Револьвер с гравировкой из птиц и листьев

Он сел на плоский, бесформенный камень, вытянул уставшие ноги. Тяжёлые высокие ботинки были по щиколотку в мельчайшей белой пыли – за пятьдесят с лишним лет толстая корка соли, покрывавшая каменистую равнину, никуда не делась. И, как он подозревал, никуда не денется и в следующие полвека. Всех дождей мира на это не хватит. Камень был тёплым, словно ещё помнил бешеное тёмное пламя и потоки магмы. У камней долгая память. Но это, конечно, было всего лишь солнце. Последнее тепло уходящего лета. Он достал из потёртой кобуры тяжёлый длинноствольный револьвер, аккуратно положил его рядом с собой. Сталь сияла на солнце, отбрасывала весёлые блики на чёрно-серый камень – и здесь, посреди мёртвой тишины и мёртвой соли, казалась неуместной. Лишней. Как бабочка, кружащая над лужей крови. Впереди, в доброй дюжине ли, виднелись горы; они парили над безжизненной каменной равниной и сквозь золотистую дымку казались прозрачно-персиковыми, словно облака перед рассветом. Но он знал, что на самом деле они красные. Как вечно ненасытная ржавчина. Смотреть на них было мучительно, не смотреть – сложно. Горы были единственным, что не изменилось в тот день, когда он ошибся. * * * Ао Чжун услышал альвов издалека, ещё за несколько часов до того, как они добрались до побережья: с востока в его море впадало семнадцать ручьёв, и один из них принёс ему весть. Дракон надеялся, что они обойдут его владения стороной, но не слишком рассчитывал на это. Альвы вышли на берег перед самым полуднем – потрёпанные, окровавленные. Ударные отряды обычно состояли где-то из сотни альвов-клинков, считая мастеров и старших. В этой группке, он был уверен, не насчиталось бы и пяти дюжин. У них даже не осталось лошадей: последняя пала пару часов назад, на берегу одного из его ручьёв, и труп уже начали общипывать деловитые пескари. Альвы были очень молчаливы. И очень вежливы. Никто из них не заступал за линию прибоя, даже не приближался к воде. Почти все сразу же сели наземь – так, словно ноги их уже не держали. Один из них – видимо, мастер – отделился от группки, подошёл к воде, замер у самой кромки прибоя. Ждал, сцепив руки за спиной. Солнце играло на золотой отделке его одежды, на широком поясе, обшитом бронзовыми пластинами. Он был безоружен. Как и полагалось просящему аудиенции. Ао ощутил укол досады. Не было никакой надежды на то, что клинки устанут ждать и просто уйдут. Дракон знал, что они в отчаянном положении, и знал это даже лучше, чем сами альвы: восточнее и севернее, всего в нескольких ли за линией низких выветренных скал, переходили мелкую речушку несколько отрядов ками, не меньше полутора сотен бойцов из Небесных земель. Они шли целеустремлённо и быстро, и воды реки доносили до Ао Чжуна только тяжёлые шаги и тихое бряцанье оружия. Он всё-таки вышел из моря – в истинном облике, – и клинки тут же поднялись на ноги. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. Но встали все. Даже те, кому лучше было бы лежать и не двигаться. Клинки стояли плотной группой, молчаливые, измотанные, покрытые пылью и грязью многодневного перехода. У нескольких на бёдрах висели кобуры, из которых виднелись рукояти тяжёлых револьверов – гордость альвийских оружейников, едва ли не единственное, что никому пока не удалось у них позаимствовать, купить или попросту украсть: оружие, способное убивать ками. Впрочем, дракон сомневался, что хоть у кого-то из альвов ещё остались патроны. Скорее всего, стрелки, как и остальные, теперь довольствовались прямыми мечами-цзянями. К оружию никто даже не притрагивался. Дракон сменил обличье. Он уже давно заметил, что и ками, и люди, и альвы предпочитают разговаривать, не задирая голову. И использовать для разговора язык, губы и голосовые связки, а не обмениваться мыслями. Для него самого, впрочем, никакой разницы не было. Он стоял по колено в прибое и молчал. Вода шумела меж валунов, волны катали по пологому каменному берегу мелкую гальку, которая через какие-то полтысячи лет превратится в песок; ручей, впадавший в море в паре десятков шагов, нёс в себе смутную память о горных ледниках, птичий щебет и отражения лиловых, как вечернее небо, ирисов. Где-то за спиной Ао, далеко, над западным берегом, ворча, собиралась гроза. Но дракон знал, что дождя не будет ещё несколько дней. Альв, стоявший у воды, оказался ему знаком. Эдайр, один из лучших мастеров, когда-либо создававших клинков. Мастер, похоже, понял, что не дождётся от дракона приветствия, – коротко, но уважительно поклонился первым. - Приветствую Ао Чжуна – сына бога-дракона, цинь-вана, четвёртого драконьего короля, хозяина моря Гуанмин. Дракон не двинулся с места, не шелохнулся. Формальные проявления вежливости были ни к чему; он не пытался даже казаться дружелюбным. Не хотел давать альву надежду, которой не суждено было сбыться. - Что вам нужно? Альв растерялся. Сквозь его спокойствие на мгновение проступил – дракон был в этом уверен – острый, безнадёжный ужас. Но мгновение это быстро миновало, мастер снова закрылся; спрятал проблески молний в густом, непроглядном тумане. Ао Чжун, наверное, мог бы напрячься и прочитать мастера силой, но его не интересовало содержимое головы альва. К тому же Ао подозревал, что тот уже знает. Знает, что из их затеи ничего не выйдет. - Мы просим разрешения на то, чтобы пройти через твои владения. - Вы его не получите. Что-нибудь ещё? Мастер дёрнул щекой, но сдержался. Какое-то время молчал, и Ао почти видел, как в глазах альва мечутся мысли – беспорядочно, суетливо, словно стая испуганных мальков на мелководье. - Могу ли я узнать, почему? - Можешь, – дракон моргнул; по его лицу стекала вода, мешала видеть. – Потому что четыре года назад мой отец принял решение. Драконы нейтральны. Мы не участвуем в этой войне. Ни в каком качестве. С тех пор ничего не изменилось. Эдайр шагнул вперёд; ступил в воду, не обращая внимания на предостерегающий жест дракона. Заговорил совсем тихо – так, чтобы его мог услышать только Ао Чжун. - Какие бы обиды ни стояли между вами и чистыми альвами, клинки к этому не причастны. Мы никогда не отказывали драконам в помощи. И ты знаешь об этом не хуже меня. Кажется, мастер осознал свой промах ещё до того, как Ао зло прищурился и скривил губы. Альву не стоило напоминать об этом, совсем не стоило. Несколько унизительных месяцев – боль; однообразные, отупляющие упражнения; магия – чужая, чуждая; грубая, как пальцы, шарящие в открытой ране. Выворачивающая разум наизнанку. И тихие шепотки в тенях: надо же, какая диковина – истинный дракон, не умеющий менять облик; что он тут делает; а почему мастера вообще согласились на эту авантюру?.. Даже тот факт, что магия клинков в итоге сработала, ничего не менял. Дракон молчал, Эдайр тоже. Шумел прибой, где-то далеко кричала одинокая чайка. Когда мастер клинков снова заговорил, голос его был глухим и бесцветным. - Послушай. Со мной всего семеро старших. Остальные ещё совсем дети. Позволь переправиться хотя бы им. Мы со старшими… останемся на этом берегу. Клянусь, ками ничего не заподозрят. Он невольно бросил взгляд за плечо мастера, на берег. Старших, действительно, было всего семеро – трое женщин, четверо мужчин. Даже он, давно уже не бывавший в холмах клинков, легко отличил их от молодых альвов: старшие даже не пытались прислушиваться к разговору дракона с мастером – внимательно и бесстрастно осматривали побережье и скалы, словно оценивая потенциальное поле боя. - Ао, прошу тебя. Дракона не прельщали неприятные и неизбежные объяснения с ками, а пять без малого дюжин неестественно тихих альвов-клинков – так и просто начинали нервировать. Не то что бы он всерьёз верил, что они попытаются прорваться через Гуанмин-хэ силой, но клинки были в безвыходном положении, и ожидать от них можно было чего угодно. Это «что угодно» вполне могло оказаться самоубийственным броском через море, где живёт дракон. Ао отступил на шаг. Покачал головой. - Нет. Всё, что я могу сделать… Ками идут с севера, будут здесь где-то через час. Их около двух сотен. И я бы предпочёл, чтобы они не обнаружили вас у меня на пороге. Мастер ничем не выдал разочарования. Ни одна черта в его лице не изменилась, не дрогнула. - Благодарю. Прошу простить за беспокойство. Он коротко поклонился, глядя куда-то мимо дракона – то ли на далёкие и недоступные горы на горизонте, то ли в небо, – развернулся. Шаг мастера был ровным и энергичным. Он не оглядывался. Через какую-то минуту альвов на берегу уже не было – они молча ушли туда, откуда пришли: за холмы и выветренные скалы, заросшие низкими соснами и можжевельником. Ао Чжун с облегчением вздохнул и позволил прибою унести себя в тёплую синеву. * * * В распадке над ручьём слышались голоса. Ручьи, как правило, не отличали живое от неживого, но вода не обладала воображением – она просто несла в море образы и отражения. А в образах и отражениях дракон разбирался. Говорили двое – совсем молодые клинки, мужчина и женщина. Оба тёмноволосые, оба невысокие; похожие друг на друга, как горошины из одного стручка. Альв сидел, опершись спиной о ствол разлапистого старого можжевельника, вертел в руках какой-то прутик. Альвиэ ходила туда-сюда, поглядывала то в сторону моря, то на плоские, усыпанные выветренными валунами холмы. На поясе у неё висел цзянь. Ножны то и дело хлопали её по голени, и их не мешало бы поправить, но она, кажется, ничего не замечала. Над холмами стояло горячее марево, полное терпкого, оглушающего запаха хвои, чабреца и нагретой солнцем земли, и над всем этим царил звон золотых летних цикад, заглушавший даже далёкий шум прибоя. - Как тебе нравится эта позиция? - Не нравится мне эта позиция. Слишком далеко от основной. Ничего не видно, – альвиэ раздражённо пнула ногой камешек. Камешек улетел в куст ладанника. – Но ещё меньше мне нравится, что Эдайр не говорит нам, что именно он собрался делать. - Слишком жарко, – пробормотал альв. Нахмурился; посмотрел на небо, заслонив глаза ладонью. Лицо его блестело от испарины, щёки были присыпаны вездесущей жёлтой пылью. – Похоже, гроза будет. - Можно было бы встать с левого фланга – и потом заманить их в долину между во-он теми холмами. На худой конец, попробовать прорваться. Ками не больше двухсот. Если пойдём плотным строем, то шансы приличные, – альвиэ пнула ещё один камешек, подняв небольшое облачко золотой пыли. – Так на кой мы торчим здесь, как бекасы на кочке? И теряем время? - Не знаю. Прекрати мельтешить, пожалуйста. Вернётся Айлмар – что-нибудь скажет. Альвиэ остановилась, упёрла руки в бока. Прищурилась, глядя на альва. Но так ничего и не сказала – уселась рядом, прислонилась спиной к стволу. Отстегнула пояс с ножнами, чтобы не мешали. Сорвала сухую былинку, прикусила её зубами. - Курить хочется. - А мне – есть. Ничего не осталось? Альвиэ покачала головой. - Всё ещё позавчера доели. - А. Точно. Две полоски солонины и кусок старого сыра. - И сухарь. Которым тебя потом стошнило. - Я вполне мог бы обойтись и без напоминания о подробностях, – сдержанно ответил альв. – Впрочем, сухарь не виноват. - Угу, – альвиэ перебросила травинку из одного уголка рта в другой. – Последствия магии. А ведь Айлмар тебя предупреждал. Альв фыркнул, как рассерженный речной кот. - Если бы не я и не моя магия, ты бы сейчас хромала на обе ноги. И твой вечно правый Айлмар тоже. - Не злись. Я знаю. - А я и не злюсь, – он опёрся затылком о ствол можжевельника, прикрыл глаза. – Просто устал. И есть хочется. - Было бы время, можно было бы рыбы наловить. Или водоросли найти. - Это в море-то? – альв усмехнулся, не открывая глаз. – Ты что, не видела, как здешний дракон смотрел на Эдайра? - Видела. Она скривилась, щелчком пальца сбросила с рукава куртки деловитого рыжего муравья. Кажется, хотела встать, но передумала – вместо этого вытянулась на земле, заложив руки за голову. Ветер лениво шевелил редкую крону дерева, и лицо альвиэ то освещалось полуденным солнцем, то скрывалось в прозрачной тени. Она какое-то время молчала, глядя в раскалённое небо и словно собираясь с духом. - Послушай… – альвиэ запнулась, кашлянула. – Как ты думаешь, кто-то ещё остался? Альв искоса посмотрел на неё. Пожал плечами. - Наверняка. Ками не настолько много, чтобы успеть за всеми отрядами. Мастера же часть наших увели на восток и на юг. Ну, и было много малых холмов. Их ками точно не найдут. - Это да. Но я имела в виду… кто-то из чистых. - Плевал я на них, – неожиданно резко ответил альв. – Меня больше интересует, чем лично мы не угодили ками. Знают же, что чистые не вернутся. Что они бросили нас подыхать. I uffern gyda nhu! Многострадальный прутик, который он всё ещё вертел в руках, переломился. Альв сосредоточенно и зло смотрел куда-то вперёд, а его пальцы продолжали методично и аккуратно доламывать веточку – пополам, ещё раз пополам, ещё и ещё. До тех пор, пока обломки не превратились в труху. Он отряхнул ладони, устало махнул рукой; медленно, с видимым усилием поднялся. - Ладно. Выберемся. Альвиэ посмотрела на него снизу вверх, наморщила нос. - Чувствую, не надо было мне ложиться. Теперь просто не встану. - Ну и лежи пока. Пойду воды наберу. В обеих флягах пусто уже. Он спустился к ручью, выбрал место поглубже – там, где маленький водопад за долгие годы выбил в каменном ложе ручья такой же маленький омут. Альв опустился на колени, наклонился вперёд и опустил в воду руки, забыв о флягах. Страх колыхался вокруг его ладоней пепельно-серым облаком, и ручей нёс безнадёжную серую муть к морю. Дракону показалось, что альв вот-вот разрыдается, но тот только недовольно нахмурился – похоже, заметил, что намочил потёртые кожаные наручи, от которых тянуло кровью. Он наполнил фляги, напился. Плеснул водой на разгорячённое лицо. И резко обернулся, когда сверху послышался короткий свист, похожий на птичью трель. Альвиэ уже стояла на ногах, указывая куда-то наверх. Через несколько мгновений из-за деревьев показались клинки – не меньше двух дюжин. Они быстро спускались по склону, бесшумно ступая по медно-золотой хвое. Шли почти правильным кольцом, постоянно оглядывались, – так, словно в любой момент на них мог кто-то напасть. Дракон знал, что предосторожность эта совсем не лишняя: ками были всего в какой-то паре ли от побережья. Альв бегом вернулся наверх, бросил фляги около походных сумок. Встал рядом с альвиэ, замер, в точности повторив её позу. Теперь отличить их друг от друга можно было разве что по палым можжевеловым иголкам, запутавшейся в коротких, неровно обрезанных волосах женщины. Первым до них добрался высокий беловолосый клинок; бледный, как брюхо мурены, несмотря на удушающую жару и на доспехи, в которые был затянут с ног до головы. - Отходим на восток, за холмы. Прямо сейчас. Альв кивнул, молча забросил одну из фляг с водой в сумку; сумку перекинул через плечо. Альвиэ не двинулась с места. - Тебе нужно отдельное приглашение? - Нет, – она тряхнула головой. – Айлмар, какое отступление? Wyt ti'n wallgof? Нас же перережут на ходу. Надо подняться выше и прикрыть остальных с фланга, пока не поздно. Глаза беловолосого превратились в узкие щёлочки; тени резко обозначили глубокие складки у его губ. - Это приказ Эдайра. Если хочешь пререкаться, вернись и попробуй уговорить его. Но, предупреждаю, мы тебя ждать не будем. - Я не понимаю. - И не надо понимать. Просто… Договорить клинок не успел, потому что мир дрогнул и покачнулся. Кто-то из альвов вскрикнул, кто-то взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Беловолосый коротко выругался, что-то так же коротко скомандовал, и через несколько мгновений в распадке у ручья никого не осталось – только лежала в тёплой золотистой пыли забытая фляга, с которой всё ещё скатывались юркие капли воды. А потом всё померкло. * * * Ао перестал видеть: окрестные ручьи, которые могли принести бы ему вести, исчезли, испарились, как вода с раскалённого докрасна железа. Но он чувствовал, что восточный берег дрожит; дрожит так, словно где-то под скалами ворочается исполинская черепаха. Дракон какое-то время растерянно кружил под водой, пытаясь понять, что происходит; потом всплыл, вытянул шею. Над берегом метались птицы. Тревожно голосили чайки и крачки; бакланы то опускались на воду, то снова взлетали, словно не понимали, что им делать; где-то совсем высоко парили четверо буревестников, казавшиеся чёрными силуэтами на фоне ослепительного неба. Мир снова покачнулся. Ао Чжун ощутил это всем собой: дрожало дно моря, вода стала свинцово-серой и ходила ходуном, из неё ушла вся ясность; голоса ручьёв и рек смешались в невнятный испуганный ропот. Дрожь пронизывала его насквозь, как гнев или страх, и дракон не выдержал – взлетел, вглядываясь в беспокойную воду. На мелководьях беспорядочно метались бычки; косяки айю, шанао и сельди бесконечным серебряным потоком мчались куда-то в сторону дальнего южного пролива, который соединял Гуанмин-хэ с океаном. А над низкими, выветренными скалами восточного берега мучительно-медленно поднимались вихри огня, тёмного, словно запёкшаяся кровь. На Ао Чжуна налетел порыв раскалённого ветра, принёс с собой горячие искры и крики. И словно в ответ на голоса, полные ужаса, где-то в сумрачной безмолвной глубине его моря вспыхнула и разлилась багровая боль. Она нарастала, змеилась по дну пугающими трещинами и становилась всё ярче – вечерний багрянец; свежая кровь; ядовито-оранжевый; жёлтый, как крик иволги. Море взорвалось. Багровое зарево превратилось в пятна жгучего света, в огненные деревья, которые в мгновение ока вырастали под водой и вскидывали над дрожащими волнами струи раскалённого пара и мельчайшей чёрной пыли, перемешанной с осколками камня. Земля безостановочно рокотала, и над всем этим царили исполинские столбы дыма и пепла, мгновенно заслонившие всё – солнце, воду, небо вверху и мир внизу. Дракон метался над берегом в чёрно-серых облаках, задыхаясь от страха. Но длилось это недолго: среди паники, удушья и пепельного мрака настал миг полной тишины – ни дыхания, ни биения сердца, ни ветра, ни шелеста волн больше не было. Ао почувствовал, что падает. Он перевернулся в воздухе – раз, другой, – попытался стать птицей – любой птицей, чьи крылья смогли бы уберечь его; унести в белёсую синеву, полную предчувствия дождя. Но прохладная изменчивая сила, только что державшая его в воздухе, иссякла; там, где была вода, его вода, пронизанная жизнью и солнечным светом, остался лишь чёрный дымящийся камень. Он ударился об эту черноту всем телом. Мир обрушился на дракона непереносимой тяжестью, сминая его, как глину; сдирая чешую, кожу и плоть. Все его облики и формы куда-то исчезли – испарились, ушли в небо клубами лёгкого пара. Оставалось только кричать. И он кричал – три дня и три ночи подряд, – бился на оплавленном, покрытом коркой соли камне, как рыба, выброшенная из воды. Иногда, совсем ненадолго, стихал вместе с болью – и тут же начинал кричать снова: пепел, непрестанно сыпавшийся с низкого, подёрнутого алым неба, касался его сухими пальцами, и каждое прикосновение обжигало. На четвёртое утро у Ао пропал голос, и он мог только еле слышно хрипеть. К тому времени пепельные облака иссякли, а он, кажется, больше не был драконом – и вообще не был ничем: под палящим солнцем лежал бесформенный сгусток жизни. Взять новый облик ему было неоткуда. Ао Чжуна, сами того не зная, спасли ками, искавшие своих выживших, – они наткнулись на него на исходе четвёртого дня, перед закатом. Помочь ему никто не решался: он едва не искалечил целителя и пару солдат, попытавшихся было подойти к нему. Но он сумел дотянуться до них той толикой жизни, которая в нём ещё оставалась; дотянуться – и стать чем-то другим. Когда на землю опустились тёплые душные сумерки, с западного берега того, что когда-то было его морем, на мягких лапах пришла гроза. Ао лежал под проливным дождём и смотрел в чёрно-лиловое небо, смаргивая воду, которая то и дело заливала ему лицо. Бледные молнии били куда-то в дальние холмы, гром раскатывался по пустым каменным ущельям, а над грозовыми тучами наверняка плясали малые драконы – весёлые, как дельфины, и такие же хитрые. Им не было дела до застывшего внизу каменного месива; до жизни, ставшей золой, и до золы, быстро и необратимо превращавшейся в холодную чёрную грязь. В луже рядом с Ао лежала чайка с обожжённым крылом, едва видная из-под мокрого пепла. В свете молний её мёртвый глаз блестел, словно полированный янтарь. Вода, падавшая с неба, почему-то была солёной. * * * Ао, конечно же, выжил; добрался до Тяньцзина вместе с остатками ками: боги Небесных земель не имели привычки разбрасываться теми, кто способен убивать. Он освоился с новым телом довольно быстро – две руки, две ноги, ничего сложного; раньше ему часто доводилось принимать облик ками, яогаев или альвов. Научился называть себя другим именем, улыбаться и носить одежду только с длинными рукавами – чтобы никто не видел ни ожогов, ни остатков серебряной чешуи на его плечах и предплечьях. Волосы у него так и остались серыми. Поначалу Ао вздрагивал, глядя в зеркало: ему казалось, что он снова покрыт светлым горьким пеплом. Он даже пробовал использовать краску. Но потом привык. Ему не удалось выяснить, что произошло: кто первым дотянулся до подземного пламени – клинки или ками; было ли это преднамеренной катастрофой или кто-то попросту ошибся. Ками утверждали, что во всём виноваты клинки: в отряде, которому он не позволил перебраться через своё море, было несколько магов-огневиков. Он кивал и делал вид, что верит. Война между ками и альвами закончилась сама собой. Незаметно. Никто не издавал декретов и приказов; никто не трубил об этом на площадях и перекрёстках. Просто после огненного ада и гибели сотни с лишним ками кто-то в высоких кабинетах Яшмового дворца решил, что проще и безопаснее будет оставить клинков в покое. После этого и о клинках, и о немногочисленных чистых альвах, задержавшихся в Срединном мире, просто перестали говорить. Словно ничего и никого не было. Ао это устраивало. Он стал сначала сотником, потом тысячником в армии Небесных земель; даже обзавёлся револьвером альвийской работы – одним из тех, которые ками нашли после побоища у его моря. Ему совсем не хотелось охотиться на озлобленных и отчаявшихся существ, к уничтожению которых он и без того уже приложил руку. Возможно, он даже сожалел бы об этом – если бы не знал, что сожаление – самая бесполезная в мире вещь. От Гуанмин-хэ осталось несколько мелких, по щиколотку, мёртвых озёр. Через пару десятков лет засохли и они, и единственным напоминанием о море служила толстая корка соли, сверкавшая на солнце не хуже бриллиантовой пыли, а в пасмурную погоду казавшаяся весенним льдом. Иногда – после сильных дождей или особо снежных зим – в ложбинах и впадинах скапливалось немного воды. Ао чувствовал её даже через тысячи ли, отделявшие столицу Небесных земель от того, что некогда было его морем. В такие дни он покупал в ближайшей лавке крепчайший байцзю, который гнали яогаи где-то в предместьях Тяньцзина, и непрерывно пил. Напиться до полного беспамятства у него не получалось – тело было слишком выносливым, – но спирт неплохо обезболивал. Он знал, что исправить ничего нельзя. Но раз в несколько лет всё равно отправлялся на юго-запад. Сначала добирался на перекладных до Лоуланя, потом два дня шёл через каменистые пустоши, покрытые редкой жёсткой травой. Всегда один. Так было проще. * * * …Револьвер был лишним. Не вписывался в окружение. Переплетения растительных и птичьих мотивов, украшавшие светлую сталь, здесь, среди соли и камня, казались напоминанием о том, что было утрачено; злой насмешкой; дразнящим бликом прошлого, которое невозможно ни вернуть, ни исправить. Ао Чжун тоже чувствовал себя лишним. И тоже не вписывался. Никуда. Было тихо, словно в пустой могиле; казалось, что про пересохшее море забыл даже ветер. Солнце понемногу клонилось к закату, и далёкие горы наливались багрянцем, как свежая рана. Но Ао уже не смотрел на запад, на окровавленный и вечно недостижимый горизонт. Он смотрел на заряженный револьвер. Оружие, сделанное альвами, могло убивать ками. Возможно, бывших драконов тоже. Во всяком случае, Ао очень на это надеялся.