Заметки о Толкине-2

      Часто поход Феанора в Средиземье воспринимается читателями как некая безумная авантюра, порождённая исключительно опрометчивой переоценкой собственных сил. В самом деле — на что он мог рассчитывать, начиная войну с Морготом, колоссально превосходящим его по силам? Однако внимательный анализ речи беседы Феанора с герольдом Манвэ после начала Исхода Нолдор даёт ответ на этот вопрос.       Герольд Манвэ говорит Феанору: «напрасной была твоя клятва, ибо никого из Валар не под силу тебе одолеть в пределах Эа — сейчас ли, позже ли; даже если бы Эру, кого назвал ты, дал тебе могущество в три раза большее, нежели есть» («Сильмариллион»). На это Феанор отвечает: «Может быть, Эру вложил в меня пламя более неукротимое, нежели ты ведаешь» («Сильмариллион»). С учётом того, что Феанор и его сыновья принесли Клятву именно именем Эру — это наводит на мысль о том, что Феанор уповал на помощь со стороны того, кто выше и Валар, и Моргота, поскольку говорит он с герольдом Манвэ в том числе и об Эру[1].       В чем состоял расчет Феанора, осознанный или неосознанный? По собственному примеру он знал, что Эрухини, хотя они и слабее Айнур с точки зрения примитивно понятого «уровня сил», в конечном итоге превосходят Айнур в творческом плане и способны создавать то, что Айнур (по крайней мере, в одиночку) не по силам — Феанор способен Сильмарили, Келебримбор создал зелёный камень Элессар, и даже Кольца Власти Саурон делал вместе с нолдор Эрегиона. Соответственно, в перспективе Эрухини — особенно в случае возможной помощи свыше — способны превзойти Айнур.       Собственно, в «Сильмариллионе» прямо сказано, что как минимум люди могут выйти за пределы ограничений, установленных Музыкой Айнур: «…И некоторые сказали, будто погасла картина прежде, чем настали Владычество Людей и закат Перворожденных; поэтому, хотя в музыке и запечатлено все, что было и будет, Валар не видели зримо ни воплощения поздних эпох, ни конца Мира <…> Однако в глубокой древности Валар поведали эльфам в Валиноре, что люди сольют свои голоса с хором Айнур во Второй Музыке <…> Может статься, судьбы людей после смерти не подвластны Валар, и не все было предсказано в Музыке Айнур» («Сильмариллион»).       Эта мысль получает развитие в «Атрабет Финрод ах Андрет»: «Так вот зачем пришли люди — не последыши, а наследники, завершающие начатое, — выправить Искажение Арды, предвиденное прежде, нежели были они замышлены, и более того — явить величие Эру, возвысить Песнь и превзойти Видение Мира!». Но, на самом деле, насколько можно судить, это относится во многом и к эльфам.       «Дети Илуватара задуманы были самим Илуватаром, и явились они в третьей теме, а в той теме, что задал Илуватар с самого начала, их не было, и никто из Айнур не причастен к их созданию. И потому тем более возлюбили Детей Айнур, увидя их — существа иные, нежели они сами, непостижимые и свободные, в которых воссиял заново замысел Илуватара, — и постигли еще малую толику его мудрости, что иначе оставалась сокрыта даже от Айнур. Дети Илуватара — это эльфы и люди, Перворожденные и Пришедшие Следом» («Сильмариллион»).       По справедливому замечанию Исильфина о лейтмотиве сюжетов Толкина, «Сам конфликт Мелькора и Валар Толкин видел, судя по черновым запискам, как борьбу за влияние на судьбы Детей Единого. Причём поначалу только Мелькор хотел именно влиять; но со временем и Валар уступили искушению «защищать» нежный и ранимый духовный мир эльфов от страшного тлетворного влияния Мелькора (для чего вначале поселили эльфов в Амане, а потом того же Мелькора к ним и выпустили)»[2].       Тот же пример Сильмарилей мысль об особой роли Эрухини в истории Средиземья наглядно демонстрирует. В истории победы Лютиэн над Морготом Сильмарили, по меньшей мере, сыграли очень важную роль: «Весь двор его погрузился в сон, все огни померкли и погасли; но Сильмарили в короне, венчавшей чело Моргота, вспыхнули вдруг ослепительно белым пламенем; и под тяжестью короны этой и драгоценных камней глава Моргота склонилась, словно бремя целого мира — мира, исполненного забот, страстей и страха, — пригнуло ее к земле; и даже воля Моргота не в состоянии была удержать подобное бремя» («Сильмариллион»).       Именно с помощью Сильмариля чудовищный волк Кархарот преодолел Завесу Мелиан, которую до этого не смог прорвать даже такой могущественный майа, как Саурон: «Ничто не могло остановить его, и бессильны оказались чары Мелиан, ограждающие Дориат, ибо сама судьба гнала волка вперед, и сила Сильмариля, пламя коего сжигало чудовище изнутри» («Сильмариллион»). Позднее с помощью того же Сильмариля Эарендиль успешно добрался до Валинора вопреки препятствиям: «Почти все время стоял он у руля «Вингилота», а на челе его сиял Сильмариль; и по мере того, как корабль приближался к Западу, свет самоцвета разгорался все ярче. И говорят мудрые, что благодаря силе священного камня отважные мореходы со временем вошли в воды, в которые не заплывал ни один корабль, кроме ладей телери; и добрались они до Зачарованных островов, но чары не коснулись их; и вступили они в Тенистые моря, и пробились сквозь тени» («Сильмариллион»).       Между тем, Валинор до этого был изолирован по воле Валар: «В ту же самую пору, что в песнях зовется Нурталэ Валинорева, Сокрытие Валинора, были созданы Зачарованные острова; а моря вокруг них стали сосредоточием теней и морока <…> С трудом мог пройти между ними корабль, ибо рокот волн, вечно бьющихся о темные скалы, укрытые саваном тумана, таил в себе опасность. А в сумерках великая усталость и отвращение к морю овладевали мореходами; но те, что ступали на землю тех островов, оказывались в ловушке и погружались в сон, коему предстояло длиться вплоть до Изменения Мира» («Сильмариллион»).       То есть сила Сильмарилей несколько раз в критической ситуации оказывалась сильнее силы Айнур, позволяя героям в борьбе с Морготом добиться своей цели. Поэтому стремление Феанора вернуть Сильмарили — не только лишь собственническое отношение к своему творению и уж тем более не какая-то бессмысленная придурь. Уже в «Бегстве нолдоли» Феанор говорит о том, что в Сильмарилях «судьбы сокрыты / народа Эльфланда». В опубликованном «Сильмариллионе» этот мотив усилен — «Мандос же предсказал, что судьбы Арды, земля, вода и воздух заключены в сих кристаллах». Именно попадание Сильмарилей в руки Эрухини (рода Лютиэн, а позднее — к Эарендилю) создало предпосылки для перелома в войне с Морготом.       Один лишь пример Сильмарилей и их использования (причем использовали их всякий раз Эрухини) указывает на судьбоносную роль Эрухини в истории Арды. Не случайно наиболее дальновидные Айнур — как добрые (Мелиан), так и не очень (Саурон) сделали свою ставку на то, чтобы связать свою судьбу с Эрухини. В случае Мелиан это любовный и политический (она была его ближайшим советником и наставником его народа) союз с Тинголом, королём Дориата, породивший род Лютиэн, сыгравший в истории Арды судьбоносную роль. В случае Саурона это его роль не просто земного тирана, а наставника и правителя людей — в отличие от того же Моргота, который, совратив людей и использовав их в своих целях против эльфов, толком ими не правил (истерлингов он загнал в Хитлум и запретил им его покидать, предоставив их собственной судьбе); согласно «Акаллабет», Саурон даже принял титул «King of Men», «король людей», как оспаривал у него Ар-Фаразон. Но вернемся к Феанору.       Конечно, абсурдом было бы надеяться на победу над Морготом силой одних лишь нолдор. Но Феанор на это и не надеялся — напротив, он стремился привлечь на свою сторону сперва тэлери, а позднее — синдар Белерианда (причем в последнем он даже добился определённых успехов — см. часть про взаимоотношения феанорингов с синдар). Позднее феаноринги последовательно старались привлечь на свою сторону всех врагов Моргота — и гномов, и эдайн (после того, как феаноринги на примере халадин убедились в боеспособности людей), и истерлингов. При том, что к истерлингам остальные эльфы и служащие им эдайн, по-видимому, ещё до их предательства относились недружественно — см. слова Хурина Стойкого о них: «люди, недавно пришедшие из-за гор, ничем не лучше орков» («Дети Хурина»).       Разумеется, тут неизбежно встаёт вопрос об отношении Феанора к людям — ведь в речи в Тирионе он: «Долго говорил Феанор, убеждая нолдор последовать за ним и собственной доблестью завоевать свободу и обширные королевства восточных земель, пока не поздно; ибо в речах его эхом звучали лживые наветы Мелькора о том, что будто бы Валар обманули эльфов и намерены держать их в плену, чтобы люди стали править в Средиземье» («Сильмариллион»). Однако стоит помнить о том, что нолдор о людях толком ничего не было известно: «Многие эльдар в первый раз тогда услышали о Пришедших Позже» («Сильмариллион»). Это всё никак нельзя списать только на ложь Моргота — так же предвзято поначалу смотрели на людей и синдар:       «Эльфы не встречали людей какого-либо рода или расы, пока нолдор спустя многие годы не вернулись в Белерианд и не вступили в войну с Морготом. Синдар даже не подозревали об их существовании, пока не пришли нандор; но те принесли только слухи о странном народе (который сами не видели), скитающемся по землям Востока за Хитаэглиром. Из этих неясных рассказов синдар заключили, что этот «странный народ» был некой умалившейся расой авари либо же был сродни оркам, созданиям Мелькора, выведенным в насмешку над истинными квенди» («Квенди и Эльдар»). Знал ли вообще Феанор о том, что люди это Эрухини, с учётом того, что «Мелькор же тайно поведал эльдар о Смертных людях, видя, что умолчание Валар можно исказить и обратить во зло» («Сильмариллион»), при том, что (помимо того факта, что Мелькор лгал) «Мало что знал он тогда о людях и сам»?       Вообще, пока эльфы, люди и гномы недостаточно знали друг друга, подобные заблуждения друг о друге у них были распространены — см. описание восприятия гномов предками эдайн: «Это был чистосердечные, храбрые и верные люди, враги Моргота и его слуг; и сначала они с подозрением относились к гномам, опасаясь, что те были под Тенью (как они говорили)» («О гномах и людях»). Синдар вообще поначалу приняли Малых Гномов за животных: «эльфы Белерианда не ведали, что это за существа, охотились на них и убивали» («Сильмариллион»). А ведь нолдор поначалу даже не были знакомы с людьми, в отличие от других примеров!       Говоря о целях Феанора, стоит обратить особое внимание на его ответ Мандосу: «и вот что добавлю я к вашему приговору: деяния наши станут воспевать в песнях, пока длятся дни Арды» («Сильмариллион»). На мой взгляд, это заявление несводимо к проявлению того, что является атрибутом языческого концепта героизма в целом (прожить жизнь недолгую, но яркую, чтоб тебя запомнили навсегда). Слова Феанора предполагают то, что о нолдор будет, кому вспомнить, даже в случае его поражения, вероятность которого он допускал изначально, в ответе герольду Манвэ, ещё до Приговора Мандоса — «если Феанор и не сможет одолеть Моргота, по крайней мере не мешкает он с вызовом на бой, а не пребывает в бездействии, горюя понапрасну». Очевидно, что в мире, где Моргот победит, в случае поражения нолдор петь о них песни будет некому (или, во всяком случае, делать это будет довольно затруднительно и небезопасно). А значит, Феанор исходил из конечного поражения Моргота.       Это объясняет и поведение Феанора перед смертью, которое некоторым представляется безумным: «Последний раз окинув взором склоны Эред Ветрин, увидел он вдали пики Тангородрима, самой мощной твердыни Средиземья, и понял Феанор (ибо в смертный час снизошел на него дар предвидения), что не во власти нолдор ниспровергнуть их; но трижды проклял он имя Моргота и повелел своим сыновьям соблюсти клятву и отомстить за отца» («Сильмариллион»). Феанор требует от сыновей продолжать борьбу с Морготом, которая имеет для него ценность независимо от того, победят сами нолдор или нет. См. его слова: «По меньшей мере такой урон нанесу я Врагу Валар, что даже могучие в Круге Судьбы изумятся, услышав об этом. О да, это им в итоге следовать за мной. Прощай же!» («Сильмариллион»).       Безусловно, Феанор мечтал о свободной и благополучной жизни для своего народа в Средиземье, но к этому его цели не сводились. Грядущее ниспровержение Моргота — не силами нолдор, так хотя бы в более отдалённой перспективе, силами Валар — имело для него самостоятельную ценность, поскольку в мире без Моргота хотя бы Эрухини Средиземья (с учётом слабого и в целом реактивного вмешательства Валар в дела мира за пределами Валинора) получали возможность жить по своей воле. Даже Саурон, при всей его моральной деградации после создания Единого Кольца и тем более после совращения нуменорцев, являлся несравненно меньшим (во всех смыслах этого слова) злом, чем Моргот — и в итоге, подобно своему бывшему повелителю, был повержен. Таким образом, Феанор вовсе не был безрассудным глупцом — наоборот, он думал на перспективу, и по меньшей мере часть его прогнозов в итоге реализовалась.       Это вписывает в то, о чем писал сам Толкин в одной из своих заметок — а именно, что «решение пригласить эльдар переселиться в Валинор и жить вне опасности от Мелькора противоречило замыслу Эру. Оно родилось в тревожный час и, можно сказать, от недостатка доверия к Эру, из страха и боязни Мелькора, а решение эльдар согласиться на приглашение было вызвано ошеломительным впечатлением, произведѐнным на них встречей, в годы неопытной юности, с блаженством Амана, с красой и величием Валар. Оно имело разрушительные последствия, изничтожив присутствие эльфов в Средиземье и тем самым лишив людей большой доли задуманной помощи и наставления от «старших братьев», раскрыв их всей мощи и обманам Мелькора. К тому же, поскольку жизнь в Амане под прикрытием, а не в Средиземье (как было задумано), в действительности противна эльфийской природе, последствием его стало восстание нолдор»[3].       Феанор, надо думать, изначально сомневался во многих решениях Валар, поскольку после смерти его матери Мириэль и второго брака его отца Финвэ «он обеспокоился, исполнившись гнева и возмущения; хотя и не записано, что он следил за ходом Спора или обратил внимание на причины, что привели к приговору, или знал его условия, кроме одного: Мириэль приговорена к вечному лишению тела, так что он не сможет ни прийти к ней, ни заговорить, пока сам не умрет» («Шибболет Феанора»).       Точно так же он изначально не доверял Мелькору: «никто из эльдалиэ не ненавидел Мелькора больше, нежели Феанор, сын Финвэ, первым нарекший его Морготом. Хоть и запутался Феанор в тенетах злобы Мелькора против Валар, не вел он с ним бесед и не принимал от него советов» («Сильмариллион»). Напрашивается мысль о том, что он изначально сомневался в его раскаянии — подобно некоторым, наиболее прозорливым, Валар: «Но не обманулся Улмо, и Тулкас сжимал кулаки всякий раз, как проходил мимо Мелькор, его заклятый враг» («Сильмариллион»).       По части отношения к высшим силам напрашивается сравнение (с одной, но важной оговоркой) Феанора с Сауроном после Войны Гнева — они оба разочаровались во всех Валар (включая Мелькора): «Один из младших Духов, сотворенный до Мира, он знал Эру. Вероятно, он убеждал себя, что Валар (включая Мелькора) потерпели неудачу, а Эру просто покинул Эа, или, во всяком случае, Арду и больше не вспомнит о ней» («Преображенные Мифы»). Исходя из таких предпосылок, Саурон в какой-то момент пришел к идее стать богом для Эрухини. Отличие Феанора от Саурона состояло в том, что, сомневаясь в Валар как наместниках Эру, он в то же время надеялся на то, что история Арды по-прежнему направляется Эру и тот не оставит Эрухини без помощи.       Таким образом, Феанор объективно выступает в качестве своего рода Мартина Лютера Арды, а его речь в Тирионе оказывается аналогом 95 тезисов Лютера[4]. Вполне возможно, что эта параллель не ускользнула и от самого Толкина — что повлияло на довольно неоднозначный характер образа Феанора в его творчестве.       Но, несмотря на это, в конечном итоге оказывается, что Феанор был во многом прав. Да, Исход во всех отношениях (раскол между Феанором и Финголфином, конфликт с тэлери и т.д. и т.п.) пошел не по лучшему сценарию. Да, Клятва Феанора навредила жителям Белерианда, причем, парадоксальным образом, самим феанорингам больше всего. Да, Феанор недооценил людей и их роль в последующей истории Арды (впрочем, он и не знал их — и, возможно, встреть Феанор тех же эдайн вживую, он бы изменил мнение о людях к лучшему). Но тот расчет Феанора, что лежал в основе самой идеи войны с Морготом (отдельно от Клятвы и конфликта с Финголфином за власть над нолдор), в конечном итоге себя всецело оправдал — и изменил Средиземье к лучшему. И его расчёт на вмешательство Эру в итоге оправдался — хотя само это вмешательство было осуществлено уже не через него и его сыновей, а через других личностей. [1] Примечательно, что позднее феаноринги не трогали живших в Оссирианде Берена и Лютиэн, хотя Клятва Феанора предполагала месть любому, завладевшему Сильмарилями — не потому ли, что вернулись к жизни они именно по воле Эру? [2] https://users.livejournal.com/-radhruin/61774.html? [3] https://vk.com/wall-23592973_199342? [4] https://ficbook.net/readfic/12797326