Братья по-любому. Вернуть всë

      Самарины уже несколько дней друг с другом не разговаривали. Вернее, Полина очень сильно пыталась вытянуть мужа на диалог, но каждый раз натыкалась на непробиваемую стену. Лев злился. Пока устраивали облаву на чертов бордель, где он на пороге жену свою обнаружил в полу-раздетом виде да еще и с мерзкой чужой лапой на талии, не было времени разбираться, как Поля вообще там очутилась. Только уже на обратном пути, когда отвезли Головиных, его накрыл весь спектр эмоций. Полине, конечно, пришлось свой план рассказать. Но ни положительный исход операции, ни самоотверженность жены не смогли смягчить гнев Самары. Артёмка не понимал, по какой причине родители молчат друг с другом, но осознавал, что нужно их срочно мирить. Сегодня Лев по обыкновению должен был встретить Женьку из института, посетить с ней все необходимые ей места и доставить ее до дома. Увидев, что отец принялся собираться, малыш хвостиком проследовал за ним в ванную.       — Пап, а ты на работу?       — На работу, сына, на работу, — Самара пустил воду, вооружился пеной для бритья и бритвой.       — К тете Жене?       — Угу.       — А меня возьмешь?       — Сынок, а как же мама? Ты что, ее одну бросишь?       — Давай ее тоже с собой возьмем. Тетя Женя будет рада.       — Откуда знаешь? — улыбнулся ему в отражение зеркала Самара, покрывая пеной щетину. — Тетя Женя после учебы устанет, голова болеть наверняка будет, а ты же болтушка у нас, утомишь…       — Я только чуть-чуть поговорю! Честное-пречестное слово! Полина, колдовавшая над будущим ужином, улыбнулась попытке Артёмки навести мир в их семействе. Убавив газ под сковородкой, она медленно вышла из кухни, приблизилась к ванной комнате и, облокотившись на косяк открытой двери, ласково потрепала сына по волосам.       — Он очень по тебе скучает, — снова мягко обратилась она к мужу. — Уверена, Женя не будет против, что сегодня ей в охранники бонусом дали еще одного маленького богатыря. Самара встретился с ней взглядом в отражении и тут же опустил голову, смывая остатки пены с подбородка. Сын приблизился к его ногам, несколько раз дернул за штанину.       — Папуль, ну пожалуйста-а-а! Отвезем тетю Женю и погуляем в парке… Лев вытер насухо лицо, закинул полотенце на плечо и подхватил Тёмку на руки. Молча вышел с ним из ванной, плавно огибая Полину. Девушка терпеливо выдохнула, провожая их взглядом до детской. Ждала. И наконец до нее донесся из глубины квартиры голос мужа:       — Одеваемся, семья!

***

      Без Дунаева будто стало невыносимо, когда началась учеба. Серую рутину никто не разбавлял, и постоянно нервные преподаватели драли за каждую ошибку, почему-то думая, что кроме как об учебе студенты не должны задумываться ни о чем больше. Милене приходилось тяжело. Если еще первый осенний месяц она держалась стойко, то позже ей стало труднее выносить пары и строгие взгляды преподов. На днях так вообще на нее с нелестными эпитетами обрушилась куратор — сушеная разваливающаяся селедка старой закалки, выступающая за примитивные моральные ценности: «Без штампа и с пузом! Так если б еще нормальная была успеваемость!.. А то думаете только одним местом. Позор хирургии!». Изнурительная учеба, болезненная тоска по Андрею, упреки и косые взгляды только заковывали Миленины разум и душу в тяжелые терзания, которые постоянно напоминали ее сердцу об одиночестве… Спасала только Женька. Она пыталась разорваться между семьей, учебой, подработкой и Миленой. У которой, как оказалось, из близких здесь только Женька и Кот остались. Кто был предполагаемым отцом, в конечном счете все догадались — общага слухами полнится и эти слухи в массы несет. И у каждой третьей девицы были свои взгляды на дальнейшее будущее, и они не смущались этими взглядами обмениваться между собой. Юлька, с которой Милена делила кров и делилась маленькими секретиками еще в прошлом учебном году, вдруг тоже выразила свое «фи», но не лично Гаспарян, а в другом кругу девиц из параллельной группы.       — Думаете, Дунаев за два года себе бабу там не найдет?..       — Интересно, хотя бы деньги давать будет?..       — Так она еще пусть докажет, что от него! А не нагуляла…       — В стране жрать нечего, родит и без работы будет, куда нищету плодить?..       — Ой, не знаю, я бы лучше аборт сделала, чем так позориться… Девки трещали нарочито громко в закутке у аудитории, хоть и делая вид, что только между собой обсуждают. Милена выбрала тактику молчать. Лишней нервотрепки не хотелось. Все, что занимало ее мысли, — это будущий малыш. Она старалась оберегать его от любых потрясений путем избегания этих потрясений для себя. Женька же кипела от возмущения. И проигнорировав просьбу Гаспарян не связываться, потому что без толку, не смогла смолчать:       — Тебе аборт, Кольцова, делали когда-нибудь? Юлька фыркнула:       — Да нет, бог миловал.       — А мне кажется, тебе левое полушарие при рождении все-таки абортировали. Тератологию помнишь?       — Это тут при чем?       — Так потому что это про тебя! Я даже практики дожидаться не стану, лично тебе язык ампутирую, если еще раз что-то про Милку из твоего поганого рта услышу. Ну и на будущее, чтоб, когда ты на работу вышла, не калечила психику пациентов своими мещанскими взглядами на жизнь! — Женька развернулась, подхватила под руку Милену. — Идем нафиг отсюда.       — Филатова! — рыжая Ирина с направления фармации оттолкнулась от стены, выпрямилась, сверля глазами Женькино лицо.       — Пчёлкина, — поправила чеканным голосом та.       — Да-да, Пчёлкина… С муженьком-бандитом ты здорово осмелела, как я посмотрю.       — Она всегда нарывалась, — фыркнула Юлька. — Муж тут ни при чем.       — Да я бы не сказала. Знаем мы, чем такие, как ее муж, занимаются, — Ирина шагнула на Женьку, и та, расцепив руки с Гаспарян, тоже сделала шаг в ее сторону. — Ты там с ним, случайно, по ночам на стрелки не выезжаешь? А что, девки? — она оглянулась на притихшую толпу одногруппниц. — Может, мы с самим Джеком Потрошителем в юбке учимся, а не знаем.       — Ну так и бойся, — с прищуром выдала Пчёлкина, — вдруг и до тебя доберусь. Под неодобрительное «У-у-у» Женька гордо подбородок вздернула, Милену под руку подхватила и потащила за собой вниз по лестнице. Уже в вестибюле, одеваясь, Гаспарян увидела, что слова о Вите наложили на подругу мрачный отпечаток, и покачала головой:       — Не стоило даже вступать с ними в полемику.       — Не, ты будешь ходить и обтекать этим шлаком, да? — не согласилась Женька.       — Я не обращаю внимания. Мне здоровье малыша дороже. Ты же знаешь, — и улыбнулась смущенно: — По ходу, у меня дико обостренный материнский инстинкт.       — А у меня дико обостренное чувство справедливости. Ненавижу трепачей. В свое время в Москве такие по роже от меня получали.       — Ну нам еще рукоприкладства в институте не хватало! — фыркнула Милена, продевая руки в рукава куртки. — И так уже на группе клеймо с нагулявшей мной. Будет и с тобой, хулиганкой. Женька тяжело вздохнула и, склонившись, обняла ее округлившийся животик.       — Он не нагулянный. Он вообще от самого прекрасного человека на свете. Да, пупся? Ты же меня уже слышишь, я знаю. Гаспарян закусила нижнюю губу, боясь расплакаться. Эмоциональный фон скакал, слезы или смех накатывали сами. Но сейчас ей вдруг так остро захотелось просто прижаться к Андрею. Всего на минутку. Так долго еще нужно было ждать его возвращения!       — Про Витю ты тоже не принимай близко к сердцу, — улыбнулась она Женьке, когда та выпрямилась. — Для народа сейчас все, кто хорошие деньги получает, бандиты… Пчёлкина нервно дернула уголками губ, молча кивая. У Пчёлы очень здорово получалось заставлять ее верить в ту правду, которая для нее была создана. Да и складывалось все в Питере так удачно, будто в подтверждение его слов, что ей не за что было волноваться. Однако Женька просто не знала, что кровавые разборки творятся буквально за ее спиной. И пусть Витя за это время не всадил ни одну пулю ни в чей лоб, но это не значило, что он не принимал в этих карательных мероприятиях никакого участия. Женька знала, что у Вити был пистолет. И порой из раза в раз по ночам, когда они ложились в кровать и он обнимал ее, Женька принюхивалась к его рукам, боясь почувствовать запах пороха на пальцах.       — Да, конечно, — наконец улыбнулась она Милене. — Пойдем? Середина октября в Питере оказалась теплой, царила настоящая золотая осень, хоть куртки снимай. Девушки перешагнули порог института и замерли на крыльце, со спокойным, мягким выражением лиц устремляя взгляд куда-то вперед. Все листья на деревьях пожелтели и под солнечными лучами казались прозрачными. Каждый листочек был воплощением красоты и изящества. Женька, грустно улыбнувшись, снова мыслями вернулась к Дунаеву. Андрей очень любил золотую осень. Каждый год в этот период, когда город радовал сухой погодой, он всю компанию агитировал собираться на крыше…       — Тетя Женя-я! — Тёмка выскочил с заднего сидения машины и помчался навстречу девчонкам.       — Ох ты, кто меня встречает! Женька раскинула руки, принимая в свои объятия младшего Самарина.       — Здравствуйте! — малыш протянул ручку Милене и улыбнулся, глядя на ее животик. — У вас там принц или принцесса?       — Надеемся, что принцесса, — не смогла сдержать ответной улыбки Гаспарян. Она очень хотела девочку. Полина тоже вышла из машины следом за мужем, который нес Женьке огромный букет белых хризантем. Это был обязательный ритуал каждую пятницу.       — Витя сегодня задержится, — выдал он шаблонный, уже заученный текст, сам, конечно, понятия не имея, как оно на самом деле там обстоит. Со вчерашнего дня Пчёлкин ему не звонил. Самара просто выполнял свои поручения. — Мы тебя приехали встречать всем семейством. Надеюсь, ты не против?       — Ну ты что! — Женька приняла цветы, поцеловала поочередно Самариных в щеки. Затем выгнула бровь, глядя на Льва: — но лучше бы цветы жене подарил. Мои не успевают вянуть, вся квартира в них.       — Мужу виднее, — многозначительно ответил он.       — Ну, я побежала, — Милена перемялась с ноги на ногу, ощущая себя несколько неловко.       — Стой, мы тебя довезем.       — Да ладно, Жек, вон какая погода стоит!       — Пока Дунаева нет, я за него. Так что вас с дитём буду курировать не только до родов, но и после. Милена засмеялась:       — Раскомандывалась!       — Заодно пообщаешься с опытной мамой, — Женька головой указала на Полину. — Погнали. Я, если честно, после пяти пар мамонта бы умяла. Лёва, нам срочно нужно в магазин! В магазине из-под полы Женька в сопровождении Самары набрала полные сумки продуктов, на кассе ловя на себе укоризненные взгляды пожилых людей. Внутри все от таких взглядов переворачивалось, но оставалось только пережёвывать эти молчаливые обвинения простых людей, которые едва сводили концы с концами, перебивались от получки до получки…       — …не хватает… Женька обернулась на старушку у прилавка. Она все еще прекрасно помнила конец восьмидесятых, каково это было отстоять в разных очередях то за худосочной курицей, то за майонезом и зеленым горошком — это просто лишало всех сил. Грубые тетки на вопрос «Селедка свежая?» отвечали: «Соленая!» и ржали, как лошади, обнажая ряды золотых зубов. По их немыслимым габаритам было понятно — они питались лучше всех остальных. А покупателям выкидывали на прилавки кости, называемые говядиной, и очень вонючую рыбу, которой пропахли все магазины. Такая же представительница торговли сейчас стояла по ту сторону со злющим выражением лица, выражая крайнюю степень раздражения.       — Тогда я убираю. Не задерживайте очередь!       — Возьмите, — Женька плавно протянула купюру к морщинистой ладони старушки. Та подняла на нее затуманенные болезненные глаза. Только они одни и выделялись на ее сером худом лице.       — Курточка на тебе импортная…       — И что? — нахмурилась неосознанно Пчёлкина.       — Да то, девочка, что деньги эти в крови все…       — Женщина, за вас уже оплачивают! — нетерпеливо сказала кассирша. Старушка только отрицательно покачала седой головой, собрала в авоську то, что смогла купить на честные кровные, наградила Пчёлкину быстрым, но тяжелым взглядом и посеменила на выход. Самара, нетерпеливо вздохнув, забрал с прилавка долларовую купюру, всунул в открытую Женькину сумку и подхватил ее под локоть.       — Идем. Гадкое, неприятное чувство какого-то неопознанного согрешения прилипло к Женьке и она никак не могла избавиться ни от него, ни от слов этой неизвестной, принципиальной бабушки. Все это наложилось на слова Ирки из параллели, и душа заболела. Ей хотелось верить родному мужу, что все, что он делает, все, что зарабатывает — не испачкано кровью и грязью. Но почему с каждой секундой в душе только больше назревала паника и желание отмыться от всех слов и взглядов?       — Лёва? — она затормозила в нескольких шагах от машины, заставляя и Самару остановиться. — В вашем клубе же все в порядке? У вас у всех все в порядке? Самара склонил голову, улыбаясь.       — Ты слишком переутомилась, Жень. Вот на тебя каждое слово населения и действует. У нас все под контролем. Садись в машину. Он загрузил пакеты в багажник, украдкой поглядывая на жену начальства. Та пока так и стояла, нервно расчесывая руку. Дурацкая привычка, но верный знак, что волнения ее не напрасны. Но все-таки пересилив себя, Женька шагнула к распахнувшейся задней двери и уселась в салон «Шевроле». Пока ехали, отвлеклась. Девушки болтали о материнстве, погоде, природе… Кажется, обо всем, о чем могут говорить все женщины, собравшись вместе. Высадили Милену, Самара вытащил ее пакет с продуктами, который Гаспарян, увидев, с сопротивлением принялась возвращать.       — Начальство приказало, — развел руками Лев, — вам питаться нужно хорошо, милая девушка. Ребенку нужны витамины.       — Ну, Филька, мы с тобой еще об этом поговорим! — угрожающе протянула в открытое окошко двери Милена. Хотя и было видно, что все это напускное. Девчонка, как и большинство обитающих общаги, голодала и была подруге благодарна.       — На здоровье, — подмигнула, улыбаясь, Пчёлкина. В отсутствии Самары она повернулась к Полине. За всю поездку от нее не укрылся тот факт, что Лев хоть и участвовал время от времени в их общем диалоге, но с самой женой, как никогда, не обмолвился ни одной фразой.       — Самарины, я вас не узнаю!       — Мы с ним немного… в ссоре, — мягко объяснила Полина.       — Вы ссориться умеете? — искренне удивилась Женька, которая семью Самариных считала самой образцовой и бесконфликтной из всех, в которых ей удавалось побыть. Самара как раз-таки в этот момент и прыгнул за руль, завел мотор и тронулся прочь от общаги.       — Представь себе, — Поля пыталась улыбаться, но видно было, что с каждым днем ее сложившееся положение нервирует все больше и больше. Да и за это время уже можно было свыкнуться и простить ее, тем более, она не сделала ничего смертельного. — Не без повода, конечно, но считаю, что прошло уже достаточно дней, чтобы извинить меня, да, Лëвушка?       — Нет, — ровным тоном парировал Самара.       — Да что такого могла сделать твоя жена, Лёва? Ты посмотри на неё, разве на такую девушку можно долго обижаться?       — И даже нужно. Девушки переглянулись и молча будто пришли к одному выводу — мужиков не понять. Наконец, доехали до дома Пчёлкиных. Лев выгрузил оставшиеся пакеты из багажника и направился следом за Женькой наверх по лестнице. Уже около двери Пчёлкина потянулась к правому боку, на котором всегда висела сумочка, и спохватилась:       — Забыла в машине.       — Сейчас сгоняю. Самара скинул сумки у порога квартиры и слетел вниз по лестнице. Стремительно достиг машины, рванул дверь на себя и замер, ощущая, как каменеют мышцы. Полина, вжав в себя сына, смотрела ему прямо в глаза, а в ее висок упиралось дуло пистолета. Он спиной ощутил наличие еще одной угрозы сзади.       — Садись за баранку, — в его позвоночник впился «Стечкин». — Не советую геройствовать, иначе бошки твоей бабы и сына одной пулей прошьем. Женя нахмурилась. Прошло уже достаточно времени, за которое Лев мог несколько раз туда и обратно сходить. Неужели сумку она не в машине забыла, а в магазине? Спустилась, вышла из подъезда и застыла.       — Лёва?.. Противно засосало под ложечкой. Оружия она не видела, но сам факт того, что Самара был озадачен и возле него стоял неприятной наружности тип, всем своим естеством выдающий угрозу, заставил Пчёлкину напрячься. Самара, держащий руку у бедра, выставил ладонь ребром, запрещая Женьке приближаться.       — Это кто? — дуло пистолета сильнее воткнулось в ребро. Самарин чуть повернул голову, безостановочно мечась взглядом от жены с сыном до Пчёлкиной. Соображал быстро. Нагрянули во дворе Пчёлкиных, но если не узнали Женьку, то не по ее душу. А, значит, только по душу Самары. Потому что следили за ним. Главное — отвести подозрения.       — Так, бывшая одногруппница жены, подвезли по старой памяти. Сумку забыла в машине.       — Отдай. И в машину. Лев, напустив на лицо спокойствие, методично выполнил указания: схватил Женькину сумку и быстро подошёл к девушке.       — Что происходит? — плохое предчувствие буквально вибрировало в груди, и голос ее дрогнул от переизбытка тревоги. Нутро кричало, что происходит что-то страшное, хотя все вокруг оставалось невозмутимым, как и сам Самара.       — Все нормально. — слишком торопливо. Взгляд становится беспокойным.       — Кто этот человек?       — Друг.       — Как-то недружелюбно он… выглядит. И это замечание заставило легкие болезненно сжаться. Подбородок Льва окаменел. Она не понимала. Только чувствовала, как что-то сжимается и рвётся в груди. Самара же быстро всучил в ее руки сумку и, вторя ее предчувствию, ускорил стремительные шаги обратно к машине. Быстро запрыгнул на водительское сидение, и «Шевроле» его умчался со двора. Все так быстро. Слишком быстро. И, господи, что вообще происходит?..

***

      — Как — уезжаем? Куда? Совсем?.. Алёнка оглядывается по сторонам, будто проснувшись, но на самом деле следит за каждым движением старшего брата, который продолжает отодвигать все ящики, открывать все дверцы шкафа, комода, тумбочек… На полу две раскрытые спортивные сумки, в них уже летят вещи.       — Что-то я не припомню, чтобы ты спрашивала это в Ростове. Я сказал — ты обработала и собралась. Все. Это так работает.       — Нет, это больше так не работает! — девушка перехватила Активиста за руку, в которой он сжимал несколько ее футболок. — Я уже взрослая, Кир.       — Ага. Я заметил.       — И ты должен считаться со мной. Хотя бы объяснить, к чему такая спешка, куда мы едем, почему… сбегаем?       — А почему люди сбегают? Давай, накинь мне варианты ответа, взрослая моя. А пока накидываешь, будь добра, собирай вещи. Взрослые могут одновременно и говорить, и делать. Это было совсем не то, что ей нужно было услышать сейчас. Не этим спокойно-издевательским тоном. Алёна показательно села на край кровати, скрестив руки на груди. Всем своим видом показывая, что без объяснений делать она ничего не будет.       — Кира, остановись и скажи мне нормально. Терпение, Активист, терпение… На разглагольствование будто бы было время. Он второй день тщательно проверял периметр дома. Опытный взгляд не обнаружил ни одной угрозы. А значит, отсутствие опасности давало им фору слинять как можно быстрее.       — Ни ты, ни я больше не можем оставаться в этом городе. Ради твоей же безопасности.       — Я это уже слышала раньше.       — Ну, значит, первичного шока быть не должно. И почему он сейчас у тебя присутствует, для меня не ясно.       — Потому что мне надоело сбегать. Мне надоело скрываться. Я жить хочу нормально, учиться нормально!       — Смирись с тем, что живя со мной, такая роскошь для тебя непозволительна. Семейка у нас такая, Алён, понимаешь? — движения стали порывистей, голос жёстче. — У тебя карма попадать в руки насильников, у меня карма вышибать этим насильникам мозги. Головин едва ли не зубами скрипел. Какой-то отдалённой частью себя Алёна понимала, что с чертой характера, именуемой ответственностью, свойственной брату, тому тяжело смириться с тем, что он в очередной раз недоглядел за ней. Но он не виноват, никто не знал, что это снова произойдет…       — Ну раз карма, где гарантия, что на новом месте это не повторится? Спесь и упрямство сошли с девчонки, упали под ноги и обратились в пепел. Кирилл присел на корточки около сестры, обнял ладонями ее лицо, видя в родных глазах напротив вину за все, что случилось за эти две недели. Алёнка обвиняла только себя, свою доверчивость и дурную логику. Ведь это она настояла на том, чтобы не было охраны, она выбила право самостоятельных действий, она сама, добровольно пошла с Джемом.       — Даже если так, я снова и снова буду защищать тебя, малышка.       — И куда мы поедем?       — Не знаю… Ткнешь наобум пальцем в карту.       — А как же Самарины? Кирилл опустил голову. Самарины хлебнули из-за них тоже немало. Рисковали жизнью и будущим сына. Нет, без Головиных им будет гораздо легче.       — Поверь, если будет нужно, они найдут нас. Но иногда лучший способ сохранить дружбу — оградить друзей от своего присутствия в их жизнях.       — Но это не дает гарантию, что дружба продлится.       — Достаточно того, что она не превратится во вражду. Поверь, Алён, у каждого человека кончается лимит на безумные риски. Потому что благоразумие важнее доблести. Я это сейчас понимаю. — Активист поднялся на ноги, кивнул на сумки: — А теперь собирайся, — и вышел в коридор.       — А ты куда?       — Сигарет купить. Курить хочу — зубы сводит.       — На хлебнице была пачка…       — Ее выкурило Космическое чудовище в последний раз. Упоминание, хоть и вскользь, о Космосе болезненно сжало юное сердечко. Она ведь больше его не увидит, так? Может, и хорошо, может, так и надо… С глаз долой — из сердца вон, верно ведь говорят? Нет, она ни на что не рассчитывала ни тогда, ни тем более сейчас. Да и ловила себя на мысли, что пошла тогда с Джемом ради сиюминутной жажды самоутвердиться, опровергнуть слова Космоса в том, что она еще маленькая и… Какая глупость, боже мой! Глупость, стоившая ей двухнедельного заточения, физического насилия, бойни брата и семьи лучших друзей с влиятельными людьми этого города… И, к слову, обида на Космоса за его равнодушие сильно кольнула тоже. Нет, он не обязан был справляться о ее моральном здравии после того откровения в ее день рождения, но вот после того, как ее вытащили, когда он пришел с этими деньгами, когда кричал на пороге, что переживал — она ведь это слышала даже сквозь плотно закрытую дверь в свою комнату — мог бы?.. Но после всего этого Холмогоров даже не спросил у нее лично, как она! Банального вопроса было бы достаточно для нее, как хватало до этого его простого присутствия в их с братом жизнях. «Хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас, чтоб только слышать ваши речи, вам слово молвить, а потом все думать, думать об одном и день и ночь до новой встречи…» — мысленно повторила Алёнка и тут же вслух горько усмехнулась:       — Боже мой, Головина, о каких глупостях ты только думаешь! Ему же плевать! Что ее, собственно, так огорчило в новости Кирилла о спешном переезде? Что придется покинуть бандитский Петербург? Бросить учебу (за которую Активист проплатил до конца года, опять же рискуя своим здоровьем)? Оставить свое сердечко здесь у ног Космоса Холмогорова, бандита и наркомана? Чем больше думала, тем больше и убеждалась, что хвататься здесь просто не за что. Единственный родной человек, любящий ее до кончиков пальцев безусловно и навсегда, это брат. Так по чему же страдать, когда все дорогое рядом с ней? Под эти мысленные рассуждения Алёнка закончила собирать вещи. Села на пол, тяжело вздохнула и поглядела на часы. Времени прошло достаточно, Активист, знающий, что лишние вылазки на улицу нужно совершать максимально оперативно и быстро, не стал бы задерживаться. Тем более табачный ларек находился буквально за углом их дома. Девушка поднялась, вышла в коридор, прислушалась. Шаги послышались на лестничной клетке, а затем потонули где-то наверху. Не брат. Она шагнула к городскому телефону, набрала номер Кирилла. И гулкая вибрация его мобильника раздалась из комнаты. Не взял, потому что и не собирался надолго уходить. Выходить на поиски было рано, да и опрометчиво. Активист наказал не высовываться из квартиры ни при каких обстоятельствах. Но чем дольше тянулось время, тем сильнее сосало под ложечкой. Алёнка прошлась по квартире, напрасно пытаясь унять лихорадочную дрожь. Прошел час! Гребанный час, за который уже можно было двадцать раз сходить и вернуться! Так уж тебе сдались эти дурацкие сигареты, братец, все нервы ни к черту!.. Это был явный знак того, что Кирилл не задержался. Он бы не стал нигде задерживаться! Единственный, кто мог сейчас успокоить ее и помочь — Самара. Алёнка схватила мобильник Активиста, отыскала в контактах номер Льва. В пять раз бесстрастный голос в трубке «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети» по-прежнему еще не отнял надежду дозвониться… Но телефон Самарина так и молчал.

***

      Женька, отпустив наконец дурные мысли о странном «друге» Самары, сидела около приоткрытого окна с учебниками. Голова уже пухла от огромного потока информации, и на смену методичкам пришел чистый лист и ручка. Письма Дунаеву она писала, конечно, не каждый день, как сама того обещала, но часто. Обычно выглядели они как заметки в личном дневнике, описывающие ключевые события прошедшей недели. И отправляла Женька сразу несколько таких заметок, не забывая отмечать количество дней, которые оставалось прослужить Андрею: «Вот, мы стали на еще один день ближе к нашей встрече, Дунаев :)». Сегодняшний день не мог похвастаться чем-то неординарным, кроме стычки с Юлькой и девчонками с параллели. Однако об этом писать даже не стоило, потому что беременность Милены продолжала держаться в секрете от парня. Ладно, пожалуй, просто стоит написать, что в Питере прекрасная погода, такая, как он любит. Вспомнить про их ритуальные посиделки с пивом и гитарой на крыше и взять честное пионерское, что они все это непременно повторят, когда Дунаев вернется… Внезапный, оттого почудившийся слишком громким звонок на мобильник заставил Женьку дернуться. И в это самое время ее осветило на мгновение белым сиянием. Раздался наверху треск, и Пчёлкиной показалось, что что-то большое, тяжелое сорвалось с неба и с грохотом покатилось на землю. Оконные стекла и рюмки, стоявшие в баре у противоположной стены, содрогнулись и издали свой стеклянный звук… Удар грома был сильный. Молния окрасила в свой приятный, ослепительный свет небо, и деревья под окнами, и мокрый асфальт… Ливень обещал быть нешуточным. Женька вскочила, захлопнула створки окна и схватилась за телефон.       — Жень, а-а… гм… — голос Алёнки сбивчивый, было ясно, она растеряна или даже напугана, потому что впервые забуксовала перед легким действием: что сначала, поздороваться или выдать сразу терзающий вопрос. — Привет.       — Привет.       — Скажи, тебя сегодня Лёва забирал, подвозил?.. Не могу до него дозвониться… Такая мелочь, кажется, но на фоне той странной сцены у подъезда тремя часами ранее уже не выглядит чем-то безобидным. Даже просто потому, что Самара на связи всегда.       — Подвозил, да. Пару часов назад…       — Странно, куда он мог… — фраза снова оборвалась, потому что ее в мыслях перекрыл факт исчезновения брата. И самое ужасное то, что Алёна уже даже не догадывалась, а будто точно знала — за парней взялись, а вот Женька ни сном ни духом о произошедшем с Головиной, обо всей этой кровавой разборке и о последствиях. Знала бы только она, что Сашка Белов, человек, который наравне со старшим братом всегда был для нее оплотом чести и преданности, буквально вчера продал двух верных вояк Воланду, — ужаснулась бы.       — Я не знаю, связано ли это как-то с тем, что его ждал какой-то человек… Лёва буквально сразу уехал вместе с ним. Хлопнула входная дверь, и Женька подорвалась с места и шагнула в коридор. Пчёла быстро-быстро стряхивал ладонью дождевые капли с шевелюры и пальто, бурча на обрушившийся ливень. Несмотря на три года проживания в Питере, он все равно никак не мог смириться с нравом погоды отечественного туманного Альбиона. Москва в этом плане была куда предсказуемее.       — Льет не хуже, чем в Бергене! Жена, ставь чайник!       — Погоди, — кинула она в трубку Головиной, — здесь Витя пришел. — И протянула телефон мужу: — Это Алёна. Хочет уточнить про Льва… Он тут же нахмурился, прижал мобильник к уху, параллельно избавляясь от промокшей верхней одежды. Пока Женька помогала ему быстрее стянуть пальто и стряхивала с него влагу, лицо Пчёлкина помрачнело и перестало отличаться от грозовых туч, повисших плотным одеялом над городом.       — Из дома не выходи. Жди. Женька странно поглядела на мужа, который перехватил из ее рук пальто, набросил обратно на плечи и вернул девушке мобильник. Если раньше она не был уверена в том, что может слышать удары пульса на расстоянии, то сейчас от резко повисшей тишины явственно слышала, как быстро Витино сердце сокращается. А мысли парня замыкались. Снова и снова. Сознание будто тормошило его.       — Ты мне можешь объяснить, что у вас происходит? — наконец нарушила молчание Женька.       — Я отъеду. Не знаю, на сколько по времени. Этот ответ, откровенно игнорирующий ее вопросы, разозлил девушку. Не просто потому, что она уже пресытилась к этим уклончивым, эфемерным фразам, а потому, что сегодня весь день буквально на каждом углу ставил ей подножки и она то и дело спотыкалась о правду, которую так тщательно пытался до этого скрыть Витя.       — Пока ты мне не скажешь, что за тайны мадридского двора творятся у меня под носом, хрен ты куда уйдешь!       — У пацанов проблемы, — будто приоткрыл небольшую завесу для ясности Пчёлкин, но это Женьку никак не успокоило:       — Знаешь, не тупая, догадалась.       — Ну так а чего ты еще хочешь услышать? Я поехал разбираться, как соберусь домой — позвоню, — Витя быстро поцеловал жену в губы и ретировался максимально быстро из квартиры во избежание новой порции неудобных вопросов.

***

      Космос на звонки никак не реагировал. Он своим мозгом, сонным, залепленным белым дурманом, сначала и не понял, какой это звонок — дверной или мобильника. Но даже если ему и хотелось прервать эту настойчивую трель, сил подняться все равно не хватило бы. Он развалился в позе звезды, свесив голову с дивана, и только прислушивался, как звонки сменяются скрипом двери, как в коридор что-то с грохотом врывается, а затем бухает злостно по направлению к нему. Пчёлкин ворвался в комнату, раздраженным и злым взглядом оценивая обстановку в квартире друга. Пара пустых бутылок валялась под ножкой журнального столика, а сама стеклянная столешница была усеяна сотнями белых песчинок, разорванными обертками «Сникерсов», рюмкой с недопитой водкой и разобранными частями ТТ-шника. В комнате стоял удушливый спертый душок. Как в бомжатнике. Видел бы это Юрий Ростиславович, он бы лично пристрел своего сына, как Тарас Бульба, только б отпрыск не позорил его седеющую голову!       — Нельзя отключать и башку, и мобильник одновременно. Что-то одно должно работать всегда! — Витя со всей злостью, кулак его налившей, пульнул телефон в Холмогорова. Попал прямо в живот, и Космос скукожился от тупой боли, замычал. — Вставай, мать твою!       — Не трогай мою мать!.. — еле ворочая языком, Кос вытянул вперед указательный палец в предупреждающем жесте. Пчёла больно хлобыстнул его по руке. Та бессильно упала плетью ему на влажный лоб:       — Да она в гробу уже раз сто перевернулась, когда узнала, в кого ты превратился!       — О, мозгоёб с доставкой на дом! У меня возврат. Возвращайся обратно в ад, откуда вместе с Воландовским прихвостнем вылез! Ох, если б только не тот факт, что Космос был единственным, кто в курсе всей заварухи и принимал в ней непосредственное участие, Пчёлкин бы уже лично придушил его. Оставалось глотать проклятия на Белова, которые вырывались изо рта Холмогорова, оперируя лишь яростным раздражением:       — Вставай, говорю!       — Пошёл ты нахер! Ты даже ему ничего не высказал!       — Ты слышал, полупокер?! Ты ж истерику закатил!       — Истерику?! Я? — Космос принял попытку подтянуться, но кровь слишком обильно прилила к голове, и каждая попытка терпела поражение и только усиливала головокружение. — Может, и устроил, — согласился вдруг. — А-а… А как, по-твоему, я был… Я должен был спокойно реагировать, как Белый, сука-падаль, моего друга под стволы отправил?!       — А что ж ты тогда не вякал?! Чего не помог своему другу? Не достучался до него, что надо не стволы, а бабки взять и пойти! Но нет! Ты ж только постфактум тельняшку на груди рвать можешь!       — Пошёл нахер из моего дома!       — Я последние два месяца за эту хату тебе платил! Так что не такая уж она и твоя, пёс ты объёбанный!       — О, упрёки полетели, как из пизды тефтели! Витя рванул к нему и больно схватил его за челку:       — Да потому что у тебя ума нет даже говно посолить, опарыш долбанный!       — Сгинь! — и только через несколько секунд Космос понял, что проорал это во всю глотку, запуская в него диванную подушку, которая больно влетела в грудь. Витя рыкнул и, громко стуча пятками, пошел в кухню. Набрав в кастрюлю ледяной воды, он вернулся в комнату и выплеснул всё до капельки на Космоса.       — Ты че, бля! По итогу Холмогоров, отряхиваясь, просто рухнул на пол. Громко, как мешок кирпичей, задев спиной столик. Перекатился на бок, затем попытался подняться на четвереньки. Витя следил за процессом с нескрываемым отвращением.       — Заткнись и слушай! — выпалил он на выдохе. — У нас проблема. Ты ничего не вякаешь про Белого сейчас, потому что он спас твою прококсованную задницу! Но только потому, что мы в долгу у наших афганцев, а я ненавижу быть в долгу, мы сделаем всё по-человечески, понял?!