Заметки о Толкине-2

      Warning: основные идеи этой заметки родились из общения с моим другом и читателем Moricar и, в сущности, принадлежат не мне, а ему — я в данном случае выступаю лишь ретранслятором (несколько дополнив их некоторыми своими собственными соображениями на этот счёт), потому что Moricar, к сожалению, выдвигая в обсуждениях по Толкину весьма интересные мысли, редко публикует их. Потому я взял на себя смелость изложить их собственным языком — но на оригинальность я не претендую.       В апологетике Мелькора среди «апокрифически» настроенной части фэндома (особенно это выражено в ЧКА, где Валинор изображён как царство застывшего, мертвенного порядка) часто встречается тезис о том, что, внося хаос в мир, Мелькор способствует его развитию через изменение. Этот тезис, на первый взгляд, не лишен здравого смысла, поскольку очевидно, что развитие вселенной невозможно без изменений, в том числе даже посредством различных деструктивных процессов, от смерти отдельных существ до массовых вымираний разумных существ, гибели планет и звёзд. Что есть тот же «естественный отбор», как не гигантская фабрика смерти?       Как ни странно, эта идея нашла отражение и у самого Толкина — в ранней версии «Айнулиндалэ», содержащейся в «Книге Утраченных Сказаний» Эру говорит о музыке Мелькора: «Его посредством боль и несчастье созданы были в шуме оглушающей музыки; а в неразберихе звуков — жестокость, и хищничество и тьма: отвратительные болота и гниение мыслей либо вещей, сырые туманы и буйное пламя, беспощадный холод были рождены, и безнадежная смерть. Все это — посредством его — но не от него; и они увидит, и вы все — тоже, и даже те создания, что должны теперь жить среди его зла и терпеть несчастья и горе, ужас и злобу Мелько, объявят в конце, что это только способствовало моему величию и лишь сделало тему еще более достойной того, чтобы она была услышана, Жизнь сделала более достойной жизни, а Мир — еще более прекрасным и чудесным, так что из всех деяний Илуватара назван будет он величественнейшим и прекраснейшим».       В поздней версии «Айнулиндалэ» это выражено более завуалированно — но идея, в сущности, всё та же: «И показалось наконец, что две мелодии звучат одновременно у трона Илуватара, в разладе друг с другом. Одна была выразительна, глубока и прекрасна, но неспешна, и неизбывное страдание переполняло ее, и в этом, наверное, заключалась ее главная красота. Вторая наконец достигла некоего внутреннего единства, но громко и вызывающе звучала она, без конца повторяясь; и не было в ней гармонии, но скорее крикливый унисон, подобно звуку многих труб, выдувающих две-три ноты. И пыталась она заглушить ту, другую музыку неистовством своих звуков, только казалось, что самые победные ее ноты поглощаются первой и вплетаются в ее собственный торжественный узор» («Сильмариллион»).       Позволив Музыке Айнур, искажённой Мелькором, осуществиться, создав Эа (Вселенную), Эру позволил существовать и деструктивным, энтропийным процессам — направляющим историю мира наравне с созидательными. Ср. с замечанием Толкина на этот счёт: «Мелькор (изнутри Эа) подлинно становится злым лишь после осуществления Эа, в котором он сыграл великую и могущественную роль (и первоначально согласованную с Планом Эру). Лишь ревность к Манвэ и жажда править всеми Эрухин свели его с ума» («Фрагменты об эльфийской реинкарнации»).       Проблема в том, что энтропия в том виде, в котором её вносил в мир Мелькор, при доведении её до логического конца (в случае отсутствия сопротивления его воле) привела бы к возвращению Вселенной в первоначальный хаос: «Это был абсолютный нигилизм, и такое отрицание имело одну конечную цель: победив, Моргот, без сомнения, стер бы с лица Земли даже собственных «созданий» (таких, как орки), выполнивших свое назначение — уничтожить Эльфов и Людей. Причина поражения Мелкора в следующем: тогда как Валар (и, в меру своих сил, Эльфы и Люди) продолжали любить «Арду Искаженную», исцелять ее и творить из нее вещи прекрасные и восхитительные, Мелькор ничего не мог сделать с Ардой, сплетенной другими; даже оставшись на ней в одиночестве, он продолжал бы буйствовать, пока не низвел бы все до состояния бесформенного Хаоса. И все равно Мелькор был бы побежден, ведь этот Хаос «существовал» бы независимо от его разума и был бы потенциальным Миром» («Преображенные Мифы»).       Это соотносится и с некоторыми физическими теориями — например, с теорией тепловой смерти вселенной из-за нарастания энтропии. Полное торжество энтропии означало бы погружение вселенной в абсолютный хаос — но, если вспомнить мифологическую традицию самых разных народов (например, тех же древних греков), хаос — самое раннее, «первородное» состояние Вселенной. Напротив, развитие требует упорядочивания — не случайно в языческой мифологии младшее поколение богов, упорядочивающее мир и нередко выступающее в качестве культурных героев, нередко приходит к власти, низложив силовым путём старшее, более хтоничное и хаотичное (борьба Тиамат и Мардука, асуров и дэвов, титанов и олимпийцев, йотунов и асов). То есть победа Мелькора посредством возвращения мира в первоначальный хаос означала бы не развитие, а, напротив, полное прекращение какого-либо развития.       Ср. с замечанием «Природы Средиземья» о характере деятельности Мелькора[1], чьё постоянное стремление к изменению не способствовало, а препятствовало его творческой деятельност и: «Мэлькор же напротив страстно желал созидания, будучи неспокойного нрава и неудовлетворенным всем, что делал сам, было ли это естественным или же нет. Внутри Эа обладал он малой любовью ко всему существовавшему, вечно желая чего-то нового и неизведанного. Всё время изменял он всё созданное им же, как менял и творения иных Валар, коли был на то властен, либо уничтожал их в гневе, если не был. Хотя ум был столь скор и проникновенен, что при желании мог бы он превзойти всю братию свою в знании и понимании Эа и всего, что в ней содержится, был он нетерпелив и самонадеян (думая, что сила разума его бо́льшая, чем то было на самом деле). Чересчур поспешно он помыслил, что понял природу всех вещей или причины всех событий, потому и терпели крах все его умыслы и работы. Но не извлёк он из того мудрости и вечно обвинял в своих неудачах недобрые помыслы Валар или зависть самого Эру».       Кроме того, Мелькор, по Толкину, желал абсолютной свободы (для себя): «Мелькор отверг все аксани [нравственные законы]. Он бы отменил (для себя) и все унати [законы природы], если бы смог. На самом деле в начале, в дни его величайшей силы, самые разрушительные его действия исходили от его намерения так управлять Эа, чтобы не было никаких ограничений или препятствий его воле. Но этого ему достичь не удалось. Унати сохранились, как постоянное напоминание о присутствии Эру и Его непобедимости, напоминание о со-существовании с ним других существ (равных ему в происхождении, если не в силе), не покоряемых силой. Из этого происходит его непрерывный и неутолимый гнев» («Осанвэ-кента»).       Проблема в том, что реализация подобной абсолютной свободы означала бы прекращение существования Вселенной как таковой (см. выше про хаос) — поскольку существование упорядоченного физического мира, функционирующего по определённым законам, предполагает наличие и некоторых ограничений возможностей разумных существ. Кроме того, стремление Мелькора к абсолютной свободе столь же закономерно породило и стремление подавить самостоятельность других существ: «Когда Мелькор противостоял существованию всех остальных обитателей Арды с другой волей и разумом, его раздражал сам факт их существования, и он хотел общаться с ними лишь через силу и страх» («Преображенные Мифы»).       См. также замечание «Природы Средиземья»: «Оттого, что не было любви у него даже к сотворённому им же, он в конце концов пришел к полному непониманию того, как возникло всё, что было в Арде, не считаясь ни с её природой, ни с её предназначением. Он желал лишь владеть и господствовать, отрицая любые вольные деяния всех разумных существ, помимо собственной же воли, равно как и какую-либо значимость иных созданий, за исключением служения ему самому и следования его умыслам». Развитие требует наличия возможности свободной борьбы идей. Но в том-то и проблема, что эту, так сказать, здоровую хаотичность Мелькор подавлял — по принципу «есть два мнения — моё и неправильное».       Возьмём даже чисто политическое измерение деятельности Мелькора — стремление построить всемирную абсолютную монархию с собой в качестве короля и Бога. Очевидно, что реализация этой цели ликвидировала бы любую здоровую хаотичность, в то же время максимизировав хаотичности деструктивной, ведущей к нарастанию энтропии (через многократное увеличение простора для произвола Мелькора). Характерно, что, напротив, у толкиновских «светлых» — хотя их в фэндоме часто видят как некий монолитный лагерь — здоровая хаотичность, напротив, наличествует (и страдают они скорее от взаимных дрязг, чем от тирании одного). Даже у Валар мы видим наличие различных фракций с разным взглядом на мир[2] — от Ульмо, сторонника вмешательства в дела Средиземья и помощи Эрухини, до Мандоса, выступающего за максимальную изоляцию (а в «Книге Утраченных Сказаний» были среди них и откровенные симпатизанты Мелькора, такие как Макар и Меассэ).       Причем даже Саурон — значительно более адекватный, чем Мелькор — погорел (по итогам создания Единого Кольца) на том же самом, то есть на желании подменить волю других существ своей и построить всемирную абсолютную теократическую монархию с собой во главе. Хотя, казалось бы, по своему собственному опыту он мог бы сделать вывод, что наиболее продуктивно даже для него самого взаимодействие с независимыми от него индивидами и фракциями (Гвайт-и-Мирдайн во главе с Келебримбором, нуменорцы во главе с Ар-Фаразоном). В этом плане интересно замечание «Преображённых Мифов» о том, что «В Сауроне еще были остатки добрых намерений, с которых он начинал: его достоинство (и причина падения) в том, что он любил порядок и согласование, и не терпел путаницы и бесполезных ссор».       Мелькор внёс хаос в мироздание, но вместе с тем подавлял здоровую хаотичность (разнообразие мнений) в сфере идей. Парадоксально и в то же время закономерно, что Саурон — стремившийся, напротив, к абсолютному порядку, но тоже не терпевший разнообразия мнений с порождаемыми им издержками в виде внутренних конфликтов — примкнул к нему. Позднее (как минимум после Войны Гнева, а на мой взгляд — ещё раньше, как минимум после утраты им одного из Сильмарилей) он разочаровался в нём — не потому ли, в том числе, что он увидел, что никакого порядка, при всей своей авторитарности, Мелькор не построил? С другой стороны, отчасти его расчет оказался по-своему верным: «Он погрузился в «королевствование», сохраняя чудовищную мощь, но это было падение даже по сравнению с прежней злобой и ужасным нигилизмом. Ему понравилось быть просто деспотом, повелевающим рабами и покорными воинами» («Преображенные Мифы»). То есть Мелькор постепенно изживал свой «абсолютный нигилизм», двигаясь в сторону заурядной тирании.       Помимо этого аспекта проблемы имеется ещё один. Действительно, у деструктивных процессов, царящих в мироздании, есть позитивный выхлоп в виде, например, естественного отбора (порождённого именно враждебными условиями среды, которая этот отбор и осуществляет). Проблема в том, что естественный отбор двигает развитие животной среды довольно варварскими и расточительными методами (взять хотя бы неоднократные массовые вымирания). У разумных существ, напротив, наблюдается определённое преодоление естественного отбора (по крайней мере, в виде примитивно понятого «выживания сильнейшего в конкурентной борьбе») — через сотрудничество и взаимопомощь, возникающую между разными членами общества.       Что характерно, именно у «творений» Мелькора вроде орков или его окружения из числа умайар это качество критически повреждено, из-за чего их взаимодействие даже друг с другом сплошь и рядом идёт по принципу «клюй ближнего, гадь на нижнего». На мой взгляд, это глубоко закономерно с учетом социал-дарвинистского мировоззрения Мелькора: «Эльфов, тем более — Людей, он презирал за их «слабость», то есть недостаток физической силы» («Преображённые Мифы»). Ср. с его словами, обращёнными к взятому в плен Хурину Стойкому: «Глупец, ничтожество средь людей — народа, последнего среди наделенных даром речи!» («Дети Хурина»).       В дальнейшем такие же социал-дарвинистские тенденции (впрочем, наложившиеся на состояние умов в позднем Нуменоре ещё до его прибытия на остров) мы видим у Саурона после его второго падения — например, во время его деятельности в Нуменоре. Примечательно, что и у таких персонажей «Книги Утраченных Сказаний», как Макар и Меассэ, симпатия к Мелькору («Плохо, если всегда царит мир: эхо не разносит боле шума ударов в вечном спокойствии Валинора, посему, если невозможны станут деяния доблести либо буйного веселья даже во внешнем мире, поистине, явится скука, и уж я-то не жажду таких времен» — «Оковы Мэлько») произрастала именно на почве их приверженности к насилию и смертоубийству: «явилась также Мэассэ и с нею Макар, чья рука была в крови, ибо он наткнулся на двух соумышленников Мэлько, спасавшихся бегством, и обоих убил, так что в сии худые времена у него одного имелся повод для радости» («Сказание о Солнце и Луне»).       В этом плане напрашивается сравнение Мелькора с Аулэ, который, будучи во многом схож с Мелькором по устремлением (стремлению к созданию нового и необычного, интерес к технике), в то же время избежал повторения его основных ошибок. Во-первых, Аулэ беспокоился о том, чтобы сколь угодно благая по целям деятельность не вела к разрушению уже существующего: «Тогда Манвэ объявил Валар: «Вот какой совет вложил Илуватар в мое сердце: мы должны вернуть себе власть над Ардой любой ценою и избавить квенди от тени Мелькора». Тогда возликовал Тулкас, но Аулэ опечалился, предвидя в мире великие разрушения как итог этой войны» («Сильмариллион»). То есть он стремился к уменьшению, а не увеличению энтропии.       Во-вторых, Аулэ не стремился всецело переделать законы мира под свои желания и подменить свободную волю других существ своей. Взять хотя бы создание гномов — Аулэ был готов уничтожить их не из-за своей покорности Эру (как это трактуется, например, в ЧКА), а из-за того, что понял, что без вмешательства Эру они неспособны обрести полноценное самостоятельное бытие: «Не о таком владычестве мечтал я. Мечтал я о созданиях, отличных от меня, чтобы любить их и наставлять; дабы и они постигли красоту Эа, каковую вызвал ты из небытия» («Сильмариллион»). Судя по наличию среди учеников Аулэ личностей вроде Феанора (изначально недовольного некоторыми решениями Валар), он должен был довольно терпимо относиться к чужому мнению.       В определённом смысле Аулэ и его супруга, Йаванна, достигли того, чего лишь хотел достичь Мелькор — способствовали (пусть и через одобрение Эру, наделившего самостоятельным бытием их проекты) приходу в мир новых видов разумных существ (гномов и энтов). Кроме того, именно учившийся у них народ эльфов (нолдор) достиг наибольших успехов в преобразовании мира, направленном не на разрушение, а, напротив, на созидание (Сильмарили, камень Элессар, Кольца Власти). При этом те же Сильмарили позволяли даже обходить законы мира (победа Лютиэн над Морготом, пересечение Завесы Мелиан Кархаротом, прибытие Эарендиля в Валинор). При этом они были довольно дружелюбны к другим расам (гномам и людям), в отличие от многих лесных эльфов, и социал-дарвинистские тенденции у них были слабо выражены.       В этом плане стоит обратить внимание на особенности метафизики Легендариума Толкина. Огненная стихия у Толкина связана с творчеством и созданием нового (недаром в первоначальном замысле Эру, согласно «Преображённым Мифам», Мелькор должен был созидать, а Манвэ — «доводить до ума» его проекты) — см. мотив Негасимого Пламени, посредством которого Эру наделяет Эа (исходно существовавшую лишь в виде рабочей модели — «Музыки Айнур») бытием. Но, вместе с тем, после падения Мелькора огненная стихия приобрела ещё и разрушительные свойства. Возможно, именно с этим связана трагическая судьба народов, связанных со стихией «огня» (через покровительство Аулэ — наставника нолдор и «суб-креатора» гномов) и испытывающих интерес к преобразованию окружающего мира (нолдор, гномы). [1] https://vk.com/wall-23592973_168847 [2] https://ficbook.net/readfic/12887962