Братья по-любому. Вернуть всë

      Женька вместе с Миленой караулили Дунаева около кабинета. Извелись уже все за четыре часа. Вот чего Андрея только дернуло идти в последней волне? Роман Русланович, он же препод по пульмонологии, не расслаблялся под конец экзамена, как многие его коллеги, а наоборот только зверел, пораженный и оскорбленный безалаберностью будущих медработников.       — Еще пять минут — и я пойду проверять, не убил ли он их там, — невесело усмехнулась Пчёлкина, уже изнемогая от ожидания. Спрыгнула с подоконника, нервно прошлась туда-сюда мимо Милены. Гаспарян промолчала. Андрей и не собирался особо прикладывать усилия, чтобы сдать этот экзамен. Послезавтра он и Велосипед уже должны были отправляться на сборы. Милена все думала, глядя на Женьку, когда Дунаев наконец решит поставить лучшую подругу в известность. Как-никак завтра отвальная, времени-то не оставалось. Наконец дверь распахнулась, Дунаев, хлопнув зачеткой по ладони, вышел спокойный и, кажется, довольный. Женька тут же подлетела к нему, уверенная, что все прошло более чем благополучно.       — Дунаев, ну? Андрей улыбнулся, разводя руками:       — Срезался! Начисто! Ни на один вопрос не ответил. Нуль! Всё! Его спокойствие настолько контрастировало с тем, что он говорил, что Женька опешила и отшатнулась, ничего не понимая.       — В смысле ни на один вопрос?.. Ты же неплохо знал!       — Траурные венки и гирлянды складывай в мою комнату.       — Что ты будешь делать? Дунаев, ну нужно насчет пересдачи еще!.. Парень только снисходительно улыбнулся, приобнимая Пчёлкину за плечи и пересекаясь взглядами с Миленой. Та бровями подавала сигналы, что пора бы уже сказать. И он решился:       — Успокойся, кареглазая. Не нужно никаких пересдач…       — Да если ты не сдашь, тебя же загребут в армейку!       — Конечно. Уже послезавтра. Женька нахмурилась, скривившись:       — Очень смешная шутка, Дунаев.       — А я и не смеялся. Твердо, уверенно, без тени веселья в зеленых глазах. Пчёлкина просканировала друга взглядом, каким осматривают пациентов на патологии, затем глянула на Милену, тоже будто давно готовую к этой новости. Паника накрыла ее с головой. Дунаев не шутил. Он не шутил, черт его раздери!       — Ты серьезно, — то ли спрашивая, то ли подтверждая выдала Женька.       — Более чем, кареглазая. Послезавтра отбывает с Лешкой.       — Ты знала? Милена не была ни в чем виновата, но взгляд Женьки выражал самую сильную эмоцию, будто обвинял ее во всех смертных грехах. Гаспарян склонила голову, невольно повела плечом:       — Позавчера узнала.       — И вы оба молчали?! — кулачок больно угодил по плечу Андрея, а он лишь фыркнул. — А медкомиссия?       — Давно прошли.       — И решил сообщить только сейчас?! А чего не прям перед отъездом, а? Такой реакции следовало ожидать, конечно. Женька всегда остро реагировала на подобные сюрпризы, очень болезненно переживала, когда от нее что-то намеренно утаивали самые близкие. Это не была очередная оплошность Дунаева, который о такой черте подруги хорошо знал. Потому что он знал и то, что Женька бы приложила все усилия, чтобы отговорить его от поспешных действий.       — Не посчитал нужным, — не стал он оправдываться вслух. — Закрыли тему.       — Да иди ты! Взорвалась, тут же расправила плечи и стала отдаляться от друзей, шагая быстрее и увереннее. Милена покосилась на Дунаева. Не показал вида, что его это задело, хотя глаза выдавали его.       — Ну и чего ты стоишь? Догоняй.       — Она меня послала, — хохотнул Андрей.       — Иди, говорю! Ты же не хочешь с ней перед разлукой поругаться, правильно?       — Да правильно-правильно, — тяжело вздохнул он и, забросив зачетку в рюкзак и откашлявшись, зашагал следом за Пчёлкиной, пробасив: — Кареглазая, ну стой ты, дурёха! Погоди! Догнал он ее уже в вестибюле на первом этаже, перехватил за запястье. Женька попыталась вырваться, но реакция у него была быстрой, а захват крепким.       — Хорош! Пусти! Увидев ее злое выражение лица, Дунаев лишь мягко рассмеялся, прижимая ее к себе так сильно, что попыток вырваться просто не оставалось.       — Всё, бесноватая, успокойся! Ты же будешь потом жалеть об этом и писать мне слезные письма о том, какая ты негодяйка и как ты не права и скучаешь, а я ведь не отвечу!       — Это я-то негодяйка?! — вспыхнула она еще больше. — А ты!.. Ты!.. Он сжал ее еще крепче, выбивая из легких воздух, и принялся щекотать за ребра. Она жалобно и смешно пискнула, отчего вдруг сама же и бесшумно рассмеялась.       — Не надо плакать только, я не выношу женских слез!       — Еще бы я из-за тебя плакала!       — Плакала-плакала, у меня все твои ходы записаны! Она наконец плавно отстранилась от него, и несмотря на то, что весело фыркала до этого, глаза ее все-таки стали влажными. Дунаев легонько щелкнул ее по носу и обезоруживающе улыбнулся:       — Мне нужно. Просто нужно, кареглазая, — и тон его опять стал серьезным. — Ты должна меня понять. Женька выждала пару секунд и обняла друга за шею, пряча нос в его плече и встречаясь взглядами с Миленой, стоящей на лестнице. Понимала Пчёлкина, что ему нужна перезагрузка от всего, что с ним было. Он просто не вывозил, даже несмотря на то, что прошел уже год. Но неужели служба — единственный выход?       — Перед последним курсом… Дунаев, ну как так?       — Ничего, кареглазая, не пропаду.       — Потеряешь два года!..       — Полтора. В этом году всего лишь полтора. Восстановлюсь, что ты переживаешь?

***

      Выходные пролетели незаметно, наступил вечер понедельника. Проводы — «отвальная». В комнате Дунаева и Велосипеда собрались все близкие пацаны и девчонки. Для женской половины на столе вино и настойка, для пацанов главный напиток того времени — зелёные литровые бутылки с «Роялем». Андрей с Лешкой сами на своих проводах почти не выпивали, может, символические сто пятьдесят, не больше. Как там оно завтра будет — неизвестно, и встречать эту неизвестность с сушняком как-то не очень хотелось. А вот Кот с горя наклюкался, весь остаток вечера сокрушаясь, что заселят теперь к ним с Санькой двух каких-нибудь мухоморов да и вообще без пацанов будет скучно, одиноко и обидно… По итогу его утром еле разбудили. Андрей так и не спал всю ночь, хоть и прилёг — всё-таки первый раз в жизни так надолго покидал своих. В семь утра нужно было быть в военкомате. Приехали, они с Велосипедом зашли в указанный кабинет, где у них забрали паспорта и сказали пока подождать на улице. В тот день вместе с ними уходило еще двадцать шесть человек, так что на улице перед военкоматом было тесно. Где-то гитара играла, где-то «Сектор Газа» орал, то тут, то там стаканы мелькали — гуляй, народ, пацаны в армию уходят. Дунаев был твердо уверен — армия ему нужна. Да что скрывать: последние два года его сильно надломили, заставили его уверенность потеряться где-то под ногами. Возможность её поднять была, стоило лишь снова заложить в себя мироощущение — и дать опыт накопления побед над собой. Служба могла вернуть ему эту внутреннюю уверенность даже просто потому, что Андрей в это верил. Однако взгляды Милены и Женьки заставляли сердце Дунаева сжиматься. Конечно, никто из них не хотел показывать, как тяжело отпускать друг друга на полтора года. Но Женьку выдавали глаза. Влага наполнила их и лихорадочно блестела на солнечном свете. А Милена нервно сжимала костяшки пальцев в карманах ветровки и тоскливо поджимала губы, которые подрагивали от волнения. Дунаев же просто сопел по-мужски, как они это делают в трудную минуту. Один Пчëлкин не видел в происходящем ничего сверхъестественного. Поэтому, когда призывников начали поторапливать к автобусам, он первым протянул руку Андрею. А затем просто наблюдал, как Женька крепко обнимает близкого друга, еле сдерживая слезы.       — Пиши, понял? Часто пиши, хоть каждый день!       — Буду, кареглазая, буду, — Дунаев ласково потрепал её по спине. Наконец, отпустив её, кивнул Вите: — Вы тут это… аккуратно. Следи за ней. Пчёла беззлобно рассмеялся, хлопнул Андрея по плечу:       — Ну ты поучи меня еще, как с женой обращаться! Езжай, солдат, и… — он поджал губы в улыбке, кивая. — Береги себя. Велосипед протер очки, развел руки для объятий тоже:       — Милка, ну ты хоть меня обними! Гаспарян улыбнулась и сгребла одногруппника в охапку, не отставала и Женька. Обе стиснули худющего Лешку с обеих сторон, и щеки того зарделись от удовольствия.       — Вы писать-то будете мне?       — Будем, Лёшенька, будем!       — Товарищи призывники, по автобусам проходим быстро! — прогремел бас майора. Дунаев переглянулся с Миленой и, поддавшись порыву, мягко привлек к себе и запечатал самый теплый из всего своего арсенала поцелуй в уголок ее губ, забирая губами ее почти незаметные слезинки.       — Я буду ждать, — прошептала она в его шею и прикрыла глаза, ощущая, что ее уже не держат. Парни, наскоро обняв Кота, Юльку и еще парочку одногруппников, поторопились в общей толпе призывников к ЛАЗам. Дунаев вместе с Велосипедом уселись около окна и еще несколько минут глядели на кучку своих друзей, в глаза девчонок. Андрей как в пантомиме собрал со свои щек невидимые слезинки, зеркаля Милену и Женьку, и показал ладонями крест, мол, хорош реветь, в дорогу слезами не провожают. А у самого сердце сжималось. Через полтора часа они были в областном сборном пункте. Народу в зале набралось около трехсот человек со всей Ленинградской области, на выходах везде стояли курсанты одного из местных военных училищ. Сразу на входе всех обыскали — спиртное позабирали у тех, кто вздумал взять. Через какое-то время начали дёргать человек по пятьдесят на другой этаж — снова на медкомиссию. Примерно за пару часов все триста человек прошли. Опять всех собрали в зале. Пацаны ждали. От нечего делать Дунаев начал ходить по залу, а потом вдруг увидел, что на столе у входа списки лежали. И сразу на самом верхнем под номером «1» его фамилия и какой военкомат. Далее ещё пять фамилий пацанов, в том числе и Велосипеда — все с одного городского военкомата. Далее номер войсковой части и фамилия со званием командира. Через пару часов начали выкликивать по спискам. Выкликнули всех шестерых — всю Дунаевскую команду, передали в руки довольно молодого двадцатисемилетнего прапорщика, который сразу парочкой армейских афоризмов их обогатил. Сказал, что едут они в родную для Дунаева Московскую область. Потом добавил, чтоб не ссали, ничего страшного в армии нет.       — Тупить не будете и нормально отслужите! — и повел на последний этаж в одну из комнат отдыха. Показал им, как в армии заправляют и выравнивают кровати. Сказал, чтоб пока потренировались в этом деле, а он пойдёт прогуляется по городу. Поезд в половину первого ночи. Призывники заперли дверь, кровати кое-как заправили и уселись на них. Познакомились, один из пацанов расстегнул свой рюкзак. Достал из него банку с компотом, открыл крышку и по комнатке поплыл запах спирта. Рецепт «компота» был прост — мочёные яблоки, залитые разбавленным «Роялем», и всё это под закатанной крышкой. Выпили, поняли, что им как минимум полгода придётся вместе служить. Повспоминали все известные армейские байки, которые слышали от отслуживших родственников или приятелей. Потом ещё выпили, и ещё… Вдруг в дверь кто-то постучал. Пацаны по-быстрому спрятали всё это дело, открыли дверь. За дверью стоял еще один паренек:       — Пацаны, закурить не найдется? Дунаев похлопал себя по карманам, выудил пачку «ЛМа». Парнишка угостился, кивнул благодарно:       — Только прибыли? А мы уже пять дней здесь на сборном пункте сидим… Было принято коллективное решение отдать ему остатки «компотика», пачку сигарет и из еды, что нашлось. Сидели долго, ждали прапора. А на часах уже показывало начало двенадцатого. Наконец дверь открылась, вошли прапор и военкоматовский капитан, оба прилично навеселе. Пошли вниз, пацанов закинули в кузов КАМАЗа и повезли на вокзал. Один из пацанов, Мишка, отпросился у прапорщика позвонить из автомата, и к поезду ребятам подвезли рюкзачок со всем необходимым — выпить, закусить, покурить. В поезде они оставили вещи на своих местах, а сами в тамбур — ночь все-таки, люди спать готовились… И зашли потом из тамбура в вагон только через несколько часов. В Москву прибыли очень рано, еще шести утра не было. Своего прапора парням пришлось будить долго — изрядно набравшийся еще до отправки, он нехило догнался и с ними. Взяли ещё пива, перешли на другой вокзал, сели на электричку… Час на ней, ещё минут сорок на автобусе и — вот ворота части. После такой дороги на построении в роте вся команда Дунаева прилично покачивалась. Старшина роты, старший прапорщик — «афганец», поводил кулаком перед лицом каждого.       — Чтоб в первый и последний раз. Потом пошли на склад за формой, в баню — первый день пролетел незаметно. Днём пришивали шевроны, петлицы, погоны, предварительно спарывали с них буквы «СА». А на следующий день ровно в шесть утра раздалась команда:       — Рота-а-а, по-о-одъём! Сорок пять секунд, строиться! Медицинское образование у солдат-срочников всегда старались учитывать. Так началась служба Дунаева с Велосипедом стрелками-санитарами.

Сентябрь–октябрь 1993-го

      Уже неделю не переставал лить дождь. Настроение, и без того шаткое, испортилось совсем. Женька угрюмо глядела за окно в аудитории. Тонкие струйки дождя подобно сотне змеек извивались и стекали по стеклу. Лекция казалось изнурительной, но хуже всего, что по расписанию их две. Желание свалить, которое засело в груди противным червячком, приходилось душить каждую минуту. Потому что худая, как селедка, но злая, как тысяча чертей, Вера Павловна, преподаватель радиационной медицины, сокрушалась настолько гневно, что слюни из ее рта достигали, кажется, даже верхних рядов:       — Вы, конечно, в край охамели! Последний курс! А явка хромает на обе ноги, как инвалид! Четверо смылось, — конечно, как не зацепить пацанов, решивших отдать долг Родине прямо перед финальным курсом обучения! — Гаспарян взяла в моду не являться на важные лекции! — и это правда, Милена уже несколько лекций не появлялась в универе. — С таким усердием вы явно не доберетесь даже до зимней сессии! Ума не приложу, как вас вообще допустили до шестого курса! Если раньше казалось, что самый ад — это четвертый и пятые курсы, где студента выжимали не хуже полотенца, то теперь было ясно — это лишь цветочки. Ягодки обещал сейчас каждый преподаватель, как и обещал, что никаких поблажек будущим медикам не видать. Пороть будут нещадно. Про сон, личную жизнь и даже произвольное дыхание нужно было забыть. Это все изнуряло и утомляло. С начала учебного года прошло всего три недели, а Женька уже морально умирала. Возможно, было бы чуточку легче, если бы рядом были балагуры Дунаев и Велосипед… Да даже присутствие Милены смягчило бы эти моральные удары, но ее тоже не было. А дома Женьку тоже уже вторую неделю никто не ждал — Витя еще третьего сентября улетел заграницу, звонить оттуда удавалось редко… Итого трое дорогих людей вне досягаемости, а вот что с Гаспарян? Женька перевела взгляд на Юльку, которая, подперев голову левой рукой, выводила в тетрадке для лекции карикатуру преподши. Женька вздохнула. Ужасно хотелось отвлечься, хотя бы перекинуться парой слов. Она легонько толкнула девушку локтем в плечо:       — Где Милка? Она уже вторую неделю не ходит…       — Да не знаю я, — поморщилась Юля. — Когда виделись, сказала, что приболела сильно, по врачам таскается… Она конечно большего и не могла знать, вспомнила Пчёлкина. Юлька ещё в августе собрала свои вещички из общаги и переехала к молодому человеку. Милена осталась одна вместе с курвой Наташей, да еще комендантша вручила двух третьекурсниц.       — Чем заболела? Юлька, обычно мягкая и неконфликтная, сегодня этими качествами похвастаться не могла. Да оно и понятно — все студенты сейчас на нервах.       — Жень, я че, ясновидящая тебе? Откуда я знаю?! Вера Павловна среагировала на громкий выпад, прерывая свою лекцию, и подобно огнедышащему дракону выгнула шею и гаркнула:       — Усова! Я смотрю, вы разбираетесь в миграции радионуклидов гораздо больше меня? Прошу к доске, послушаем все вместе. — Гробовая тишина. Удушающая. Бросающая в жар. — Бегом! Я два раза не повторяю!       — Ну спасибо, блять, — прорычала на Пчёлкину Юлька и, грузно поднявшись, зашагала вниз к Вере Павловне, как на эшафот. Женька виновато поджала губы, глядя на преподавательницу исподлобья, затем уткнулась в свою тетрадь, не в состоянии смотреть на мучения Юльки у доски. Дай, господи, сил дожить до конца пар. И тут же вспомнила. Между страниц она сунула полученное с утра письмо от Дунаева, намереваясь прочитать его дома, но голова требовала отвлечься именно сейчас, поэтому Женька аккуратно распечатала конверт и достала заветную весточку от лучшего друга. «Салют, кареглазая! Дай угадаю? Ты наверняка читаешь это на лекции :) У нас все нормально. Час назад только смог присесть. Несмотря на то, что у нас с Велосипедом относительно нормальные условия, все равно за залеты дергают всех. Вообще очень эффективная штука — воспитание коллективом называется. Два пацана из нашей роты пришли вчера вечером из увольнения бухие почти в хлам. Результат — на сегодня все увольнения отменили, после завтрака нашу роту построили. И вместо того, чтоб отдыхать и смотреть телек, мы побежали. Выбегаешь из КПП части, пробегаешь немного по городку, выбегаешь уже из КПП городка — огибаешь городок, забегаешь в другое КПП и обратно в часть. Получается круг примерно пять км — мы его первые два месяца каждое утро на зарядке бегали. Но это не зарядка, а залёт, поэтому вместо одного круга пробежали три — итого примерно 15 км. Но это все фигня, не страшно. На первом кругу, пробегая мимо круглосуточного ларька, предложили «виновникам торжества» похмелиться. А на последнем нам попалась парочка, пацан с девчонкой, идущие по дороге. Бежали мы колонной по шесть, передняя часть колонны разомкнулась, обогнула с обеих сторон эту парочку и снова сомкнулась. Пришлось им бежать вместе с нами. Пацан вполне адекватный, понимал, что не рыпаться же ему на сто двадцать человек, но видно, что злился — аж покраснел весь. А девке весело — хохотала. Пробежали они с нами с полкилометра, потом выпустили их, обратно разомкнув свои ряды. Пока это единственное разнообразие. А так все вполне спокойно. Попутно с Лёхой учим младшего сержанта, пензяка Мишу Чистякова, накладывать повязки и т.д. Был прикол, когда мы остались без офицеров-медиков в августе, отдавали рапорта: «Начмед батальона младший сержант Чистяков…» назло майору замполиту, капитанам парторгу и зампоснабу. Скучаю по тебе, конечно. Даже не думал, что три месяца так долго будут тянуться. Но мне легче, правда… Здесь не остается времени на лишние раздумья, все четко, по команде… И я думаю, что за год я приду к логическому выводу. Пиши чаще, кареглазая. Обнял.» Женька улыбнулась, бережно провела пальцами по загибам и уголкам тетрадного листа. Вложила аккуратно в конверт и начала писать ответ. Толка от лекции не было никакого… Придется снова в одиночку дома разбираться и зубрить. Юлька, и без того раздосадованная и злая, разозлилась еще больше, когда схлопотала двойку, и с Женькой после пар даже не пересеклась взглядами. Первой вылетела из аудитории, игнорируя Кото, который по своей привычке хотел ободрить, выбежала из университета и прыгнула в «семерку» своего молодого человека.       — Да-а, мед меняет людей, — фыркнул Кот, когда с ним около дверей поравнялась Женька. — А Дракониха наша сегодня как с цепи сорвалась.       — Я, наверное, ее даже могу понять, — пожала плечами Пчёлкина. — Нас на лекциях сейчас с гулькин член, а впереди выпускные… Конечно, здесь будут рвать за неподготовку.       — Ну, слушай, Малиновский тоже за проёбы разорвать мог, но хотя бы все по справедливости глаголил. Я даже скучаю по нему… С ним запоминалось как-то легче. Раньше бы Женька остро отреагировала на подобные фразы. Но прошло уже несколько лет, отпустило… И когда удалось отсеять личное от всего образа Вадима Юрьевича, то девушка сама иногда вспоминала занятия с ним, его лекции и практики. Конечно, такого преподавателя очень не хватало.       — Как Дунаев? Писал?       — Писал, с утра письмо получила, — улыбнулась Пчёлкина. — А тебе?       — Мне Велик писал, но письмо вроде как их общее. Тебе куда?       — Вообще я хотела проведать Милену. Юлька ничего не знает. Ты не в курсе, куда она пропала?       — Да по больницам она, вроде как, ходит… Подхватила что-то. Мы ее с Саньком звали как-то недавно к себе, ну, выпить чисто символически. Она отказалась. Эх, распалось наше общажное братство…       — Есть такое… — с досадой согласилась Женька и кивнула в сторону дороги к общаге. — Пойдем, что ли?       — Погнали. Кото поправил лямку рюкзака на плече, забрал сумку и у Женьки и покосился на желтую бочку на противоположной стороне:       — Слушай, Филька, может, по пивку? А то мозга за мозгу после сегодняшнего залетает…       — Пойдем, составлю тебе компанию.

***

      Женька привычно, без стука, толкнула дверь в 1406-ю комнату и тут же застыла. На кровати Милены разлеглась девица-третьекурсница. Вольготно так разлеглась, подставляя страницы учебника к свету из окна.       — Жопу подняла с чужой койки. Девица даже головы не повернула, облизала пальцы, перелистнула странички.       — Ага, щас дочитаю только… Здесь свет от окна падает хорошо. У Пчёлкиной от такой наглости глаза на лоб полезли. Она, громко стуча пятками по вздувшемуся линолеуму, подошла к окну, загораживая его.       — Я не по-русски сказала? Третьекурсница лениво подняла голову.       — Ты вообще кто?       — Я — выпускной курс меда, салага. И по совместительству подруга хозяйки этой кровати. Задницу подняла, покрывало поправила и быстренько на свою шконку перебралась. С соседней кровати, где развалилась вторая девчонка, послышался насмешливый хохоток, и тут дверь в комнату снова открылась. Милена вернулась.       — Опять на мою кровать залезла? — сходу выпалила она, скидывая свой рюкзак на свое койко-место. И, не дожидаясь ответа, испепелила девицу взглядом: — Я тебе сама окно рядом проломлю, и светло, и продувная система твоих слипшихся мозгов в придачу. Вышли отсюда! В коридоре ещё светлее. Там позанимайтесь. Видимо, угрозы Гаспарян имели вес куда больше, чем Женькины, поскольку обе третьекурсницы лениво переглянулись между собой, но все-таки поднялись и покинули комнату, на ходу тихо матерясь.       — Имбецилы на выгуле, — огрызнулась Пчёлкина. — Тяжело тебе с ними?       — Не сказала б, что с Юлькой было легче, но после неё хотя бы не приходилось по сто раз перестилать постельное. Взяла моду, а, мерзавка! — Милена резко, даже с какой-то брезгливостью стянула серое покрывало со своей кровати и тут же как будто опомнилась: — А ты… Ты чего тут, Жень? Соскучилась? Женька сложила руки на груди и улыбнулась:       — Да вот я смотрю, кто-то тоже взял моду пропускать выпускной курс. Юлька с Котом сказали, что ты приболела. Милена опустила голову, кивая и улыбаясь.       — Ну да, официальная версия такая. Хотя я бы не назвала это болезнью. Женька нахмурила брови, не понимая. Пока Милена не обхватила края своего огромного свитера, не оттянула их за спину, обтягивая… округлившийся животик. На фоне присущей девушке худобы он особо выделялся на третьем месяце.       — Опаньки… — пораженная, выдохнула Женька.       — Я перестала ходить на пары, как только стало заметно… Сначала даже не поверила, думала, что стресс. Даже токсикоза не было. А как расти начал, я сразу к врачу. Та отругала, что, мол, поздно спохватилась, к концу первого триместра.       — Какой срок?       — Пятнадцать недель. Женька заставила себя оторваться от созерцания ее живота и наконец посмотреть Гаспарян в глаза.       — Поговорим?       — Отчего не поговорить? — согласилась Милена, расстилая новое чистое покрывало на кровати и призывая хлопком по перине Женьку присесть. — Поговорим. О, чайник горячий. Тебе чай или кофе?       — Водки б, — прыснула та. — Или шампанского. Тут хрен поймешь.       — Спиртоное не держим-с, — улыбнулась Гаспарян и достала чайные пакетики. Опустила их в кипяток. — Ну не смотри ты так. Женька приняла чашку, не понимая, то ли от нее ей вдруг так жарко стало, то ли от новости этой. Какая-то странная, непонятная эмоция бегала внутри и отражалась на ее лице. Она помнила, что между Миленой и Дунаевым было что-то, не особо понятное, что они и сами не могли определить уже целый год. А вдруг? Нет, люди они, конечно, взрослые, все может случиться. Но… Голова разрывалась от этих мыслей, поэтому Пчёлкина, сделав добрый глоток горячего чая, который смягчил ей пересохшее горло, наконец решилась:       — Он чей?.. Дунаева? Гаспарян уселась рядом, вжалась спиной в стену, провела ладонью по животу и согласна кивнула:       — Да. Совершенно случайно так вышло. Мы с ним всего один лишь раз перед армией были… Какая ирония судьбы! Внутри Женьки что-то щелкнуло. Она сама не поняла, что это такое. Ну, Дунаев… Ну, орёл, блин!       — Он знает? Ты ему пишешь?       — Пишу, но про ребёнка ни слова.       — Почему? — искренне изумилась Женька. — Он должен знать.       — Нет, пока не нужно, — твердо заверила Милена. Сделала пару глотков чая, пытаясь расслабиться. — Он и так туда сбежал, чтобы в себе разобраться. А здесь он ещё больше загрузится. Он же мне не обещал ничего, а тут все-таки ответственность, а ему хватило с лихвой… Пусть приедет, тогда уж… Женька путешествовала взглядом по подружке, по чертам ее лица, которые смягчались всякий раз, когда речь заходила об Андрее.       — Любишь его?       — Давно… — честно призналась Милена. — Как только вы в общагу заселились… А он то всегда с тобой, то потом с этой Тошей как со списанной торбой носился. Я не зацикливалась, но… Женька подперла щеку рукой, и её тёплый взгляд обнял Милену, которая уютно устроилась в Женькином восхищении. Следующие полчаса они шептались, склонившись друг к другу, одинаково подперев руками щеки и чуть заметно покачиваясь в такт.       — А родители в курсе?       — Нет. Я вовремя уехала из Ванадзора, когда живот появляться начал. Испугалась жутко, как родители отреагируют… Особенно папа. Он всегда верил в меня, верил, что я очень ответственная и что ничего такого сверхординарного не выкину, а тут беременность! — Милена улыбнулась. — Но я вот не жалею… Знаешь, всегда очень категорично относилась к подобному, что дети только после свадьбы, чтобы все по правилам… Да и какая беременность, когда учеба? А тут… Тут, представляешь, я себя такой счастливой почувствовала! Ещё бы год назад от себя такой ужаснулась… А сейчас понимаю, почему. Когда носишь частичку дорогого человека — это меняет всë!       — Но ты же скажешь им, Милка? Ведь все равно придется.       — Как-нибудь скажу… Не знаю, страшно все-таки. Когда говорить, тоже не знаю. После родов, чтобы в лоб?       — А они… поймут? Простят, что обманула?       — Не знаю. Я ведь никогда в такой ситуации не была, поэтому даже понятия не имею, как быть. Но рожать буду. Женька ласково сжала ее ладонь.       — Милка, такая ты сильная… Когда рожать тебе?       — В марте.       — А Дунаев вернётся в…       — В декабре. Ребёночек уже подрастёт… И мы с Андреем нормально поговорим. Я ведь не буду от него ничего требовать. И не собираюсь.       — А я думаю, всё у вас будет. И счастлив он с тобой будет… А ты всегда можешь на меня положиться. Я помогу чем смогу. Гаспарян уже открыто улыбнулась во все тридцать два и крепко обняла Женьку, как единственного родного сейчас человека.       — Я теперь еще больше понимаю, почему ж он так тебя любит, Филька. Как ж тебя не любить?       — Ой, ты брось, я зараза еще та, — смущенно усмехнулась Пчёлкина. — И требую, слышишь? Тре-бу-ю! Чтобы ты ходила на пары. Сегодня такой трындец был!..       — Да я понимаю… Просто пока не знаю, как наши отреагируют на такую новость.       — Ничего, не их ума это дело! Я ж рядом буду, за любой косой взгляд в глаз тут же получат. Пока можешь — ходи. А там… Да у кого поднимется рука кормящей матери из дружественной страны Армении двойку влепить и не дать диплом!

***

      1993-й год медленно близился к завершению. «Атлетико» укреплял тылы. Под руководством Фила клуб не только не утратил своей былой славы, но и набрал большое количество новых бойцов. Способствовали этому непосредственно Самара и Активист. Деятельность бригады Саши Белова набирала обороты, налаживались контакты с разными представителями, Пчёлкин суетился, с отточенным профессионализмом разрабатывая и тщательно обдумывая разные выгодные бизнес-планы. Еще задолго до свадьбы он обещал Женьке, что дела его и бригадиров будут иметь только легальный характер. Спорт-клуб, две студии звукозаписи в Питере уже были отличным доказательством его слов. Вот только от этого не было такого масштабного дохода, как от сотрудничества с людьми Фархада и реализации алкогольной продукции. Только это оставалось огромной черной кляксой на белом полотне. Часть денег, полученных от европейских партнеров, по нескольким схемам удалось перекинуть в оффшоры. Наличку Пчёлкин частично вкладывал в разные предприятия в сфере сервиса в Амстердаме, Вене и даже в Лиссабоне. Это позволяло потихоньку переводить их на легальные счета в европейских банках. Однако вариант перевести активы в еще одну легальную тему был, и был отличным! Путем его осуществления Пчёлкин мог убить сразу двух зайцев — обеспечить стопроцентное трудоустройство для Женьки и обогатить не только их семью, но и остальных членов бригады. Да и в Вену он полетел далеко не ради того, чтобы наладить каналы по поручению Белого, но и завести знакомства с выгодными для себя людьми. Три недели не прошли даром. Витю свели с нужными людьми. Сначала Пчёла намеревался досконально изучить всю возможную информацию о потенциальном партнере, его деле и связях. В итоге все оказалось вполне добротно: человек поставлял сырье для создания лекарственных препаратов Московскому химико-фармацевтическому заводу. После распада Союза Китай взял курс на индустриализацию и химизацию и стал строить колоссальное количество химических заводов разных направлений, в том числе фармацевтических субстанций. Из-за чего их цена была достаточно дешевой. Сейчас перед бригадирами могла открыться прекрасная возможность закупать их товар и заниматься транспортировкой. Оставалось лишь суметь приобрести двенадцать процентов акций за половину миллиона рублей. И без того была ясная картина, что проблема доступности медикаментов для обедневшей массы россиян стояла очень остро. По Витиным подсчетам к середине будущего 94-го года они могли бы открыть частные клиники в Москве и в Санкт-Петербурге и заняться поставкой медикаментов напрямую. А клиника стала бы отличным подарком и стартом для выпускницы Женьки… Прямиком из Вены Витя вылетел в Москву. Но разговор с Белым откладывался, того ждала встреча с Кабаном в Майами. У главного бригадира была своя тема. Сидя вдвоем в аэропорту, пацаны ждали Коса и Фила. Такая уж повелась традиция у них — провожать друг друга всей честной четверкой.       — Ну что, Пчёла, полет нормальный, — Саша чокнулся с другом стопкой и первым осушил ее. Витя пить не спешил. — Ну че ты, как будто извелся весь? Ты ж говорил — порядок.       — Там порядок, — согласно кивнул Пчёла. — Но я про другое… Дело есть, Сань, и очень-очень крупное. Зная вот такое его лицо с горящими глазами, Белов был твердо уверен — разговор не быстрый. Требующий свободного времени. Но все-таки кивнул:       — Давай, только в двух словах.       — Клиника. Медикаменты. Достаточно в двух словах? Саша нахмурился. Принялся слушать. Но вот только лицо его мрачнело с каждой секундой. Потому что прежде чем всерьез заключать сделки с австрийским партнером, нужно прежде совершить нехеровый такой сбыт пантопона.       — Белый, нас судьба определила в дерьме болтаться. И единственный способ самому не обмараться — подкладывать под наши действия только чистые методы.       — А нехило тебя Жека обработала, я смотрю, — не скрывая иронии в голосе, фыркнул Белый и опрокинул еще одну стопку.       — Она не в курсе. Для нее стараюсь.       — Постарайся в другом месте, Пчёл. Мой тебе совет.       — Саня, ты не понимаешь…       — Нет, это ты не понимаешь! — Все бы ничего и, возможно, могла эта мелодия красиво заиграть, но только не сейчас, когда Введенский перекрывает кислород. Но не скажешь же об этом! Опять приходилось выкручиваться… Белов развернулся к нему всем корпусом и чуть склонился к его лицу, понижая голос. — Гнать сейчас пантопон — смерти подобно, понял? Не грузи мозги тем, что сейчас не первостепенно. Расклад ты знаешь. Наши металлические парни сидят в Вене и продают наш общий алюминий. Не зная о том, что мы перевозим еще кое-что в этих золотых чушках. И это наша удача. С другой стороны, наших два партнера и так уже стоят на ушах, подозревая друг друга во всех семи смертных грехах. С этими двумя отморозками работать нельзя. От них можно только избавиться.       — Как, Белый? Да за ними такие силы стоят! Вот здесь-то наши задницы в опасности, а не в России!       — Да никто особо за ними не стоит, — отмахнулся Саша. — Больше понтов. И, главное — они с пол-оборота готовы перегрызть друг другу глотки. И мы должны им в этом помочь, соображаешь? Витя пожевал губы, закатил глаза к потолку, постучал кулаками друг о друга:       — Допустим.       — Мы снаряжаем партию покрупнее. Не напрягайся, я сам этот вопрос с Фарой решу. В общем, снаряжаем партию. Маркируем ее иначе. Пусть там будет не наш орел, а… скорпион, например.       — Ну и? Белов достал пачку сигарет, выбил оттуда одну.       — А утечку о прибытии груза делаем по двум направлениям — в сторону одного, и в сторону второго.       — И они…       — И они встречаются в назначенном нами месте. И ловят друг друга, что называется, с поличным. Постреляют немного. И кто-нибудь кого-нибудь сожрет. А мы пока со стороны понаблюдаем.       — Но ведь первым делом они разгромят наш металлический офис в Вене, — Пчёлкин в уме просчитывал возможные варианты. — И у металлических парнишек неприятностей прибавится.       — С этим как раз я еду разбираться с Кабаном. Подтянем уральскую пехоту для охраны. В кафе аэропорта к ним уже приближались Фил и Космос.       — О, явились, не запылились, — Витю расклад в разговоре с Белым не устраивал. Его мнение снова не учитывалось. Но рявкать на Саню уже было без вариантов, пришлось съязвить по отношению к Холмогорову: — Хотя вон что-то беленькое…       — Где? — нахмурился Кос.       — На бороде, бл… — поддел его подбородок тот. Космос машинально проверился на наличие остатков белого порошка, но тут же спохватился. Ничего и не было видно, Витя его подловил. Они наградили друг друга самыми тяжелыми, хмурыми взглядами. Саша поморщился.       — Потом полапаете друг друга за все части лиц. Погнали, проводите. И, Пчёлкин? — Витя поднял на него ледяные глаза. — Забудь, понял? Без моей команды никуда не лезть. Это вас всех касается! Пацаны переглянулись, но суть предупреждения была ясна только Пчёле. Он сжал скулы так сильно, что зубы скрипнули. И только спустя пару секунд, совладав с собой, кивнул.

***

      Сегодня новоиспеченные первокурсники Архитектурного университета праздновали посвящение. Алёнке, которую старший брат долгое время держал в крепких тисках, шанс вырваться сюда был равен выигрышу в лотерею. Кирилл переживал жутко. Потому что знал, что пускать молодых девчонок по барам да ресторанам, основной контингент которых складывался из таких же криминальных авторитетов, на которых он работал, — опасно. Но не мог уже запретить Алёнке. Да и тем более сестра все еще не простила его за свой день рождения. Знала, чем оперировать. В итоге Активист, варящийся в постоянном котле насилия, аморальности и боли, скрепя сердце разрешил-таки ей отдохнуть и отпраздновать посвят. Но со своими условиями, разумеется. Но Алёну такой расклад не устроил: «Если решишь приставить кого-нибудь следить за мной, знай — я вообще сюда не вернусь. Искать будешь — не отыщешь!». С ней что-то определенно творилось. Головин понимал, что сильно обидел сестру в ее день, но не думал, что она будет способна так долго обижаться на него аж целых три месяца. Причина крылась в чем-то еще. Но в чем — он понять не мог. А Алёнка действительно стала будто бы неблагодарная и колючая. Можно было бы списать все на переходный возраст, но дело было не только в этом. Космос. Вот главный катализатор резкой перемены младшей Головиной. Его слова. Его отказ. Ту сцену на балконе Алёна перекручивала в голове неоднократно. На себя злилась. На него. На Кирилла, который не пришел и обманул… На всех. И эта обида так сильно подогревала ее, что девчонка менялась на глазах. Сбор юных студентов был объявлен в «Тоннеле» — только что открывшемся техно-клубе, в бомбоубежище в сквере Виктора Цоя, на углу Любанского переулка и Зверинской улицы. Потанцевать под отличную музыку, вкусить алкоголь и завести новые знакомства в этом месте горела вся молодежь. Мрачный, похожий на подвал или склеп, клуб вот уже четыре месяца с даты открытия пользовался бешеной популярностью. В «Тоннеле» разливали три напитка: чай, сок и водку. Динамики были заботливо упрятаны за железные решетки, потому что у бандитов была привычка нырять головой в омут техногенной музыки. А это имело плачевные последствия для акустических систем, изрыгающих унц-унц-унц. Бандитские головы, понятное дело, оставались невредимыми. Посетителей первого в России техноклуба в первые месяцы открытия выпасали наряды милиции. На протяжении пути от станции метро «Горьковская» до разукрашенного бомбоубежища стояло несколько кордонов, которые живо реагировали на тонких подростков в зеленых башмаках. Им предлагалось вывернуть карманы, распрощаться с запрещенными веществами, и следовать дальше — на дискотеку. В худшем случае — пройдемте в отделение. Ди-джеев на входе встречали бычьи шеи, окантованные цепями девяносто шестой пробы, и наставительно вещали: «Значит так, ди-джей. Ставишь четыре песни хардкора, потом одну песню Шуфутинского. Потом опять четыре песни хардкора, потом опять Шуфутинского. И так все время». Ди-джей кивал, потому что ничего другого ему не оставалось, разве что присоединиться к рисункам на стене в виде отпечатка собственного тела, проходил к пульту, к которому бандитам доступа не было. Там он насаживал на спрессованный кусок музыки иглу, похожую на кончик скорпионьего хвоста, и она неслась по заданным беговым дорожкам, впиваясь в виниловый диск. Периметр окружности уменьшался, игла, нисходя по спирали, приближалась к центру пластинки. Быки колбасились, Шуфутинский отсутствовал, ди-джей уходил огородами, дабы оградить свой мозг от сотрясения, а нос от поломки. Глубоко вздохнув, Алёнка и ее новоиспеченная подружка залпом осушили рюмки, вернули их на барную стойку, почувствовав легкое головокружение. Еще бы рюмочку — и можно спокойно танцевать. По правую сторону тянулись черные, с потрескавшейся кожей диванчики, на которых не было ни одного свободного места — кто-то пил, кто-то даже умудрялся играть в карты, кто-то целовался. Слева танцевала вся молодежь. Опрокинув в себя еще сто грамм, подружка схватила Головину за руку и потащила ее в гущу событий. На маленьком танцполе, набитом, как банка с килькой, было душно и влажно. Ноги подкашивались, в голове все шумело, Алёна чувствовала себя как маленький кораблик, затерявшийся посреди шторма. Она спокойно станцевала несколько песен подряд, а затем ощутила, что вот-вот задохнется. Она стала проталкивать себя в сторону барной стойки, чувствуя на себе чьи-то руки и иногда губы. Приходилось отмахиваться и мельком вытирать влажные следы с кожи. Совсем взрослые парни, изрядно подвыпившие, тянулись к ней, неприлично пялились на чуть приоткрытую грудь, завлекали в свои танцы, и девушка с трудом выворачивалась из их потных объятий. Наконец, она оказалась рядом со стойкой и забралась на высокий стул. Не прошло и минуты, как рядом возникла высокая фигура, облаченная в черную рубашку и черные брюки. Подняв взгляд, Головина увидела перед собой вполне симпатичного мужчину. Тонкие черты лица, бледная кожа. Черные волосы гладко зачесаны назад и уложены с помощью геля.       — Скучаешь?       — Да нет, — она передернула плечами. — Веселюсь как раз-таки.       — Твое лицо выглядит усталым, — подметил незнакомец. Алёна спорить не стала.       — Просто душно.       — Тогда тебе стоит освежиться, — он кивнул бармену, и перед девушкой возникла бутылка минералки. — Советую в такой обстановке не налегать на спиртное. Будет только хуже.       — Я… сама разберусь.       — Не сомневаюсь. Просто считай это дружеским советом. Головина снова смерила его взглядом.       — Набиваетесь мне в друзья?       — Нет, но был бы не против. Обезоруживающая и приятная улыбка тронула его губы, и вдруг волнение, которым Алёнка была опутана с головы до ног последние минуты, испарилось.       — Мы так и не познакомились. Владимир, — и протянул руку. Девушка еще пару секунд глядела на нее, затем с осторожностью пожала.       — Алёна.       — Какое редкое сказочное имя. Под стать обладательнице, — его ладонь окутала теплом. Взгляд упал на ее кисть. — У тебя очень красивые пальцы. Как у пианистки. Случайно, не увлекаешься музыкой?       — Музыкой увлекаются все в той или иной степени. Вообще я будущий архитектор.       — Точно, сегодня же празднуется посвят. Твои коллеги? — Владимир скосил глаза на извивающуюся в танце молодежь на танцполе.       — Именно.       — Отрываешься от коллектива?       — Не могу нормально отдыхать в такой духоте, — откровенно призналась Алёнка. Руки ее все-таки потянулись к бутылке. Она сделала пару глотков и облегченно выдохнула.       — Это привычная атмосфера подобных заведений, — выдал он со знанием дела, потянулся к пачке сигарет. Взглядом указал на нее. — Ты не против? — и получив отрицательный кивок, достал зубами одну сигарету и закурил. — Получается, ты не приверженка подобных мероприятий. Я прав? В голове было туманно-приятно. Казалось, присутствие рядом этого молодого человека усыпляло волнение и тревожность. Его голос, приятная внешность и точный, хоть и не выдающийся анализ ее привычек расположили к себе.       — Есть такое. Я, можно сказать, впервые в таком заведении. Непривычно.       — Тогда у меня есть предложение. Если, конечно, дама не против. Алёнка вопросительно выгнула бровь, но в глазах ее читалось неприкрытое любопытство. Владимир плавно поднялся с высокого стула и протянул ей ладонь.       — Предлагаю продолжить наше знакомство в более комфортной и приятной обстановке. Например, в Успенском сквере. Это всего в двух кварталах отсюда. Свежий воздух, прогулка… И никаких приставучих пьяных кавалеров. Кроме меня, трезвого. Головина неосознанно улыбнулась и выдохнула смешок. Что сказать, ей было приятно получить внимание от этого человека. Не потому, что он ей понравился с первой минуты их диалога. Скорее, потому, что она, такая маленькая и совсем юная, смогла чем-то заинтересовать его. И для Алёнки это было удивительно. Любопытство подогревало вместе с выпитыми ранее двухстами граммами водки.       — Не нужно меня бояться. Никаких охальных мыслей и тем более поползновений в твою сторону не будет. Лишь прогулка и приятная беседа. Только воду не забудь. Он вновь обезоруживающе и приятно улыбнулся ей, продолжая протягивать руку. И Головина, кивнув, вложила в нее свою ладонь. Они протиснулись сквозь жаркую и кричащую толпу в сторону выхода, Владимир накинул на плечи Алёнки свой темный пиджак и подставил локоть. Недолго поразмыслив, девушка подхватила его под руку и они медленно побрели по улице Блохина в сторону Успенского сквера. Петербург дышал прохладой и свежестью, утопал в желтых огнях и золотистой листве. Сначала Головина отчетливо слышала голос своего спутника и даже вникала в его короткие забавные истории, а затем в голове зашумело. Настырно, громко. Кровь подкатила к вискам, и голову стала разрывать нестерпимая боль. Во рту пересохло… «Зачем же я так напилась?» — отругала себя девчонка и остановилась.       — Тебе нехорошо? — помрачнел Владимир, заботливо обхватив ее за плечи.       — Что-то… голова… — призналась она и открутила крышку на бутылке. В несколько жадных глотков осушила ее и поняла, что стало только хуже. Перед глазами все расплывалось: и красивое мужское лицо, и фонари, и утопающие в тишине деревья… Последнее, что Алёнка почувствовала — как ее подхватили под обе руки, отрывая от земли, и ноги стали еле касаться асфальта, неприятно заплетаться и задевать мокрую после дождя траву… И как ее тело повстречалось с кожаным сиденьем автомобиля.