И всё же Сергей ни о чём не сожалел

Голос Ольги становился всё тише, речь казалась невнятной, и Сергей мог только наблюдать за тем, как изгибались её дрожащие губы в мольбе потерпеть ещё немного. Жизнь постепенно покидала его тело, и он ничего не мог с этим поделать. Ничего не мог сказать. Это было бы попросту неправильно, Барановский не хотел возлагать это тяжкое бремя на возлюбленную – бремя вины. В конце концов именно из-за неё он сейчас и погибал, тихо, медленно, рядом с колёсами собственной машины на окраине Смоленска. Однако, рокер никогда бы не сказал этого вслух. Вины Ольги в произошедшем не было – она всего лишь желала быть с ним вечно, как и любой другой человек, чьё сердце объято пламенем любви. И их пламя было самым ярким. Будто то, что начиналось как маленькая рыжая искра, теперь обратилось в иссиня-чёрный огонь. Огонь, что не перестанет гореть с уходом мужчины. Из последних сил Барановский дёрнул плечом, поднимая онемевшую руку вверх, к бледному лицу, едва заметно проводя вниз по холодной щеке, утирая невидимые слёзы. И всё же они оба люди. Она – эгоистична в своих порывах, он – тщедушен в желании быть рядом с ней. Сергей действительно готов был умереть за неё. Но сейчас, лёжа у неё в ногах, не мог позволить себе оставить графиню одну. Она ведь спрашивала накануне, готов ли он в случае чего взять на себя заботу о ребёнке, об их ребёнке, и он ответил, что даже думать об этом не желает. Это были искренние слова – Сёрежа никогда не солгал бы Оле. А что бы ответила она, спроси он её о том же? Смогла бы оставить прошлое и воспитать малыша в одиночестве? Барановский знал ответ на этот вопрос, как бы сильно не уверял себя в обратном, и этот ответ разбивал его сердце. Нет. Ольга не пересилила бы себя. И винить её в этом некому. Больше некому. Веки становились всё тяжелее, а картина происходящего сливалась в одну чёрную массу, отрывая музыканта от реальности. Он больше ничего не чувствовал. Ни боли от разбитого сердца, ни мук совести за то, что покинул Олю, его любимую Олю. Только слабое иссиня-чёрное пламя медленно затухало в груди, оставляя после себя чёрный, как окутавшая его сознание тьма, пепел, словно напоминание о том, что он потерял в тот роковой день. И всё же... Серёжа ни о чём не сожалел.