Тлеющий огонь

Дилюк вернулся в дом Кэйи, ставший ему временным приютом, уже спустя несколько часов и в состоянии пусть и более бодром душевно, но куда более разбитом физически. Даже такая небольшая вылазка стоила дерущей боли, неприятно подсказывающей, что некоторые раны разошлись и вновь начали кровоточить. Зато они, по крайней мере, узнали немало интересного – пусть вопросов это оставило и куда больше, чем ответов. Все трое пленных так же упрямо отказывались говорить хоть слово о личности их командира или дальнейших планах, как и Хеди, как бы жестко их не спрашивали. Пытки, вообще говоря, были в Мондштадте строжайше запрещены, и никто из рыцарей никогда не стал бы нарушать этот запрет, но, как Дилюк и догадывался, Кэйя имел занятную привычку забывать сообщать эти утешительные новости самим пленным. Однако даже заметно запуганные своим положением, они молчали. Зато один из них брякнул, что отрядов была два, а после вынужденно сознался, что из первого, состоящего всего из троих человек, попалась только Хеди. Дилюк не мог понять, как много в его словах, то и дело перемежающихся ругательствами на нее, правды. Дана ведь ясно сказала, что в отряде было четверо – так куда же этот четвертый тогда делся… По кускам, обрывкам слов и недоговоренным фразам вырисовывалась и общая цель. Казалось, Фатуи хотели навести беспорядок, убрать магистра, а после выдвинуть одного из своих людей в качестве советника в момент кризиса. Так они уже делали с Эрохом, так что план был отработан – но, видимо, в этот раз их что-то спугнуло. Дилюк догадывался, что – или, точнее, кто – именно – но пока молчал. И все-таки это было странно. Что-то было не так. Как Дилюк не крутил в голове всю ситуацию, та решительно отказывалась складываться. Как неизвестный проник в штаб? Почему не скрывался, а после вдруг испугался слежки? Каким образом смогла пройти в собор незамеченной Хеди? И как вышло, что она первой пришла в штаб Ордо Фавониус, а не посланный с письмом мальчишка? Вопросы роились в голове, создавая мутное ощущение, что ответ где-то рядом, протяни руку и коснись, но Дилюк никак не мог его нащупать. Он вздохнул, откладывая размышления на потом. Сейчас в приоритете было не слечь с лихорадкой из-за банального воспаления. Дилюк стянул рубашку, недовольно цокнул, заметив, что бинты и правда пропитала кровь. К счастью, на столе наравне с лекарствами нашлись средства для перевязки. Рядом удобно стояло и зеркало. Он усмехнулся, оглянувшись на него. Ну что ж, шрамами его боги и так оделили от души: пара лишних ничего не испортит. Облокотившись на стол так, чтобы лучше видеть свое отражение, Дилюк начал разматывать уже загрубевший от крови бинт на предплечье. Откупорив свободной рукой бутыль, пахнущую дрянным спиртом, он плеснул оттуда на рану. Тихо помянув богов по недоброму имени – руку словно опустили в огонь – он принялся накладывать перевязку обратно. Левой рукой закреплять бинт было несподручно, но опыт брал свое, и скоро с этой раной было покончено. Занятый бинтами, он не услышал шагов и заметил Джинн только когда она уже остановилась у порога, прислонившись к косяку двери. – Добрый день, – с короткой улыбкой поприветствовал он. – Я думал, ты в Ордо Фавониус. – Сестра Барбара настаивает на том, что мне надо больше отдыхать, и Кэйя принял её слова всерьёз, – она вздохнула. – Ещё немного, и он украдёт у меня должность магистра. – Горе Мондштадту, если так, – беззлобно усмехнулся он. Джинн ответила короткой улыбкой. Дилюк обернулся, чтобы спросить про новости, и запоздало обратил внимание на собственное отражение. К его позору, щеки тут же начали легко гореть. И надо же было забыться! Не глядя на Джинн, он спешно потянулся к брошенной рубашке, но внезапно его руку мягко, но настойчиво остановили. Дилюк удивленно вскинул взгляд. Джинн, поджав губы, мяла в руках бинты. − Тебе нужно сменить повязки. − А. Да. Конечно, − растерянно отозвался он. – Займусь ими потом. − И как ты собираешься это делать самостоятельно, не потревожив швы еще больше? − О, не переживай, мне не… − попытался было отмахнуться он – ему и правда не впервой было самостоятельно заботиться о своем дурном состоянии, так что некоторый опыт у него однозначно имелся – но оказался твердо прерван. − Я знаю. И все же. У нее глаза были – мягкие озерные волны. Дилюк не нашел в себе сил спорить. Пальцы Джинн легкими касаниями щекотали кожу, пока она крепко накладывала бинты. Как ни странно, жгучий спирт уже не так сильно ожигал раны. Дилюк же не мог заставить себя отвести взгляд от ее сосредоточенного лица. Джинн изменилась. Он знал это с самого начала, разве нет? Она повзрослела; на смену той мягкой тихой девушке, которую он когда-то знал, пришла магистр рыцарей. Она иначе одевалась, иначе держала себя и у неё был иной голос, а все же, спустя эти долгие дни, он уже не мог не замечать: она все еще была той самой Джинн. И от нее все еще неизменно пахло одуванчиками. Дилюк готов был покляться: ни одному человеку мира этот аромат не подходил лучше, чем ей. Джинн аккуратно закрепила очередной бинт и отложила бинты. На лице ее отпечаталась странная, отдающая горечью задумчивость. − Откуда у тебя столько шрамов? − Хм? – он склонил голову, оглядывая собственное тело, а после усмехнулся. Да уж, выглядело оно и правда потрепано. – Признаюсь, не все сразу вспомню. Но большинство из Снежной. Напоминание о горячей любви Царицы и ее верноподданных. Она взглянула на него, прямо и словно видя впервые. − Ты изменился, − коротко признала Джинн. «А меня не было рядом» − Дилюк читал собственное сожаление в ее негромких словах. У Джинн не было шрамов, но у нее изменился взгляд. Дилюк не мог не спрашивать себя: а насколько это было больно для нее, остаться наедине со всеми тревогами? Через что она, в которой сочувствия и милосердия хватило бы на десятерых, прошла, что понимала желание Кэйи убить Эроха, что принимала решения так твердо и уверенно, что сражалась с таким мастерством? − Ты тоже. Джинн кивнула, больше своим мыслям, чем ему. Рука ее легко скользнула по одному из не самых старых шрамов. − Откуда этот? – зачем-то поинтересовалась она. Дилюк медлил с ответом. Он смотрел ей в глаза, вдыхал аромат одуванчиков и кожей чувствовал мягкие касания, и он думал о том, как легко он мог бы солгать. У него так много отметок на теле – все разве упомнишь? − Получил от одного из чудовищ Бездны год назад. − Год назад?.. Дилюк мог бы солгать. А был ли смысл? − Помнишь, ты говорила, что я мог бы быть Полуночным героем? У тебя хорошая интуиция. Джинн замерла, и он поспешил объясниться: − Прости. Кажется, я доставил вам немало проблем. Полагаю, это было не лучшим решением – держать все в тайне, особенно от тебя, но у меня… были причины не говорить. Они оба знали – у этой причины было одно определенное имя. Но это имя было давно мертво. − Почему говоришь теперь? – помолчав, спросила она. Дилюк повел плечом. − Потому что я доверяю тебе. Стоило бы пораньше об этом задуматься. Он всегда доверял Джинн. Что бы ни случалось, это было так. Просто в тот день он зарекся полагаться хоть на кого-то. Опоры, которые казались такими надежными, слишком часто рушились под его ладонями, раз за разом заставляя рухнуть обратно в пропасть. Опираться лишь на себя было легче. Никаких разочарований, никаких предательств и совсем некого винить, кроме собственной слабости – как и некого терять, хотел бы добавить Дилюк, но вот терять ему всегда было кого. В этом он за последние дни более чем убедился: жаль лишь, боги несколько жестоко преподносят свои уроки. Но боги знают, как же сильно он хотел вернуться. Джинн вдруг коротко, устало засмеялась. Дилюк удивленно взглянул на нее, и она улыбнулась ему – злости во взгляде, ожидаемой и заслуженной, не было ни капли. − Это и правда твой стиль, − пояснила она; в голосе тлело тепло. – Узнаю Дилюка Рагнвиндра, которого я знала. И в ее улыбке было что-то до замирания сердца знакомое. − Взаимно. Дилюк часто ошибался. Еще чаще он ошибался из собственной дурости, глупо и гордо не позволяющей ему делать то, чем горело собственное сердце, заставляя намеренно тащить давно опостылевшую лямку. Он всегда, с самого детства, был ужасным лжецом, и все-таки упрямо продолжал раз за разом лгать самому себе. Но сейчас ему все-таки хватало честности понять: он все еще был влюблен в Джинн. − Ты спрашивала, скучал ли я по старым временам. Он переловил ее ладонь; касание почти неосознанное. У Джинн слегка загорелись щеки, или лишь кажется ему – а важно ли? − Могу уверенно сказать, что скучал по тебе. Она не ответила – ей и не нужно было отвечать – лишь дыхание ее чуть сбилось, словно подхваченное танцующим по комнате ветром. Пахло одуванчиками, по-летнему нежно. Ладонь Джинн коснулась его лица, запуталась в алых прядях. Солнце золотилось на ее коже, когда он нагнулся и осторожно, не думая, не давая себе задуматься и испугаться, поцеловал ее. Солнце пело, когда он почувствовал: его не отталкивают – отвечают тем же. Что-то разрушалось. И что-то вновь становилось цельным.

***

Ветер играл с бумажным объявлением, трепал его края, будто то и норовя отодрать вовсе. Дилюк пробежался по нему глазами, не давая себе толком вдуматься в содержимое. Он сам отдал указание закрыть «Долю ангелов» пока они не разберутся со всеми трудностями, вызванными пожаром, и хотя бы не выстроят заново логистику доставки вина – не говоря уже об уходе за внезапно осиротевшем виноградником, требующим сейчас так много сил, как только они могут ему отдать. Однако сейчас, стоя напротив глухо закрытой двери, он не мог не ощущать странной горечи. Дилюк толкнул дверь, входя внутрь. Его встретила тишина. Семеро, он и не помнил, когда в последний раз здесь было тихо... Пустые столы одиноко громоздились на своих местах. Бокалы, все идеально вытертые, стояли ровным рядом на полке у барной стойки. Бутылки вина матово поблескивали в свете. Дилюк прошел по залу, вслушиваясь в звук собственных шагов, отчетливо отдающихся в тишине. «Доля Ангелов» погрузилась в глубокий сон. Но она не была мертва. Дилюк знал – через пару недель, которые займут все перевозки, новые договоры, новые схемы и отчеты, она вновь проснется. Вновь застучат кружки, польется шумная речь, может быть, заглянет на вечер тот молодой бард. Через несколько лет они отстроят и винокурню. Все вернется на свои места. А где его место? Где теперь его дом? Дилюк по привычке коснулся шеи. Кожа помнила следы чужих рук, и на этот раз они не душили – касались с нежностью. Он давно ушел из Снежной, и хоть он и не прощался, он оставил свое перо. И, Дилюк знал, это не было важно, что никто его не провожал. С ним не прощались не для того, чтобы заставить вернуться. Они просто лгали судьбе, не давая старухе-смерти выйти на его одинокий след. Птица, отбившаяся от стаи, обречена; они лгали в лицо звездам, чтобы он мог вопреки этому найти спокойный путь домой. На самом деле, он ведь знал это всегда. Как и то, что Андрей никогда бы не потребовал от него мести. Как он знал, что его отец никогда бы не одобрил вечного траура по себе. Семь долгих лет – не пора бы вернуться домой, раз он наконец осмелился вспомнить, куда возвращаться? Тихо застучали по дереву каблуки. Дилюк вскинул голову и улыбнулся Аделинде, спускающейся со второго этажа. Она тоже казалась чужеродной здесь. Дилюк привык видеть ее на винокурне, окруженную стайкой горничных, умело распоряжающейся бытовыми делами. Сейчас же руки ее были заняты пачкой бумаг, а под глазами залегли тени, пусть и тщательно скрытые косметикой. − Добрый день, мастер. − Добрый, Аделинда. Как вы? − Ничего смертельного, − успокоила она. – Все оправились, даже Саймон уже давно на ногах. Мы разместили на новых местах тех, кто жил в поместье. К счастью, рыцари согласились выделить пару человек, чтобы иногда присматривать за виноградником, так что за него тоже можно пока не беспокоиться. Она положила бумаги на стол. Они были исписаны аккуратным, убористым почерком, формируя планы и вычисления. − Мы с Эльзером набросили первый план без вашего ведома, − пояснила Аделинда. – Простите за вольность, мастер, но вы были больны, а решать надо было срочно. − Все в порядке, − заверил Дилюк, перебирая в руках листы. К его удовлетворению, решения были дельными и практичными. Пара моментов зацепила его взгляд сомнением, но некоторые другие пункты воистину восхищали продуманностью. Он едва ли сам смог бы предложить что-то лучшее. Когда первое обсуждение было закончено, и Аделинда пообещала учесть правки, он все же не сдержал похвалы. − Вы отлично поработали, − Дилюк улыбнулся. – В самом деле, это просто превосходно. Смотрю, я могу более чем положиться на вас. − Мы ведь почти четыре года управляли винокурней, опыта нам хватает, − напомнила Аделинда. – Не беспокойтесь. Мы способны позаботиться о ней. − Это вам не о чем беспокоиться, − он потер висок. Головная боль все еще иногда накатывала, прошивая уколами. – Дурной из меня иначе господин – перевесил всю работу на вас. − Это и есть наша работа, − поправила она. – И вы в любом случае останетесь нашим господином, даже если не последуете за своим отцом. Дилюк удивленно взглянул на нее, но Аделинда, тепло улыбнувшись, не спешила ничего пояснять. Она уже сложила бумаги обратно, ловко перевязав их бечевкой, чтобы не растерять. Некоторые были отложены – их надо было отнести в Ордо Фавониус для сверки. Они и впрямь отлично справлялись, мысленно повторил Дилюк. Получается, он и правда и не соврал Кэйе. Винокурня отнюдь не рухнула за пару дней его отсутствия – даже если в эти пару дней ей пришлось сражаться за свою жизнь. Это должна была быть удручающая мысль, но ему, напротив, как будто стало немного легче дышать. − Спасибо, Аделинда. Но отдохни сегодня, − Дилюк уверенно забрал часть бумаг, − остальное я сделаю. Она не стала спорить. Уточнив еще пару деталей и дав пару весьма настойчивых совета по поводу того, что и ему самого надо отдыхать и заботиться о собственных травмах, Аделинда оставила его одного. С минуту Дилюк молча стоял посреди зала, вдыхая его непривычную, тоскливую тишину, а после уверенно направился в комнату. Он опустился за стол, зажигая щелчком пальцев огарок свечи – и когда только успела догореть?.. – и доставая чернильницу с пером. С бумагами он разобрался довольно быстро, но вставать не спешил. Помедлив, Дилюк достал еще один чистый лист и медленно, словно задумываясь над каждым словом, написал письмо. Откинувшись на спинку стула, он оглядел его, едва сдержал порыв скомкать или отдать свече, и аккуратно и так же неспешно сложил, запечатывая в конверт и убирая во внутренний карман. Тот словно потяжелел на целое непростое решение. В любом случае, об этом он еще подумает позже – сжечь всегда успеет… Напоследок же Дилюк открыл ящик стола, проводя рукой, и нахмурился. Тот был пуст. Но ведь ошибки быть не могло: он точно оставил маску здесь. Что же тогда случилось? Никто из работников не стал бы рыться в его вещах, да и до сих пор он не слышал о внезапном раскрытии его личности. Конечно, ее могла забрать Аделинда, справедливо рассудив, что подобную вещь не стоит оставлять без присмотра. Но она ни слова об этом не сказала, пусть они и были точно наедине. Забыла за заботами? Слава Семерам, если и правда так. На всякий случай обыскав комнату и убедившись, что маски здесь точно нет, Дилюк все же решил не тревожиться раньше времени, несмотря на нарастающее беспокойство в груди. Он может прямо спросить у Аделинды после. Если же это не она… Что ж, тогда у него станет на одну заботу больше. С этой неутешительной мыслью он погасил свечу и вышел, прикрыв за собой дверь. Было непривычно, как мало людей ходило вокруг, пока Дилюк закрывал таверну. Он порядочно провозился с замком, а за это время кроме пары мальчишек, носящихся по всему городу, заметил разве что молодого священника, видимо, изрядно торопящегося и даже не ответившего на приветствие. Машинально проводив того взглядом, он убрал ключ в карман. − Мне он тоже не нравится, − хмыкнул кто-то рядом. Дилюк поспешно оглянулся и только сейчас увидел Фридера. Тот неприязненно смотрел вслед священнику. − Много грехов? − усмехнулся он. − Ха, − равнодушно отозвался тот и тут же задал вопрос, который, видимо, и привел его сюда. – А что, таверна правда закрыта? − Ненадолго, − успокоил Дилюк. – Только пока не решим проблемы, связанные с пожаром. А ты что, ждал меня здесь все это время, чтобы спросить об этом? − Угу, − шмыгнул он и стрельнул злым взглядом в сторону удаляющейся спины священника. – Заодно следил, чтобы никто не разворовывал. − А были причины для беспокойства? – уточнил он. − Были. Диона вот пару раз заглядывала, с такой победной ухмылкой, словно это ей сам пиро архонт подсобил, − подтвердил тот. Дилюк выдохнул, улыбнувшись краем губ. Их вражда с Дионой продолжалась уже давно и имела для того малопонятные для него самого основания. – Да и священник этот… Вот скажи мне, что служителю церкви нужно на заднем дворе таверны? Он же даже не пьет! Дурное подозрение царапнуло изнутри раньше, чем он осознал его. На заднем дворе, значится… Оттуда в общей суматохе легко попасть в его комнату. Это, конечно, было лишь пустой догадкой, но сейчас Дилюк невольно задавался вопросом: а куда тот так спешил, что выбрал столь долгий путь? − Ты с ним даже не знаком, а уже столько недовольства, − заметил он, старательно сохраняя спокойный тон. − Да знаю я его. Эммерик Нейман это, знакомый моей тетки. Он в собор-то попал по связям. А теперь, чувствую, еще где знакомых отыскал – в любом случае, денег у него прибавилось. Вот и думал, вдруг, вино заодно воровать примется. Он же первым о пожаре и узнал – это к нему тот парень прибежал, он сам и направился на помощь. Вот дурень! Из него целитель не лучше, чем из меня, даром, что он учился. Дилюк смотрел в сторону, где скрылся Эммерик, и мысленно повторял эти простые слова. Стало быть, это он отправился на помощь – и вскоре после этого на них с Джинн напали. Служители собора всегда легко вхожи в штаб Ордо Фавониус. Его замечали рядом с черным входом в таверну, где хранилась маска, теперь исчезнувшая. Теперь его лицо казалось Дилюку знакомым. Ну конечно, запоздало вспомнил он. Тот священник, который говорил с Барбарой… И он ведь так старался удержать ее в беседе, когда она собиралась идти к больным – и это как раз в тот момент, когда Хеди пыталась отравить Тай. Не слишком ли много совпадений? Дилюк обернулся на таверну. Теперь он вспомнил. В тот вечер, когда все началось, Кэйя сказал, что расследует какое-то важное дело. Он беседовал со священником, и тот говорил что-то о ком-то из собора, нечистом на руку, и чужаке. Эта беседа оказалась забытой на фоне всего, что произошло позже, но ведь того офицера Фатуи часто видели в соборе – а Эммерик вдруг стал богаче. Это вовсе не было контрабандой. Это было подкупом. Тот пленный сказал, что в отряде офицера было трое солдат, включая его самого и Хеди. Но Дана говорила, что их было четверо. Так где же тогда четвертый? Пазл сложился с тихим щелчком. Дилюку не хватало только доказательств, и он знал, где их получить. − Занимательно, − пробормотал он, стараясь ничем не выдать своих подозрений. Он, не глядя, нашел в кармане монетку и протянул ее Фридеру. Даже не зная о том, тот, кажется, здорово ему помог. – А ты отлично поработал. Дилюк почти не слушал веселую благодарность юноши. Мысли его были заняты новой догадкой – и опасением того, как бы Эммерик не сбежал прежде, чем он сможет до него добраться. Коротко поспрошавшись с Фридером, он стремительно направился к собору. Что ж. Вот и наступила их очередь быть в этой погоне охотниками. В соборе Дилюк застал Барбару и, ничего толком не поясняя, попросил позвать Розарию. Посомневавшись, та, впрочем, согласилась, и быстро скрылась за дверью. За дорогой первая горячность догадки спала, и теперь Дилюк решил занять время ожидания еще одним важным делом, и направился в лазарет. Он уже слышал, что Тай пришла в себя, но невольно тревожился перед этой встречей. Слухи не обманули. Стоило ему постучаться, как в ответ раздался ее голос, пусть и охрипший. Дилюк вошел и невольно улыбнулся. Несмотря на все волнения, он был безмерно и искренне рад видеть ее в сознании и стремительно идущей на поправку. Тай махнула рукой, приглашая к себе, и он послушно опустился на край кровати. − Совсем я расклеилась, − пожаловалась она. – Рана не такая уж серьезная, а пролежала здесь чуть не с неделю, аж стыд берет. − Лучше поправься как следует. Рана, может, и не смертельная, но яд не дает ей зажить, − заметил он. Тай вздохнула. − В курсе. Но отсюда я могу только слышать о твоих злоключениях, чувствуя себя самым бесполезным агентом из всех возможных. − Как видишь, мои злоключения не столь ужасны. − То, что ты каким-то чудом выжил, конечно, утешает, но не отменяет всего остального. Дилюк хмыкнул. − Ты отнюдь не бесполезна. Это твоими стараниями мы смогли опередить их изначально, − напомнил он. Тай усмехнулась, качнув головой. Пусть ее лицо и было по-прежнему живым и чуть насмешливым, она все еще носило следы долгой изматывающей борьбы с болезнью. Дилюк тихо вздохнул. − Прости, Тай, − негромко произнес он. – Из-за меня ты дважды чуть не погибла. Я пойму, если ты захочешь найти… увлечение поспокойней. Тай взглянула на него так, словно всерьез задавалась вопросом, точно ли она окончательно пришла в себя или все еще бредит. − Да, − наконец изрекла она. – Я еще недооценила твои раны. Тут в пору начинать молиться Барбатосу, потому что у тебя явно горячка. − Я серьезно, Тай. − Я тоже, − отрезала она. – Дилюк, я Зяблик, если ты вдруг забыл. Ты сам дал мне это прозвище, и ты же объяснял, что оно значит. Одна стрела да чей-то яд не могут этого изменить. Он обернулся на нее, ощущая, как к горлу подступает ком. Зяблик, ха… Он и правда дал ей это имя. И, раз Тай так говорит, не ему сомневаться в ее верности теперь. Даже если это стоило так много, что он не был уверен, что в самом деле заслуживает подобного. − Кстати, − вдруг встрепенулась Тай, не дав ему даже поблагодарить ее, − я пока тут лежала, кое о чем вспомнила. Я все думала, почему портрет так сильно испугал его – сумка с ним ведь пропала, ты знаешь? И мне подумалось… − Не надо, − прервал ее Дилюк, слыша чужие шаги в коридоре. Тай нахмурилась, но продолжила, быстро и упрямо. − Да послушай же, это важно. Я ведь тогда нашла еще и… − Не надо, Тай, − повторил он, уже настойчивей, и встал, услышав, как мерный цокот каблуков остановился около двери. Сестра Розария открыла ее, прислоняясь к косяку, но не прерывая беседы. – Я знаю. Не переживай ни о чем и поправляйся. Он сжал на прощание ее руку, пообещав себе зайти проверить ее вновь как только представиться возможность. Их разговор развеял давнюю смутную тревогу, но внутри занозой засел новый, совсем мелкий на фоне остальных вопрос: слова сорвались сами собой, но почему он ответил, что знает? Что она хотела сказать? Дилюк не прислушивался. Он не думал об этом, это не было важно, вот и все. Они должны найти Фатуи. Все остальное могло подождать, ведь так? Розария молчаливым цепким взглядом наблюдала за ним, пока он выходил, и закрыла дверь за ним. Несколько секунд они молчали: сестра – выжидающе, Дилюк – осторожно подбирая слова. − Мне сказали, вы искали меня, − наконец напомнила она. – Но если вас беспокоит состояние госпожи Фогель – вы зря отослали сестру Барбару. − Ваши обязанности несколько превышают пение в хоре, я прав? Розария подобралась, словно кошка перед угрозой. Во взгляде ее скользнуло уже знакомое изучающие выражение. − Кто-то ведь должен… прибираться, не так ли? – настороженно заметила она. − Определенно, − согласился он. – И иногда грязь не смывается чистой водой. Что-то в лице Розарии переменилось. Она достала сигарету, другой рукой ища по карманам огниво. Дилюк машинально зажег на ладони пламя, протягивай ей, и Розария, благодарно кивнув, закурила. − И что же вас беспокоит? − До меня дошли слухи, что в соборе есть человек, совесть которого не совсем чиста: он получает сторонние деньги и, вероятно, знается с чужаками. Вернее даже будет сказать, я в этом уверен. Розария задумчиво кивнула, выдыхая дым. − Вы отлично осведомлены. Что же вы тогда хотите от меня? − Проверьте вещи Эммерика Неймана. У меня есть основания полагать, что вас ждут занимательные находки. Розария удивленно подняла брови, но спорить не стала. Помолчав, она вздохнула. − Эммерик, ха… Не так-то просто проверить его вещи, но я понимаю, куда вы клоните. Знаете что-то конкретное? − Нет, − качнул головой Дилюк, твердо глядя на нее. – Но скоро выясню. С вашей помощью все пройдет быстрее и… легче. − Идет, − согласилась она спустя паузу. – Но обозначу условие. Не вы одни заинтересованы в чужестранцах последние дни. Если найденное будет касаться дел… скажем так, некоторых сторонних лиц, то о находке узнают и рыцари. Ваше имя они не услышат. Дилюк сдержал усмешку. Да уж. И кто бы догадался, что собор Фавониуса располагает столь превосходно обученным агентом? Сейчас он подозревал, что Розария имеет весьма прямое отношение не столько к Кэйе, сколько к Варке. Подобное полностью отвечало его своеобразному стилю ведения дел… − Справедливо, − ответил он. – К тому же, мы с рыцарями по одну сторону. Просто хотел… несколько ускорить дело. Розария кивнула, не переспрашивая, но и уходить не торопилась. Склонив голову к плечу, она внимательно оглядывала его, словно медля с каким-то решением. Только Дилюк подумал было спросить о причине задумчивости, как она достала небольшой бумажный сверток и протянула ему. − Мне кажется, − вкрадчиво тихо пояснила она, − вы потеряли.

***

Все дело было в том, как он держался. Розария уже слышала о его ранах, однако едва читала на твердом спокойном лице наверняка досаждавшую Дилюку боль. Все в нем производило впечатление воина, причем опытного и постоянно закрепляющего навык, а не мирного торговца. И тон его голоса – она не могла понять, почему, но он вызывал странное ощущение чего-то забытого. А еще он был и впрямь отлично осведомлен и явно умел вести дела. Столь закрытые слухи собора весьма быстро достигли его ушей – даже Кэйя едва ли мог похвастаться такой отличной сетью. Конечно, информация – это золото. Любой торговец знает это. Но не слишком ли специфичны его познания? Розария вглядывалась в его твердый взгляд и думала о том, почему же Тай, изредко приходя в себя, спрашивала о Дилюке, а не сестре? Они были друзьями, но с чего бы ей так переживать, пришел ли он ее проведать? Глубоки тайны сердца человеческого, но как же легко все складывается, если Тай знала, что он в опасности. Розария не помнила внешности Полуночного героя. Но она помнила, как он сжимал руку той девушки, словно пытаясь передать тысячи молчаливых слов – точно так же, как сжимал ее на прощание Дилюк. И ведь совсем никто не помнил его внешности. Им мог быть любой, кто умеет сражаться и имеет интерес защищать Мондштадт. Например, бывший рыцарь, так удобно вернувшийся в год, когда появился и Полуночный герой. Так многое указывало на это. Но Розария сознавала: она бы не догадалась. О нет, никто бы не догадался, если бы не это происшествие. Барбара сказала, Дилюк хорошо общался с Джинн до того, как ушел. И какое же причудливое совпадение, что и он, и Полуночный герой, с поразительным единодушием игнорирующие Ордо Фавониус, резко обеспокоились угрозой его магистру с таким рвением. О боги, мысленно усмехнулась Розария. Теперь это было очевидно – попробуй спрячь за маской живой огонь.

***

Дилюк удивленно взял бумагу, машинально разворачивая, и тут же замер. Сверток жег руки. Ему хватило одного беглого взгляда, чтобы понять, что внутри. Надо бы было отдать маску Розарии, притвориться, что это не его, ей-то доверять у него не было причин, но… В левом кармане у груди лежало письмо, тяжестью наваливаясь на сердце. И Дилюк, против воли, словно не веря в собственное решение, убрал маску за пояс. − Как она оказалась у вас? – чужим, поразительно спокойным голосом поинтересовался он. − Нашла в соборе, − пояснила Розария. – Если вы не ошиблись, наш дорогой священник тоже не бездельничал, пока все суетились. Дилюка это мало удивляло. Кто знает, зачем Фатуи потребовалась маска – ему и не было особо интересно. Она могла помочь еще больше обмануть мондштадтцев, учитывая его невольную славу, одновременно сковав движения его самого. Какими путями Фатуи собирались это провернуть, Дилюк мог выяснить позже и у самого их врага. − Вот как. Тогда нам нечего терять время. На этот раз Розария, усмехнувшись в знак согласия, развернулась, уходя. Дилюк прислонился к стене, на секунду опустошенный мутной усталостью. Странное дело. Он три года выстраивал образ Полуночного героя, тщательно скрывая свою личность даже от самых близких людей, а теперь так легко расстался с ним. Он еще не решился, но уже отказался от простого пути назад, словно заранее обливая мосты за спиной маслом, дабы быстрее было сжигать. Впрочем, Розарии можно было доверять. Она, конечно, расскажет Кэйе, но Кэйе можно было доверять тем более. Важнее сейчас было успеть поймать Эммерика, пока он не догадался уничтожить весь компромат на себя или банально скрыться. Оставалось надеется, что это вообще и правда он. Дилюк развернул сверток, доставая маску. Он провел пальцем по гладкому дереву, словно и не переживавшему десятки битв. Пестрый узор оставался все таким же ярким, словно еще только вчера он наносил его тонкой кистью, щурясь в слабом утреннем свете. Ему надо было обдумать так многое, но в мыслях звенели, на удивление, только слова Хеди. «Ты все понимаешь», сказала она: «Мне незачем отвечать». «Я знаю», сказал он сам на предупреждение Тай, явно важное и ценное. Это было бессмысленно сейчас, но Дилюк думал об офицере с горечью во взгляде. Возможно, он и правда уже давно все понимал. Он пальцами прочертил узор перьев на маске, а мысли его были далеко, в той ночи, когда на Тай напали и он сражался с тем неизвестным под пляшущем светом факела. Откуда бы Эммерику знать, где искать маску? С чего бы обыскивать именно таверну, из всех мест менее всего на первый взгляд вызывающую подозрения? Он никак не мог открыть себя постороннему за это время, и это неизбежно значило, что есть только один ответ. Дилюк был в маске в ту ночь. Но сейчас он не сомневался: его все равно узнали.