Громкая молчанка

      Тихо прикрыв за собой дверь, он вышел на улицу. Гулять под дождём — очень приятное занятие, особенно когда дома находиться действительно невыносимо. Когда даже апрельская холодная ночь, злые собаки, пьяный уроды, раздражённые водилы, что так и норовят напугать и обсигналить — сбить не могут, лишь блефуют; беспризорные дети и, ближе к краю города, тишина, одиночество и мрак, ведь фонарей там не было, лесополоса и разбитая забытая дорога, пересекающаяся с рельсами — тупиковой закрытой веткой, кажутся роднее, чем сами родные, тогда приятно гулять в футболке с подстëртым лого под ледяным ливнем, слушая гром, отвлекаясь от шума в голове.       Это сердце болит или душа? Грустно ли, одиноко, или это снова кардионевроз?       Говорят ведь: «Сердце за тебя болит».       У Иво болело за себя. Только сейчас он понял, что ошибался всю свою жизнь, начиная с рождения. Какие-то мелкие неудачи, ругань, уныние, отчаяние, вновь вдохновение, первая настоящая любовь, вновь удар. А затем целый град из тычков, подзатыльников, подножек, укусов и порезов.       «Куда же ты делся, чëрт тебя дери?!»       Иво больше всего на свете хотел найти себя прежнего. Того мальчика, который мог чему-то радоваться, искать цели, мечтать, хотеть, открыто принимать участие во всём, в чëм только можно было. Он хотел к бабушке, хотел на речку, посмотреть закат, побегать от страшных лебедей, поймать ужа, погладить ежа, испугаться собаки, подобрать гусеницу и вырастить бабочку, собрать цветы и осуждающие взгляды — ещё бы, парень и цветы, бред…       Хотел бы, чтобы его что-то радовало. Простые вещи, а не уродский диплом, деньги и секс. Вот что это? Куда делась эйфория от пробежки в поле летом по росе? Где он?       «Ненавижу вас…»       Мать уже несколько дней даже не поднимала на него взгляда, отец пропадал на работе. Никто не говорил. Сестра и брат куда-то пропали, когда Иво вернулся домой неделю назад, их уже не было. Наверное, они в деревне, ведь их это ещё радует, может приносить удовольствие.       И он не знал, почему словно исчез для родных? Они ведь не ссорились, ничего не происходило. Иво сам не разговаривал с родителями, чтобы не сказать лишнего и не быть во всём на свете виноватым. Но это ведь не значило, что он согласен на исчезновение? Пропадать было ужасно, он уже сам сомневался, что всë в порядке. Разные мысли забивались в голову.       Мать часто просыпалась и кричала ночью. Это жутко пугало… Но сказать Иво ничего не мог. Молчанка есть молчанка, и он не будет идти против родителями привитым принципам. Это была бы слабость, а если человек показывает слабость — дальше он может только умереть. Зачем он нужен, если он слаб? Не нужен, вот именно.       Дождь усилился, налетел ветер, кидая крупные капли в лицо, путая мокрые, тяжёлые, кудрявые волосы, которые Иво непредусмотрительно бросил без резинки. Зря. Порывшись в кармане штанов, он выудил оттуда обрывок красного шнурка. Перед глазами возник милый некогда образ.       «Иди ты…»       А ведь никто не виноват. Кроме, конечно же, Иво. Никто не заставлял помнить этих прикосновений, никто не заставлял быть в одиночестве, терпеть боль, грустить, потому что физически никаких ощущений уже не было. Всё забывалось, тело не помнило, только разум, смешивая мысли и действительность, больно пульсировал, выкидывая рандомные искажённые моменты в память. И как? Как можно было так прикасаться к затылку, чтобы заставлять хотеть жить и радоваться этому? Одно касание, пара мгновений, но столько гормонов…       Снова накатывали воспоминания. Вечер, крыша, тонкие длинные пальцы поправляют ещё короткие, вечно пушащиеся волосы. И вдруг ненависть поглощает сознание. Разве он ненавидел? Разве Иво мог ненавидеть? Сам по себе…       — Ненавижу!       Мог, конечно, мог.       Забавно. Иногда человека не надо ломать, чтобы он стал злым. Иногда так просто нужно, ведь, согласитесь, есть что-то в том, чтобы первым причинять боль, оставляя врагов страдать. Защита — нападение. И что? Это не касалось Иво, он старался не общаться с людьми, быть ни плохим, ни хорошим. Быть и всë на этом. Только вот непонятно было, за что с ним так?       Защита-нападение тоже разная бывает. Иногда всë по плану.       «А иногда берёшь просто… Умираешь. Почему?»       Не хотелось думать об этом. Раны затянулись, а вечные страдания стали не более чем образом жизни. Так надо было, так привычно. Символизм и привязанность к мелочам — ужасны. Отрицая и то, и другое, Иво небрежно завязал верёвкой волосы. Порвётся и чëрт с ней, давно пора избавиться абсолютно от всех вещей мертвеца. Зачем они?       «Просто…»       Огни многоэтажек и вывесок магазинов сменились тусклыми огоньками зашторенных окон частных домов. Ещё час блужданий, и Иво придёт к краю города. Что он там хотел, он не знал, но на подсознательном уровне шёл туда.       Какая-то пустая жизнь. Все умирают, уходят, не хотят его видеть, слышать, говорить с ним, играть, быть рядом. Кто-то сам по себе сдох, кого-то убили, кто-то руки на себя наложил, спился, сторчался, разочаровался и струны лопнули. Зачем столько людей, если они бессмысленны? Зачем быть несчастным и рожать ещё одного несчастного человека? Вы люди, самые разумные существа на Земле, вы не можете побороть тупой инстинкт? Сколько всего придумано, только бы вы не плодились, а вам всё равно надо явить какое-нибудь морально уничтоженное создание, чтобы оно толкало наркоту в школьном туалете, устроило терракт или подохло на экзамене по математике от сердечного приступа.       Вы тупые?       Конечно, вы не можете ничего знать и угадать, но неужели ни у кого нет «нормальных» детей, а у вас будут? Неужели вы лучше остальных? Лучшие гены? Образование? Окружение? Финансовое положение? Что у вас есть того, чего нет у других, что есть такого, что даёт уверенность в решении? Да ничего. Мозг так устроен. Животные.       Столько людей, столько детей, так много «перспектив», и что? Мрак. Иво всё равно не понять, зачем, что и почему. У него даже точного вопроса нет. Что его не устраивает? Ценности, воспитание, общественное мнение? Ну, какого, а?       Город закончился вместе с глупыми пустыми рассуждениями. Иво стоял перед воротами кладбища, решительно обдумывая, как перелезть. Ему это нужно было прямо сейчас. Немного усилий, и он был на территории своего любимого парка. Дождь немного затих, с ещё неплохо укрывали деревья и ели, гром слышался совсем слабо, буря в душе: ненависть, негодование, обида, сошла на нет. Всё-таки кладбище не место для зла, лишь для светлой тоски и печали. Больно людям за себя, когда кто-то умирает, потому что это сложно, рушится алгоритм и привычки, пусто становится. Неудобно. Вот и плачут все. Дома плачут, на улице, где угодно, а потом приходят, смотрят на камень и как-то… Как-то никак что ли становится?       Вот Иво давно это понял и старался не испытывать в этом месте негатива. К чему? Здесь он был неуместен.       Немного прогулявшись, он вышел к знакомой могилке, на которой почти не было цветов, но которая вся уже поросла травой.       — Бесславно так. Холодно тебе? Сколько ты тут уже? — спросил он, улыбаясь.       Но вскоре эта улыбка превратилась в оскал, рука врезалась в скользкий камень. Удар, ещё удар, удар, а боли нет. Ничего нет.       — Тебе, вижу, классно. Да?! Отлично тебе! — Иво смеялся, заглушаемый шумом дождя.       Ещё недолго посмотрев на портрет, он сорвал верёвку с волос, вырвав ненароком целую прядь, и кинул её на траву.       Эта случайная встреча не должна была за собой ничего понести. Жаль, но Иво сам себе противоречил: плевать, плевать. А на самом деле нет. Судить кого-то за его горе легко, говорить, что он слаб и глуп тоже. А самому придерживаться своих убеждений нет. И жутко хотелось жить так, «как надо», ведь это легко. Без чувств, эмоций, волнений. Жить без жизни, разве не чудесно?       «Зачем я пришёл?..»       И мысль ясно вырисовывалась в уме. Он понял, что хотел найти, но не знал, где.       Проведя на кладбище ещё пару часов в кромешной тьме, которую временами изрезали молнии, он остановился. Нет, не нашёл, что хотел, просто остановился посреди тропинки и запрокинул голову, открыв рот, пытаясь ловить крупные капли дождя с еловых лап. Дурацкое занятие, но нужно было немного расслабиться. В какой-то момент большая капля упала в глаз, стекая слезой к уху.       Неприятно.       И когда холодная вода закатилась в ушную раковину, Иво резко выпрямился, со страхом оборачиваясь.       «Зачем я? Зачем я здесь?»       Он забыл, что искал, что хотел. Был туманный образ в голове, но его с каждой секундой, с каждым усилием, попыткой вспомнить, лишь сильнее окутывала дымка.       — Нет, нет, нет, погоди… — Иво зажмурился.       Это не помогло. Вихрь мыслей закружился, совсем пряча идею. Совсем всë портя. Иво не хотел, но должен был к этому вернуться, иначе никак ничего не получится. Подбежав к одной из могил с навесом, он подпрыгнул и зацепил запястьем угол профнастила. Резкая боль пронзила руку, мгновенно добравшись до мозга, который вмиг замер и отбросил всё, что схватил.       Туман рассеялся, прибитый к стенкам черепа кровавым дождём, обнажил «идею». Боль работает как надо, когда ты ею управляешь…       Чтобы оттянуть момент, которого почему-то теперь с нетерпением ждал, чтобы открыть самый большой подарок в последнюю очередь, Иво прошёлся про остальной части кладбища. Это была сладкая тянущаяся мука, она как карамель вытягивалась в тонкие ниточки и падала на чёрную майку, жутко раздражала, клеилась к губам и зубам, но была вкусной… Желанной.       Когда Иво пришёл к калитке, он ясно понял, что зародившаяся «идея» была полным бредом. Вот бежишь, стремишься, думаешь, что всё правильно, а потом получаешь что-то непонятное, далёкое, или даже в процессе осознаешь, что всë это идиотизм. Но внутренний голос посоветовал всë-таки сходить туда. Во вторую часть кладбища.       Невольно задумавшись вновь о матери и её странной политике воспитания молчанием, он шагнул вперёд.       Блуждать пришлось недолго, через несколько минут Иво остановился у плиты и присел на корточки. Душу заполнило какое-то тепло, покой и умиротворение.       — Как ты? Я так и знал, что ты будешь тут, но едва тебя нашёл, — он с теплом и будто бы снисходительностью посмотрел себе в глаза.