — крутые!» — и это было больно. Так, спокойно. Не «лекции», поправил он себя. Это была живая дискуссия, и в тот момент Драко был искренне заинтересован. Но после разговора у него осталась тяжесть на душе, ощущение невежества, неполноценности и предательства (от кого именно, Драко понятия не имел, ответ в течение дня менялся по нескольку раз), потому что существовал целый мир, о котором он ничего не знал. Целый мир, который его учили ненавидеть. На сегодняшнем сеансе они разбирали проблемы с доверием. Честно говоря, Драко не ожидал, что целитель начнёт именно с этого, учитывая буквальное клеймо на его предплечье, но, видимо, именно там находились мысли юноши, который имел неосторожность вскользь пошутить об Андромеде. И вот они здесь. Почему тебе трудно говорить о своей тёте в долгосрочной перспективе? Почему ты с подозрением относишься к её поведению, которое, как ты сам только что сказал, было доброжелательным и позволяло чувствовать свою значимость? Ты не думал поговорить с ней об этом страхе? Он едва сдержался, чтобы не сорваться на Кейна. Поэтому сейчас Драко мчался в подземелья — ему просто необходимо было побыть в одиночестве, полежать в темноте и заземлиться. Выстроить защиту вокруг своих истерзанных, необузданных чувств. — Драко! Салазар тебя подери. — Не сейчас, Грейнджер, — тихо сказал он, отчаянно стараясь не огрызнуться на неё, из-за чего его голос прозвучал низко, дрожаще. — Что с тобой не так? — немедленно спросила она, поравнявшись с ним. — Всё. Оставь меня в покое, — процедил Драко, всё ещё целенаправленно двигаясь в сторону своего убежища. По крайней мере, двигался, пока она не схватила его за предплечье, останавливая. — Ради всего святого, Грейнджер! — зашипел Драко, пытаясь вырваться, но её хватка была железной. — Что. Не. Так? — произнесла она по слогам, как будто разговаривала с идиотом. И тут он взорвался. — Что не так? Ну, Грейнджер, если бы всё было хорошо, тебе пришлось бы отказаться от своего проекта по исправлению ущербного Пожирателя смерти? Переживаешь, что придётся перестать быть героем, спасая одного несчастного слизеринца? — почти прокричал он. Драко заметил, как Грейнджер посмотрела по сторонам, вероятно, радуясь, что поблизости не было свидетелей, которые могли бы увидеть, как он срывается и ставит её в неловкое положение. Он почувствовал движение магии в воздухе, когда она наложила Муффлиато. Гермиона всё ещё думала о его комфорте, даже когда он вёл себя с ней подобным образом. Драко не мог этого вынести. — Хватит! Прекрати, чёрт возьми! — закричал он и, видимо, наконец перешёл черту, потому что лицо Грейнджер покраснело, а волосы затрещали от магии. Она была готова к ссоре. Хорошо, подумал Драко, он хотел поругаться. Ему нравилось видеть её в гневе. — Прекрати ЧТО, Драко!? Ты орёшь на меня чёрт пойми из-за чего, и я не понимаю, даже не догадываюсь, что сделала! Так что же я должна по-твоему прекратить? — прокричала она в ответ, сжимая руки в кулаки. — Делать вид, что я тебе небезразличен! Грейнджер замерла. Он запыхался, почти выдохся, но не закончил: — Видишь ли, исцеление разума — это отличный способ заставить взглянуть на свою жизнь со стороны, и знаешь, что происходит снова и снова? — Драко уже приготовился разразиться длинной тирадой и извергнуть жестокие и гневные слова, но Гермиона опередила его. — В итоге тебе причиняют боль люди, которым ты доверил заботу о себе, — закончила она за него как ни в чём не бывало. Драко моргнул, застигнутый врасплох. — Даже твоя мама, хотя она и не хотела этого. Она заболела и тем самым причинила тебе боль. — Какая же ты невыносимая всезнайка, — прохрипел Драко. Гнев в нём достиг своего пика, и его некуда было выплеснуть. Он был похож на одну из тех волн, которые, кажется, вот-вот разобьются о берег, но лишь спокойно отходят обратно в море. — Да, мне говорили, — ответила Гермиона, подходя ближе. — И теперь ты срываешься на мне, пытаясь оттолкнуть, заставить причинить тебе боль или сделать что-то ещё, что ты там вообразил в своей тупой башке, где ты думаешь, что наша дружба — это какая-то односторонняя прихоть. Проект, чтобы занять моё свободное время, — закончила она, встав почти вплотную к нему. Он всё ещё тяжело дышал, и сейчас Грейнджер стояла так близко, что этот аромат ванили, от которого ему хотелось растаять, ударил прямо в нос, и Драко не знал, что и думать. Это было слишком, всё это было слишком. Он закрыл глаза, перекрывая один из каналов сенсорного восприятия, в попытке обрести хоть какое-то подобие контроля. — Побудь один, прости, что надавила. — Голос её прозвучал тихо, и Драко распахнул глаза. — Ты сказал «не сейчас», а я не послушала. Но позже жду от тебя извинений за то, что накричал и сомневался во мне, потому что я этого не заслужила, — закончила она, и на её глаза навернулись слёзы. Из Драко словно выкачали весь воздух. — Нет, ты заслуживаешь извинений сейчас, — выдавил он, и Гермиона положила ладонь на его плечо и успокаивающе погладила вверх-вниз. — Возможно, но я подожду, — ответила она с натянутой улыбкой. — Иди, если захочешь поговорить позже, я буду в библиотеке. Он сбежал, как последний трус, и как только оказался в своей комнате, забрался в кровать и задул свечи, погрузив комнату в кромешную тьму. Драко выдохнул. Напряжение, которое накапливалось в нём, медленно отпускало. Иногда он ненавидел то, что стороны в войне назывались «Тёмная» и «Светлая». Да, конечно, это был хороший символизм, радикальный дуализм и всё такое, но, несмотря на то, что ненавистный режим Волдеморта приносил Драко и всем остальным страдания, тьма была его верной спутницей на протяжении всего времени. Только в темноте он мог сбросить маску. Только в темноте позволял себе выплакать молчаливые слёзы. Только в ней мог наконец отдохнуть. Только в кромешной ночной тьме Драко видел созвездия, которые дарили ему покой, начинал понимать хаос, царивший в его голове. Именно поэтому, спустя неопределённое количество времени, он послал Грейнджер записку в форме бумажной змеи, в которой попросил прийти к нему. Она не заставила себя долго ждать, и Драко закрыл глаза, чтобы защититься от луча света из коридора, когда Гермиона открыла дверь в его комнату. — Где ты? — тихо спросила Грейнджер, и он направил её к кровати, подав голос. Девушка легла рядом с ним так, что они оказались плечом к плечу. Драко хотел было начать извиняться, но вместо этого поделился своими наблюдениями о темноте. Гермиона ответила: — Полагаю, в этом есть определённый смысл. В детстве я очень боялась темноты. Для меня не было ничего страшнее, чем не иметь возможности увидеть, что может на меня надвигаться... — Контрол-фрик, — шутливо упрекнул он, используя термин, которым Сэди неоднократно называла его. Грейнджер тихонько рассмеялась. — Именно так. В темноте у меня не было возможности контролировать ситуацию или подготовиться к тому, что может на меня напасть. Я даже спала с ночником в течение многих лет, и только в Хогвартсе мне удалось отучить себя от этого. — Для меня свет всегда ассоциировался с контролем, — ответил Драко, чувствуя себя под покровом темноты достаточно безопасно, чтобы признаться ей в этих вещах. — И быть чистокровным и Малфоем — это всё о контроле. Обладая немалым могуществом, мы направляли все усилия на то, чтобы сохранить или преумножить то, что имели. Больше денег, больше влияния, больше чистоты. Даже с моими так называемыми друзьями на Слизерине всегда присутствовало внутреннее ощущение, что им что-то нужно от меня или они хотят занять моё место. Найти слабость и сместить семью Малфоев с пьедестала. — Неудивительно, что ты был таким придурком, — пробормотала Грейнджер, и настала очередь Драко усмехнуться. — Но всё-таки я мог бы постараться быть меньшим придурком, — с улыбкой признал он, а затем покачал головой. — В темноте мне больше не нужно было бороться. Я мог перестать думать обо всём, что было сказано и что подразумевалось. Мог просто... дышать. Она переплела их мизинцы, и Драко ещё больше расслабился. — Прости меня, Гермиона, — прошептал он, используя её имя так, как несколько месяцев назад она упрямо начала использовать его. — Я боюсь. Я так устал испытывать страх, но это правда. Я боюсь поверить в свою свободу, когда Визенгамоту ещё предстоит пересмотреть мой испытательный срок. Я не могу довериться Андромеде, потому что боюсь, что привыкну к ней и она причинит мне боль, как Белла или мой отец, или, что ещё хуже, что я нанесу ей вред, как своей матери. — Голос его сорвался, но он продолжал: — Но больше всего я боюсь тебя. Того, как ты заставляешь меня думать, как всегда это делала, даже когда я был слишком глуп, чтобы следовать этим мыслям. Боюсь того, как ты даришь мне чувство, будто я могу быть счастлив и достоин его. Потому что после всего… — Слёзы текли по его лицу, Драко потребовалось прочистить горло. — После всего, что ты пережила, что я сделал тебе, ты… Её ладонь полностью обхватила его, и это придало ему сил говорить дальше: — Ты улыбаешься мне без всяких манипуляций и каких-либо условий. Эта улыбка яркая и настоящая, и она чертовски восхищает меня. Я понимаю, что хочу, чтобы так было всегда, и это ужасно, Грейнджер, потому что я — катастрофа. Сын-неудачник, непутёвый Пожиратель смерти, и хотя, как оказалось, это даже хорошо, что я разочаровал своего отца и Тёмного Лорда, но при этом потерпел поражение в том, чтобы стать порядочным, мать его, человеком. Моя... Мерлин, Грейнджер, мама кричала от ужаса при виде меня, хотя её благополучие было моей единственной целью на протяжении всей этой чёртовой войны. Я просто хотел, чтобы она была в безопасности и однажды стала счастливой. Это всё, к чему я стремился, но подвёл и её тоже. — Не подвёл, — тихо сказала Гермиона. — Это ещё одна пугающая черта в тебе! — воскликнул он, приподнимаясь, чтобы высморкаться, так как его нос был уже полностью забит. — Ты… веришь в меня. Говоришь, что это была не только моя вина. Ты не... то есть, конечно, ты никогда не стесняешься в выражениях, если я облажался, но при этом смотришь на меня так, будто я… — Он снова захлебнулся в слезах и закрыл лицо руками, благодарный за темноту, скрывающую его унижение. — Я мог бы любить тебя, Грейнджер. За то, как ты загораешься, когда говоришь о книгах, как блестят твои глаза, когда защищаешь правое дело, и как твои волосы живут своей собственной жизнью, когда ты сердишься. Как смеёшься над моими шутками, которые, признаться, не такие уж смешные. Я мог бы любить тебя за то, как ты практически опекаешь детей и Реджинальда. И если бы я позволил себе сделать это, то мог бы уничтожить всё, что от меня осталось, — закончил он, тяжело дыша. Гермиона пошевелилась, и Драко почувствовал, как рядом промялся матрас от того, что она встала на колени перед ним, нащупывая в темноте его руки. — Ты думаешь, я не боюсь? — тихо спросила Грейнджер. — Я всегда была девочкой с приставкой «слишком» — слишком умной, слишком раздражающей, слишком целеустремлённой, амбициозной, прямолинейной, начитанной, слишком магловской для волшебного мира и слишком «волшебной» для магловского. Меня всегда было чересчур много для остальных, и впервые, Драко, я чувствую, что мне не нужно сдерживать себя. — Это правда иронично, потому что раньше ты так старался принизить меня, а теперь... Боже, с Роном я буквально могла ощущать его недовольство той частью меня, которая предана учёбе. Как будто это то, что нужно перетерпеть или с чем придётся смириться. Что-то вроде «любить вопреки чему-то», понимаешь? Но ты... Ты попросил меня составить рейтинг моих любимых книг и действительно внимательно выслушал. Ты поддразниваешь меня за мои причуды, но не пытаешься избавить от них; знаешь, что поток хаотичных мыслей — это то, как устроен мой мозг, и тебе это нравится. Понимаешь, что когда я настаиваю на разговоре, к которому ты не готов, — это лишь мой способ выразить заботу о дорогих мне людях. Я никогда не чувствовала, что меня для тебя слишком много, и это пугает, Драко, потому что вдруг мы ошибаемся? Драко спокойно ждал продолжения, зная, что она ещё не закончила. — Но... даже если мы решим выбрать только дружбу, а не ту часть, где мы могли бы любить друг друга… по-настоящему любить друг друга… — Её голос дрогнул, и его сердце пропустило удар. — Любовь по своей природе рискованна. Это часть сделки. Последние семь лет я любила Гарри как брата, которого у меня никогда не было, и его жизнь была на волоске больше раз, чем я могу сосчитать. Я люблю своих родителей, но стёрла себя из их памяти и отослала подальше, чтобы обезопасить, и это разорвало моё сердце на части. Я вернула их, но это могло быть необратимо. И сейчас, смотря на тебя, человека, который мне так дорог, мне очень больно видеть, как ты страдаешь, — всхлипнула она, плача уже всерьёз. Драко призвал ещё один носовой платок и протянул ей, когда Гермиона продолжила: — Но оно того стоит. Любить, даже когда это может привести к негативным последствиям или, наоборот, не привести, если вмешаются силы Вселенной. — Ты сейчас проповедуешь, — перебил он, и Гермиона рассмеялась. — Ты должен это услышать! — воскликнула она, а Драко задорно усмехнулся. — Зубрила. — Придурок! Драко обхватил её руками и повалил на кровать, не выпуская из своих объятий. Гермиона громко рассмеялась, и этот звук вызвал у него практически эйфорию. — Грейнджер, — начал он, но был прерван, когда она толкнула его в плечо. — Да ладно, серьёзно? Вся эта пламенная Я мог бы любить тебя-речь, но ты не можешь назвать меня по имени? — поддразнила она, и Драко драматично вздохнул. — Слишком много слогов, но ладно. Гермиона. — Произнеся её имя, он посерьезнел и притянул девушку ещё ближе. — Я просто... так боюсь, что ты пожалеешь об этом. Пожалеешь, что выбрала меня. Поймёшь, что они все правы, что я на самом деле монстр, и Пожиратель смерти, и подонок, и жалкий трус, и плохой человек, и... — Я прокляну любого человека, который назовёт тебя так, и закажу поездку в Азкабан, чтобы убить твоего грёбаного отца, — пробормотала Гермиона, и Драко замер. — Вот. Вот та часть, которая пугает, потому что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — прохрипел он. Она помолчала, раздумывая, прежде чем снова заговорить: — Послушай, Драко... Кем бы мы ни могли стать, я не думаю, что ты сейчас готов. О, вау, вот оно как. Ей даже не потребовалось много времени, чтобы понять, что я не... — Потому что я никогда не перестану верить в тебя и в твою способность быть добрым, остроумным, заботливым человеком, каким ты и являешься, но ты сам пока не веришь в это. И я не могу быть единственной. — Гермиона нащупала в темноте его волосы и слегка потянула за них. — Но я буду твоим другом. Буду рядом с тобой, поддерживать до тех пор, пока ты не станешь готов. Потому что я верю. В тебя. Драко зарылся лицом в её волосы, утопая в родном запахе и расслабляясь в её объятиях. — Это кажется правильным, — выдохнул он, почти удивлённый тем, с каким облегчением услышал её ответ. Неужели это и есть рост? Когда тебе говорят «не сейчас», а ты не закатываешь истерик? — Хорошо, — ответила она, и Драко улыбнулся, хотя Гермиона, скорее всего, этого не заметила. — Ага. — Значит, друзья? — Я всё ещё предпочитаю Партнёры по протекции проблемных почти-подростков, но, конечно. — Пфф, когда ты успел выучить термин «почти-подросток»? — засмеялась она, и Драко хмыкнул. — Сэди надоело, что я слишком часто называю её ребенком, и она надменно сообщила мне, что уже «почти-подросток». Естественно, она об этом жалеет. — Естественно.

***

Наступил март, и вскоре весна попыталась прорвать плотное покрывало зимы на территории замка. Заседания П.И.С.О.С. продолжались, рацион Реджинальда увеличивался, а сам эрклинг практически достиг своего максимального роста в один метр. Его речевые навыки улучшились настолько, что он уже говорил полными предложениями и мог произносить все английские звуки. Сэди сетовала на потерю его очаровательных речевых особенностей, а Грейнджер изводила Драко до тех пор, пока он не признал, что манера говорить у Реджи была милой, а не отвратительной. Драко всё ещё часто пребывал в плохом настроении после своих сеансов, но теперь Грейнджер знала, что нужно дать ему остыть и прийти в себя в темноте, прежде чем предлагать поддержку или выслушать. Он также поговорил с Сэди, объяснив, что будет самостоятельно находить её для визитов к Реджинальду, потому что не хочет срываться на ней, если та вдруг подойдёт к нему в неподходящий момент, когда Драко переживает что-то тяжёлое после сеансов исцеления разума. Она с готовностью согласилась и также велела остальным ребятам не приставать к нему. Время от времени он попадал в цепкие лапы тумана, но по большей части тот рассеялся, и постепенно Драко начал примиряться со своим прошлым. Он снова стал писать Андромеде и, наконец, открыл её рождественский подарок, заставивший его пустить слезу. Это была фотография в рамке, на которой были запечатлены она, Беллатриса и Нарцисса в молодости: до безумия Беллы и до того, как его отец начал постепенно уничтожать его мать. На фотографии Нарцисса ухмылялась так же, как и Драко, а её глаза сверкали. У него не было слов, чтобы выразить свою благодарность за эту вещь. Открыв подарок Грейнджер, Драко смеялся до слёз, увидев отвратительное одеяние, которое она ему связала. Когда он надел его на ежедневную прогулку до загона, они все так сильно смеялись, что не могли вздохнуть. Реджинальд был в восторге от их одинаковых джемперов, а Хагрид настоял на фотографии. Драко на ней не улыбался. О том, что Сэди прислала ему Фёрби, он узнал, когда открыл последний подарок. Игрушка выглядела гораздо хуже карликового пушистика и, в отличие от того Драко, который исчез в ночи всего через несколько недель, это недоразумение не хотело последовать его примеру. Драко снова и снова пытался: а) выбросить его в помойку, б) заставить исчезнуть магией, в) испепелить, г) размолотить чудовище, пока не узнал, что Грейнджер наложила на него заклятие неразрушимости. Сэди, Элла и Гермиона катались по полу от смеха, когда Драко, уперев руки в бока, читал им нотации. В конце концов он трансфигурировал игрушку в воздушный шар и пустил парить под потолком гостиной, а затем, пыхтя, выскочил через портретный проём. Стоял солнечный, но всё ещё прохладный день в конце марта. Драко вместе с Гермионой находились у загона, он — прислонившись к деревянному забору и подставив лицо солнцу, она — примостившись на перилах и читая, отрешившись от мира. Их четверых непосед отправили на отработку за проделки в теплице, поэтому они навещали эрклинга только вдвоём. Реджинальд выглядел угрюмым, взгляд был устремлён в землю, и не было слышно его привычного щебетания. Поняв, что Грейнджер целиком погружена в книгу, Драко оттолкнулся от ограды и поманил эрклинга, чтобы тот шёл за ним. Наколдовав плед, Драко сел и похлопал по месту рядом с собой, чтобы Реджинальд присоединился к нему. — Выкладывай, Реджи, — только и сказал он, и эрклинг сгорбился, практически сложившись пополам. — В-вы должны от меня избавиться, — жалобно выдавил тот. Драко моргнул один раз. Два. — Что, прости? Реджинальд шмыгнул носом. — Ты был прав. Я — монстр, — сказал он, а затем уныло чирикнул, натягивая свой ужасный свитер на маленькие ножки. Драко вздохнул. — Послушай, Редж, я говорил так, потому что до тебя нам не было известно, что эрклинги могут есть что-то, кроме людей, особенно детей. Для коровы я являюсь монстром, — ответил он, мысленно проклиная себя. Конечно, тогда он ещё не знал, что у Реджинальда есть сознание или разум, но, очевидно, Драко этим сильно обидел маленькое существо. — Н-нет… когда мы играли на прошлой неделе, С-Сэди упала, и я... я... — Реджи снова шмыгнул носом. — Я хотел схватить её. Всего на мгновение, но захотел, и я... я подумал о ней как о еде, — закончил он страдальческим шёпотом, на глазах выступили слёзы. Драко закрыл глаза и тяжело вздохнул. Реджинальд любил всех своих людей, но именно Сэди нашла его первой, и именно к ней он привязался больше всего. — Я не хочу обижать друзей. — Реджинальд тихо заплакал, стараясь не потревожить Гермиону, и Драко приобнял маленькое существо, прижимая к себе. Ветвистый отросток на его голове доставал Драко до подбородка и чуть не поцарапал кожу острыми краями. — Насколько сильным было желание? — спросил он, и Реджинальд, вытерев слёзы, резко кивнул. В конце концов, именно поэтому эрклинг признался именно ему. Драко был готов принимать трудные решения. Он был самым безжалостным, готовым сделать всё, что нужно, чтобы защитить тех, кого любит. Даже стать монстром. — Почти нестерпимым, — признался Реджи. — Мне пришлось сосчитать до двадцати, как учили на математике в прошлом месяце, и отступить. Я притворился, что мне нужно сходить на горшок, и убежал. Драко выдохнул. — Ладно. Что ж, это не... Это не очень хорошо, но мы можем с этим работать. Реджи моргнул. — Ч-что? — Мы будем следить за этим. Дай мне знать, если станет хуже. — Но... но мне же захотелось... — он замолчал, совершенно растерянный. Взгляд огромных (и всё ещё очаровательных) глаз бегал по лицу Драко. Парень пожал плечами. — У меня до сих пор возникает желание произнести «грязнокровка» вместо «маглорожденная». Мои инстинкты всё ещё думают, что это просто слово, которое используют для обозначения людей, чьи родители маглы, или это обычное приемлемое оскорбление. Они всё ещё заставляют меня срываться на окружающих, когда я расстроен. Мне говорили, что наши инстинкты, наши порывы — это не обязательно то, за что мы должны себя винить или хвалить. Важно, что мы с ними делаем. Ты решил не причинять вреда Сэди. Пересилил своё желание. Твой выбор, то, кем ты решишь быть, — вот что самое главное. Реджи моргнул и Драко осознал, что, возможно, использовал слишком сложные формулировки. Дурацкое исцеление разума и дурацкая Грейнджер, благодаря которым он теперь пускается в многословные разглагольствования о выборе и переменах. — Эм, если ты думаешь, что сможешь контролировать это, то всё в порядке. Реджи прикусил губу, обнажив маленькие острые зубки. — Ты уверен? — Да. Но мы расскажем об этом Грейнджер и Хагриду, и некоторое время тебе нельзя будет оставаться с детьми наедине, хорошо? Реджи кивнул. Драко поднялся с земли, и эрклинг последовал его примеру. Не успел парень оглянуться, как Реджинальд прыгнул на него с объятиями, крепко прижимаясь. — Не нужно было изначально позволять обнимать себя, — пробормотал Драко, поглаживая малыша по спине, пока тот плакал и щебетал.