***
Суставы болели, словно их выворачивали с опытом палача в пыточной. Шрамы чесались в месте швов, создавая желание содрать с себя всю кожу нахуй, и здоровую, и больную. Ужасно болела голова и хотелось выдуть в одно лицо водонапорную башню. Даби ненавидел пить. Ненавидел похмелье, ненавидел ложную пьяную легкость в костях, ненавидел вкус и запах, так сильно напоминающий собранную на коленке аптечку из куска ваты и водки. И все равно пил, каждый раз. Даби, привычным движением перекатывающийся с футона на холодный бетонный пол очередной заброшки, в которую ему повезло залезть, внезапно оказался лицом к лицу с высотой. Проще говоря, он с глухим стуком (и не столь глухим матом) свалился с чьего-то дивана на пол. К счастью, не бетонный. Даби открыл глаза и попытался вникнуть в происходящее. Он был на полу, это был факт. До этого он был, ну да, на диване, тоже факт. А где он был до дивана? Он был одет, факт. Неужели его вырубило у какого-то несчастного попутчика по дороге пьянства? Ну.. не факт. Из темноты на него смотрело лицо. Лицо было стремно подсвечено мигающим экраном какой-то маленькой херни. Даби бы перекрестился, но это было бы глупо и он был более чем уверен что выглядел бы он при этом как крестящийся демон. И вообще, он же готка. Или это не имеет значения….? Лицо, на него смотрящее из темноты, улыбнулось. Ну, наверное. Даби очень надеялся что это была улыбка а не оскал неведомой херни, которая его сейчас сожрет. Но огни все равно заплясали по его вытянутой перед собой руке. Именно в этот момент Изуку Мидория решил проснуться и свеситься с дивана, проникновенно заглядывая в чужое помятое лицо. “А ну, блять, вышли все из сумрака!”, – хрипло просипел не ожидавший такого поворота Даби, чувствуя что-то близкое к инфаркту. И пустил по рукам пару предупредительных всполохов огня. Мидория тут же отшатнулся и вслед за ним что-то, по стеклянному звуку напоминающее то ли стаканы, то ли бутылки, упало на пол. Лицо-из-темноты сменило свой оскал на удивленно-охуевшее выражение. Даби, с колотящимся в ушах сердцем, тяжело дышал и посылал предупреждающие огни по телу. Где-то с пола, на который Даби как свалился, так там и остался, раздался неразборчивый мат. Изуку Мидория, в темноте различимый только Томурой, по-собачьи склонил голову в бок и принялся анализировать новую красивую причуду.***
Курогири слишком мало платили за это дерьмо. Ему, вообще-то, в целом не платили, он работал за привилегии и респект. В основном за респект. Уважение и расположение самого главного Злодея(тм) добывало ему то, что никогда бы не добыли простые деньги. Но это все сиюминутное отвлечение- Давайте посмотрим на ситуацию глазами Курогири. Он вышел из бара за продуктами пять часов тому назад. Бар тогда был наполнен разными людьми, которые как раз закончили пытаться друг друга пререзать и перестрелять и начали пытаться друг друга перепить. Как бармену, Курогири стоило бы именно в этот момент понять свое призвание и разливать веселящий сок благодарной публике. Но Курогири барменом быть особо никогда и не хотел, да и вообще, он верил в благоразумие Инко и ее чуткий присмотр. Это он зря. Маленький зеленый гремлин с пистолетом не из воздуха родился. Так вот, он вышел из бара подышать свежим воздухом, прогуляться по городу, сделать вид, что все это ради продуктов. Продукты он, в конце концов, купил и даже те, которые надо. Потом подумал. Подумал еще раз. И зашел в ближайший фастфуд. Это было где-то через два-три часа после того, как мужчина решил покинуть бар. После получения нескольких пакетов жирной теплой пропахшей страданиями работников ПБО еды, Курогири решил заглянуть на кухню бара. Заглянул. Решил, что возвращаться рано. Разгрузил порталами продукты, не заходя в бар, и скинул фастфуд на головы уже явно окосевших злодеев и гостей бара. Вслед ему пожелали вечной жизни, несметных богатств и мертвых отцов. Курогири, посчитав свой рабочий долг выполненным, отправился дальше по своим делам. Пять часов спустя своего ухода, нагулявшись на неделю вперед, он обнаружил отсутствие у себя ключей от квартиры. И решил заглянуть в бар. Он открыл дверь. Прошел в бар. Услышал звон стекла и мат. Ударил рукой по выключателю. На диване сидел выглядевший как не до конца оживший зомби Изука и что-то увлеченно бормотал. Рядом с ним, примостив голову на подлокотник дивана, спал какой-то новенький с мутантной причудой. Сугучи? Суичи? Шуичи? Курогири не запоминал всех, отдавая дань здравой мысли о скорой смерти больше половины новичков. На полу, у дивана, запутавшийся в простыни, сидел еще один новенький, тот который наполовину фиолетовый с готическим налетом. Он оживленно переругивался с юным мастером Томурой Шигараки и активно жестикулировал. На стойке бара, развалившись, сопела милая блондинистая девочка. Стейн, распластавшийся в позе звезды, храпел в окружении аккуратно разложенных по его периметру бутылок. Периодически он двигался и бутылки со звоном падали. Очередной новенький, в этот раз в монохромной маске, ставил бутылки на место и смотрел на спящего Стейна с решимостью игуаны. Томура вздохнул поверх своего свитча. “Такие НПС как ты не заслуживают даже Дневной, о том что тебе не хватает мозгов посмотреться в зеркало и увидеть там отсутствие любых признаков Ночного я вообще молчу” – “Ебало закрути обратно, я вылитый Антон!” – “Долохов?” – “Ты мне тут кроссоверы не устраивай, закос на Джузо-” – “Я тебе, непись, глаза дизентегрирую.” – “А ты, мелочь, че думаешь? Давай я сожгу твоего дружка, всем дышать станет легче” – “Назови меня мелочью еще раз, я твои кишки на люстру намотаю и мне ничего за это не будет.” – “Понял, не дурак, дурак бы не понял.” Курогири быстрым шагом прошел через спящие (в нем была светлая надежда в человечество и, в особенности, в Инко, так что мысль о возможных трупах он игнорировал) на полу тела, взял под стойкой свои ключи, таким же путем дошел до выключателя, выключил в баре свет и удалился домой. Спать и надеяться на отсутствие утренних подарочков в виде трупов.***
Урарака уминала второй пакет мандаринов. Стараниями Исцеляющей Девочки ее пообещали выписать и отпустить на все четыре стороны утром. Два дня она валялась в медкрыле на койке в ЮЭй. Вообще цифра два много что описывала. Два дня. Две ноги. Два посещения друзьями. Два пакета мандаринов, всученные ей в руки злобно (как она уже начинала думать, чисто по инерции) зыркающим на нее Бакуго, дважды пришедшим к ней в палату за последние два дня. Бакуго не извинялся. Он вообще ничего не говорил, только отдавал ей фрукты в желтых пакетах. В первый раз Урарака только глупо хлопала на этот выверт судьбы глазами. Во второй она достала мандарин и, на пробу, протянула его однокласснику. Бакуго взял мандарин и, не меняя сосредоточенно-злобного выражения лица, почистил его. А потом протянул очищенный мандарин обратно Урараке. И ушел. Мандарины казались самыми вкусными мандаринами в ее жизни. Урарака почти простила Бакуго за сломанные ноги.***
Хитоши Шинсо любил котов. Это был факт жизни, как знание о том что ночью на небе луна, а утром солнце. Герои хорошие, злодеи плохие, Хитоши Шинсо любит кошек. Он, присев на корточки и поставив сумку в грязный асфальт переулка, зашуршал пакетом с кошачьим кормом. Маленькая тень на периферии его взгляда двинулась чуть ближе. Он положил еду чуть поодаль от себя и повернулся к юркой тени. “Нэко-сан”, – проговорил-прошептал мальчик, словно обращаясь не к бродячей кошке, а к достопочтенной леди. Кошка осторожно подкралась к еде и, вцепившись зубами в открытый пакетик (отберут, отравят, пнут, убьют), утащила добычу обратно в свой обжитый угол. Хитоши еще повглядывался в черную бесконечность за мусорными баками, но, видимо что-то решив для себя в жизни, закинул сумку обратно на плечо и отправился гулять дальше. Хитоши Шинсо любил котов.