Братья по-любому. Вернуть всë

      Первым делом, освободившись после вступительных испытаний и размещения Андрея в общаге, рванули изучать город. Ветер, солнце, пустынные улочки, Матисов мост. Он перекинут через реку Прядку в месте, где сливаются реки Пряжка и Мойка. Рядом с мостом — Психиатрическая больница святого Николая Чудотворца. Так что почти святое место… Дунаев и Женька остановились около края, наблюдая, как несколько рабочих начинают что-то исследовать.       — Романтики у вас здесь не выйдет! — крикнул один, поглядывая на «парочку». — Мост в аварийном состоянии!       — Так ограждать надо, — парировал Андрей, но не сдвинулся с места. Только кивнул на психиатрическую лечебницу. — Смотри, кареглазая, тишь да благодать! Помнишь, я у тебя спрашивал, почему не решила пойти на психфак? Женька, улыбаясь, заправила непослушные, разлетающиеся волосы за воротник и задумчиво протянула:       — А я тогда тебе ответила: «Что это не романтика — санитары, смирительные рубашки и палата номер шесть. Манипуляции общественным сознанием, тайны души и сердца…». Они медленно брели по улочкам, Женька в куртке Андрея, который не признавался, что все-таки холодно, потому что холод — это ощущение второстепенное, было и прошло, а это их первая совместная вылазка за все время пребывания в Ленинграде. Около Приморского парка Победы шли по набережной, к пляжу: Дунаев устроил тренировочный заплыв, вылез из воды синий, обсыхал на ветру. Потом они кое-как вытрясли песок из обуви, надели ее и отправились в город. Было слишком рано для кофе, но самое время для молока. Андрей нашел какой-то закуток, где их напоили горячим молоком и накормили хрустящими рогаликами. За соседней стойкой завтракали миссионеры, похожие на ручных ворон. Жизнерадостные и деловитые, они ели такие же рогалики и обсуждали распорядок дня: куда ехать, как поделить районы, кому передать литературу, где встретиться, чтобы пообедать… Главный миссионер, заметив, что Дунаев и Женька смотрят на них, сделал приветственный жест, подхватил кружку молока и двинулся к ним.       — Удираем, — шепнул подруге на ухо Андрей, — иначе сейчас для нас наступит царствие небесное, а я еще не готов. Булыжные мостовые, деревья, окруженные солнечной дымкой, каналы, мосты… Женька впитывала, вдыхала. Привыкала. Старалась отмести все тревожные мысли — как там ребята, разобрались ли они? Как там… Витя? Витя… Витя… Сколько можно? Ты не одна, Женька, как и хотела, как и загадывала каждую ночь перед сном, чтобы нашлось что-то, что поможет тебе справиться. И тут вот, пожалуйста. Не «что-то», а «кто»! Самый настоящий и близкий друг. О чем ты там вообще думаешь, где витаешь?.. Подсознание говорило голосом Андрея? И правда…       — Слушай сюда, — сказал он чуть свирепо, внезапно остановившись так, что Женька врезалась в него на лету. — Я хочу, чтобы прямо сейчас, на этом самом месте ты позабыла всех остальных, что бы они там тебе ни пели в достопамятные времена. Обнулим наши счетчики. Хватит учиться, пора обналичить путевку в жизнь. Отсюда и далее со всеми остановками никаких Пчёлкиных и вообще никого. Как первые люди, Адам и Ева, усекла?       — До грехопадения или после? — смеясь, уточнила Филатова на всякий случай.       — Конечно, до. Если ты помнишь, после их депортировали за сто первый километр, нам это не подходит. Поклянись немедленно, а руку положи мне вот сюда, пусть все видят. По традиции, которую я только что заложил, нужно поцеловаться. Можно в щечку. Тебе какую подставить — правую или левую? И Женька смеялась. Смеялась… Прохожие оборачивались, машины сигналят. Проезжайте-проходите себе мимо, граждане, не на что тут смотреть. Филатова потянулась на носочках к щеке друга, и тут же получила поцелуй в носик.       — Я точно знаю, чего ты сейчас хочешь, поэтому мы пойдем искать гиацинты, — он схватил ее за ладошку и потянул дальше. — Чую по запаху, идти нам недалеко. Это не цветок, а завод по производству бытовой химии. В природе такого запаха быть не может. Перемещаемся на ту сторону, где бабульки с цветами стоят. Никогда Женька не слышала, чтобы Андрей нес такую чушь. Не видела его таким дурачком никогда.       — Жека! — крикнул кто-то из-за спины.       — Боже, мы и тут не одни! — хохотнул Дунаев. Милена взяла курс прямо на них, лавируя между другими участниками дорожного движения. Ей сигналили, она в ответ погрозила кому-то своей сумкой, из которой торчали батон и газета. Наконец, полоса препятствий была преодолена, отдуваясь, соседка по комнате достигла будущих однокурсников:       — Какие люди и без конвоя!.. Гуляете? — не дожидаясь ответа, руки в боки: — Ну вы даете, голубки, там все трясутся перед первым днем, а вам хоть бы хны! Представляете, у нас тут такой облом произошел! Общую хирургию, которую всегда вел добрейший старикан, теперь в этом семестре будет вести врач из Максимилиановской больницы. Что от него ждать — никто не знает! А еще у нас будет производственная практика, сможем проходить ее в качестве палатных медсестер и медбратьев, разумеется. Ой, кстати, есть хотите? Пирожка с печенкой дать? Держите, свеженький, вчера бегал. Угостила, продиктовала и убежала.       — Не баба, а торнадо, — присвистнул Дунаев.       — Ты ей явно понравился, — толкнула его в бок Женька, откусывая пирожок. И правда свеженький, вкусный. — Так что ты того, поосторожней. А я начинаю нюхать гиацинты! Мне нужен тот самый запах, и пока не найду, мы отсюда не уйдем! Гуляли весь день. Пили кока-колу, ели вафли, поворот за поворотом, поворот за поворотом… А вот и Банковский мост со знаменитыми златокрылыми львами. Стояли, раскачиваясь на мосту, наблюдая, как туристы в разных ракурсах позируют перед объективами «Зенита» или «Ломо». А тут еще и фотографы с обезьянами. Удивительно, что они еще существуют. Один из них, с «Зенитом» на шее, переходя от Казанского острова к Спасскому, увидел Женьку и Андрея, стал предлагать сфотографироваться на фоне таких красивых видов. Дунаев, подмигнув подруге, пошел в отказ:       — Мы не хотим останавливать мгновенье именно потому, что оно прекрасно, вот и пообещали друг другу, что сниматься не будем. Фотограф очень удивился:       — Знайте, что незапечатленная молодость — это зря потраченная молодость. Досадно, молодежь, пожалеете. Друзья переглянулись — спорить не стали — и зашагали дальше. Пару станций на метро — и они в порту с достаточно сложной акваторией и множеством удобных причалов. Купили по бутылке пива — Дунаев сказал, что это жидкое золото сейчас перед трудным боем в стенах института не помешает. Нужно изменить унылый мир. Устроить пивную революцию. Пиво, в отличие от вина или водки, работает по другому принципу: мир моментально преображается, он превращается в стеклянный шарик, нагретый в руке, а в нем — пузырьки радости. И ты вроде бы прежний, только добрый какой-то и открытый…       — Короче, на улице надо пить пиво и ничего кроме пива, таково мое убеждение! — заключил Андрей, и они чокнулись своими бутылочками. — Ты в порядке? Не замерзла? И вдруг словно струна порвалась — нет ничего, ни Женьки, ни Ленинграда. Беспричинно, бесповоротно. А, может, и не так все вовсе? Ветер в лицо, запахи… Бутылочка «Жигулевского» в ладони. Как в старые-добрые, в их старенькой беседке за домами на пустыре. Женька вглядывалась в осколки города, в его ошметки, шкурки, седую мыльную пену… Мир лопнул, прекратился в бессмысленную окружающую среду, холодное пространство, как попало заставленное мертвыми предметами, скамейками, деревьями, людьми… Толпы небрежно раскрашенных, пьяных приезжих. Они наслаждаются последним летним днем, потому что не живут здесь, просто восторгаются красивым городом на Неве. А Женьке… Женьке тут жить и видеть это. Поздний вечер, ветер ледяной. Они с Дунаевым два беженца, она в куртке с его плеча, запыленные кроссовки, правый порвался еще с утра, пару дней — и развалится. Гиацинты осыпались, запах перегорел, перетерся. Задубевшие, непослушные пальцы. Это от усталости, наверное. Да, от усталости.       — Обратно, в общагу? Закончен сказочный день, да, кареглазая? Скажи «да», и уйдем сразу же.       — Нет, — улыбнулась, но как-то вымученно. Прижалась к нему еще ближе, опрокинула голову на плечо. — Не хочу в общагу. Тут с тобой побыть хочу.       — А я и не хотел уходить, — засмеялся, целуя ее в макушку. — Все равно бы уговорил остаться. Нам это нужно. Мне — потому что я так решил, а тебе, потому что у тебя глаза на мокром месте и даже хваленое пиво не в состоянии это исправить. Дай руку, посчитаем пульс, если он у тебя вообще есть. Не хочешь? Ну и не надо, науке и без того все ясно: внезапное разлитие черной желчи. Характерные симптомы: жизнь продолжается, но тебя как будто вырвали из нее с корнем, и ты болтаешь ручками-ножками в воздухе — дайте мне точку опоры, дайте поскорей. А опоры нет и не предвидится. Ты один, холодный, как айсберг в океане, свободный, как смертник, и никому не нужный. Вот что с тобой приключилось. Я прав? Конечно, прав. Тогда поверь мне на слово, что это явление временное. Сейчас полегчает. Похлопал себя по карманам, выудил пачку «Мальборо».       — Погоди, сейчас прикурю… И улыбнись, наконец, а то я себя полным придурком чувствую. Наговорил тут, самому не смешно. Женька уткнулась носом в его теплую ключицу, он почувствовал на коже горячий смешок.       — Спасибо тебе, Дунаев. Я б без тебя…       — Ну, не пропала б, не преувеличивай, ты все выдержишь, — будто прочитал все ее мысли, — но вот загрызла бы себя своими страданиями точно. Все ведь хорошо?       — Хорошо.       — Ну тогда итого все по плану, хотя не мешало бы подзаправиться. Пиво пивом, но горючка нужна. Сиди здесь, я скоро! И исчез, оставив Филатову с зажженной сигаретой в руке. Черт, какая неуместная хандра. Женька сделала одну затяжку, улыбнулась. Все, выправляем крен и летим дальше. Дунаев вернулся быстро. Съели по бублику, по заветрившемуся бутерброду с сервелатом, заполировали пивом. Пошли обратно к метро. Андрей по-свойски обхватил подругу за шею, прижимая, согревая, целуя в затылок, а Женька улыбалась и делала вид, что не замечает этих поцелуев.       — Видишь, ты повеселела. Потому что назад повернули, против ветра, и все как рукой сдуло. И не надо меня поправлять. Если я говорю, а девушка смеется, значит, я говорю правильно!

***

      Универ облазили сверху донизу, Велосипеда еще не нашли, приземлились в полукруглой аудитории, сели за парту. Осмотрелись, почитали надписи (как будто и не уезжали из Москвы — узнаваемо до деталей).       –А тут не без приятности, — отметил Дунаев, — старое здание в духе царизма. Первая пара прошла как обычно скучно — ознакомительные моменты, ничего более. Вышли из аудитории, разбрелись. Дунаев и Женька особо не волновались, чего нельзя было сказать об остальных однокурсниках — все в страхе ждали появления нового препода по хирургии.       — Филька! — завопили за спиной. Сзади Женьку обхватили сильные руки, подняли над полом, закружили, услышали недовольное сопение. Опустили на место, и глазам предстал Леша, тот, который Велосипед.       — Как дела, как провели последний день лета?       — Отлично! — отмахнулась Женька. — Погуляли, присмотрелись.       — А чего не позвали? Я б устроил бесплатную экскурсию! — покосился Велосипед на Андрея, и тот загадочно улыбнулся:       — Хотели побыть в интимной обстановке, вдвоем.       — Тогда понятно, дело молодое. Может, вам расписаться? Вон из соседней группы Лилька с Тошей расписались, получили комнату и живут, горя не знают.       — Чего? — изумленно спросил Андрей, выпучив глаза.       — Чего? — спросила Филатова ошарашенно.       — Чего? — спросили хором оба, недоумевая. Леша поднял руки в знак капитуляции.       — Не горячитесь, ребята, вопросов больше нет. А вот и Милена!..       — Доброго полудня, — быстро кивнула курчавая, нервно поправляя сумку, — поспрашивала я свежие сплетни у параллели про этого нашего нового «хирурга». Девчонки говорят — зверь! С первого же занятия загрузил так, что за весь год не разгребем! И это на втором только курсе!       — А где старичок-боровичок? — хором поинтересовались Юля и Кот, нервно переглядываясь.       — Я бы тоже хотела это знать! — закивала Милена и закусила нижнюю губу. — Вроде, на пенсию ушел не вовремя! Плакали наши отличные оценки горючими слезами…       — Не паникуй раньше времени, может, новый не такой уж плохой? — предположил Дунаев.       — Правильно, он хуже! Алина с параллельного потока сказала, что у них на лекции устроил настоящий беспредел! Строгий, жесткий, требовательный…       — Разве педагог не должен быть таким? — пожал плечами Велосипед, закашлялся под общими осуждающими взглядами и горячо поддержал подругу: — Ужас, просто ужас, какой кошмар!       — Ребята, кажись, это он, — кивнула в сторону коридора Женька, и все синхронно повернули голову. Новый предполагаемый преподаватель явно выделялся из общей картины привычного вида педагогов. По согласным кивкам одногруппников стало ясно, что Филатова предположила верно. Препод был одет в строгий классический костюм, белую рубашку без галстука с расстегнутыми верхними пуговицами, а в руке держал кожаный, явно дорогой портфель. Ректор что-то вещал ему, тот слушал внимательно, иногда хмуря смоляную бровь, и периодически кивал. Время следующей пары пришло. Второкурсники все понуро поплелись в аудиторию, рассаживаясь по своим местам. Преподаватель залез под кафедру, обнаружил в коробке из-под леденцов тайный запас мела. Мел застучал по доске, знакомый усыпляющий звук: «Малиновский Вадим Юрьевич. Слободняк ушел на пенсию!». Видимо, новоиспеченного Вадима Юрьевича уже достал один и тот же, интересующий всех студентов вопрос — а где, собственно, Слободняк. Малиновский небрежным жестом снял пиджак, повесил его на спинку стула, дождался, пока студенты немного придут в себя, подкатил рукава рубашки до локтя и, обводя всю группу строгим взглядом, поинтересовался:       — В какой концентрации применяют раствор фурациллина для промывания ран? Тишина в аудитории стала почти осязаемой. Вадим Юрьевич кивнул своим мыслям, продолжая буравить студентов взглядом, пока не наткнулся на Женькин. Отрешенный. Явно мужчина не любил отсутствия концентрации. Его глаза сверкнули, и он обратился к девушке:       — Фамилия. Женька поднялась, игнорируя трясущиеся поджилки.       — Филатова.       — Итак, госпожа Филатова, я повторюсь. В какой концентрации применяют раствор фурациллина для промывания ран? Тишина. Даже если Женька что-то и знала из тех же разговоров с Ольгой Николаевной или они уже проходили это все в Москве, то вся информация за тяжелое лето улетучилась. Какая там концентрация? Хрен его знает, чуть не сорвалось с губ. Со своей бы концентрацией разобраться.       — Не разочаровывайте меня, второй курс, — Малиновский стиснул зубы. — Ладно, другой вопрос! Гнойная рана дренирована тампоном с гипертоническим раствором поваренной соли. Какой вид антисептики использован? Снова воцарилась тишина, а Женька стояла, буравя взгядом кончик носа преподавателя.       — Филатова, сядьте уже. Что ж, лес рук, как говорят наши доблестные преподаватели… — последнее он как-то подчеркнуто произнес, и по рядам прошелестел легкий, едва уловимый шепот однокурсников: «Он сам не препод. Он хирург». — Еще одна попытка. Какие особенности имеет кровь новорожденных?       — Слабо выражены агглютиногены и агглютинины, — вдруг подал голос Дунаев. Женька удивленно покосилась на него. Андрей шепнул: — сказал наобум. Здешние ребятки явно ни черта ему не скажут. Надо как-то спасать ситуацию.       — Почти правильно, — хмыкнул Малиновский. — Фамилия?       — Дунаев.       — Что ж, господин Дунаев, радует, что хотя бы у вас голос прорезался. Только агглютинины не слабо выражены, они просто отсутствуют. Что ж, к следующему занятию жду от всех подробный доклад про классификацию растворов и процессы, происходящие при растворении. Думаю, ваших знаний за первый курс должно на это хватить. Ну а сейчас вспомним теорию электролитической диссоциации. Выдираем листы, вооружаемся ручками, пишем ответы на мои вопросы. И студенты писали — до конца пары не поднимая головы. Пока вдруг Женька не покосилась на сосредоточенного Дунаева. И тут же была окликнута:       — Филатова, если не ошибаюсь? Сдавайте свой листок, у вас автоматически «два».       — Что? — вспыхнула Женька моментально. — За что это?       — В следующий раз не будете глазеть по сторонам, а смотреть только в свой лист.       — Вы думаете, я списывала?!       — Я уже ничего не думаю. Листок мне на стол. И это впредь касается всех — никто во время тестирования не двигает головой ни на один градус.       — Принципиальный черт, — буркнул Велосипед, хотя перечить не решился. Филатова не сдвинулась с места. Только прожигая «хирурга» насквозь, агрессивно смяла свои труды и припечатала бумажный комочек ладонью. Малиновский и ухом не повел на явно выраженный психоз.       — Ты заметил странный феномен, — склонилась к Андрею Милена, — я вот вроде все знаю, но когда он спрашивает и так смотрит, бррр…       — То умные мысли срочно покидают голову, — согласился он, провожая взглядом выходящего из аудитории «хирурга». — Эй, кареглазая? — он легонько толкнул подругу в бок. — Ясно. Я сейчас, встретимся на первом.       — Чувствую, повезло нам, — вздохнула Милена. Велосипед принялся окучивать всех девчонок:       — Юленька, ты же у нас умница, да?       — Нет! — отрезала она. — Даже не надейся. Эссе я за вас писать не буду!       — Ну, Юлия! — заканючил Леша, стоящий за спиной Кота. — Мы же друзья! Нам очень надо. Тем более ты пишешь то же самое эссе.       — Отстаньте, оба! Некогда мне! Вы видели, сколько он нам на дом задал? И все к послезавтра сделать надо!       — Зверь, а не препод, — согласился Велосипед и тут же переключился, — о, Верочка! Верунчик, помоги с эссе, а… Дальше Женька не слушала. Быстро подхватила рюкзак и покинула негостеприимную аудиторию. Милена потопала рядом.       — Как он тебя, а? Ужас, мудак какой-то. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. В библиотеке надо взять учебник для первого курса и прямо с него начинать освежать память… Женька спустилась на первый этаж, где уже была перехвачена Дунаевым. Он протянул свежую горячую слойку и воду в ее руки.       — Подкрепись, нас на ближайшее время ожидают бессонные ночи. Филатова прислонилась спиной к стене, Андрей облокотился совсем рядом. Вид у подруги был совсем не ахти. Сейчас явно из-за того, что всегда готовая ответить на любой вопрос Женька так легко опростоволосилась на первом же вопросе в первый же день, да еще и у такого, как Малиновский. Такие не теоретики, такие практики, поэтому мозг должен работать куда быстрее в экстренных ситуациях, а не давать себе шанс на раздумья. И почему он прикопался именно к ней?       — Эй, кареглазая, да успокойся, ну, — Андрей бережно приподнял ее подбородок двумя пальцами и легонько щелкнул по носу. — Ну исправишь все! Заметь, если первый день начался говено, значит, дальше будет все в порядке. Наша старая проверенная теория, забыла? И тут рядом прогремел уже знакомый голос:       — Любовные игрища надо проводить за стенами университета, молодые люди. Филатова с Андреем синхронно обернулись. У стены стоял недовольный Вадим Юрьевич, с неудовольствием глядя на «сладкую парочку».       — Кажется, ваша пара у нас закончилась, — процедила сквозь зубы Филатова, — или ваше присутствие будет всегда гарантировать расстрел? Дунаев округлил глаза, закашлялся, и тут же поспешил объясниться:       — Вадим… кхм, Юрьевич, не обращайте внимания, у Евгении сейчас не самый лучший период, — он поднял ладони, заслоняя собой Филатову, цветом лица которая почти уже сравнялась с белой краской. Края губ «хирурга» дернулись, а глаза метали молнии. Кажется, Женька его раздражала. Очень сильно раздражала! Может, проявить благоразумие и извиниться?       — Вы бы так на лекции блистали красноречием, Филатова, — иронично протянул Малиновский, медленно осматривая девчонку с ног до головы.       — Нам пора! Хорошего дня, Вадим Юрич! Андрей быстро схватил Женьку за руку и потащила за собой, подальше от раздраженного и злого Малиновского.       — Что на тебя нашло, кареглазая? — шипел он на ходу. — Тебе и так проблем, что ли, мало?       — Честно? Маловато! — огрызнулась Филатова, вырывая свою ладонь. — Отпусти уже меня… В общаге встретимся!

***

      В октябре «карантин» с Саши был снят. Он полностью восстановился, и пацаны нагрянули в подпольное место, где больше трех месяцев скрывали друга.       — Хреновые новости, Сань, — хмуро сообщил Космос, по обыкновению жуя губы. — Уж я не знаю откуда, но на том берегу как-то прознали, кто тебя прячет… Белов, отставив початую бутылку пива, нахмурился:       — И что теперь?       — Будет крупная разборка, Сань… Очень крупная. Мы готовились долго, так что…       — Я с вами. Пчёлкин отрицательно покачал головой:       — Тебе старшаки велели башку вообще не высовывать. Саша возмущенно вскинулся:       — Они там что, охренели?! Возмущение его можно было понять. И так из-за него завертелся весь этот страшный клубок, он буквально подставил и себя, и пацанов, и Женьку, которую буквально выкинули из родного города. Белов отчаянно начал доказывать друзьям, что не будет отсиживаться в тепле и безопасности, пока его пацаны будут подставлять свои головы под удары.       — Короче, так, Кос! — он рубанул рукою воздух. — Передай там этим мудрилам — я иду с вами! Массовое побоище — стенка на стенку — состоялось в конце октября. Главным после Мухи значился тот самый Слон, который посмел в свое время покуситься на Женьку, тот самый, кому Пчёлкин дважды проламывал голову.       — Смотри, живой, сука, — процедил сквозь зубы Витя. — Слушай, в третий раз он же точно сляжет, а, Теофила? Фил, так же, как и друг, имел свои счеты со Слоном. Раззадоренные до самой высшей точки кипения, схлестнулись. Бились до переломов ребер, до расквашенных носовых перегородок, до пробитых голов, до лужи крови. В итоге победа осталась за Беловым. Враг был разбит. После этого сокрушительного поражения люберецкие вынуждены были уйти со всех спорных территорий. Пара исконно своих точек была так же передана в руки победивших. Саше были сделаны весьма и весьма заманчивые предложения о дальнейшем сотрудничестве. Но и тогда он не дал своего согласия, просто обещал подумать. А затем, все еще настроенная решительно после разговора с Юрием Ростиславовичем, Татьяна Николаевна уговаривала сына уехать подальше из города. Сашу, наоборот, совсем не грела перспектива уезжать из Москвы. Он попытался убедить всех, что прекрасно отсидится и здесь, но мать и пацаны настаивали на безоговорочном отъезде.       — Пойми, Белый, — Холмогоров был серьезен, как никогда, — это пока здесь тихо, но что будет дальше — никто не знает. Белов согласился и стал готовиться к отъезду. Вернее, готовила и собирала его мать. Пчёлкин со съехавшей челюстью и переломом трех ребер «отдыхал» в районной больнице. Друзья нагрянули с пакетами яблок, баночкой красной икры и рюкзаком пива.       — Ну, как ты тут, Пчелогром? — улыбнулся Белый, присаживаясь на край кровати. — Жало восстанавливается? Говорить можешь? Витя покачал пальцами, издав что-то еле членораздельное. Космос, проверив больничный коридор, закрыл дверь и вставил в медицинский штатив вместо капельницы бутылку «Ячменного колоса».       — Короче, сбагриваем мы Белого с Филычем в Североуральск, — подытожил он, откупоривая первую бутылку. — Так что у нас сегодня что-то типа отвальной. Ну и за твое выздоровление, жук!       — А… как, — выдал открытой челюстью Витя, чуть приподнимаясь на руках и подтягивая тело к изголовью кровати.       — Все предусмотрено! — засмеялся Валера, вытащив из внутреннего кармана трубочку-соломинку и вставив в горлышко бутылки. Троица вогрузилась вокруг Пчёлы, Саша поддерживал бутылку, пока друг втягивал через соломинку пиво. Как и раньше балагурили и что-то ласково, как с ребенком, приговаривали.       — Давай-давай, — смеялся с улыбкой Космос, — ну как, чувствуешь силу животворящую?       — Угу, — моргнул Пчёлкин.       — Так, это что еще тут у вас за пив-бар? — раздался вдруг мелодичный голос за спинами. Нахмуренная медсестричка очень тихо и плавно вошла в палату. — А ну-ка быстро все отсюда!.. Пацаны, улыбаясь самыми невинными улыбками, принялись объясняться.       — Девушка, а вы знаете, что о пользе пива писали даже в журнале «Здоровье»? — абсолютно серьезно заявил Саша. Медсестра улыбнулась.       — Нечего мне тут сказки рассказывать. Так, сворачивайте свою шарманку и быстренько-быстренько на выход.       — Все-все-все, — выставил руки в усмиряющем жесте Фил, — никаких проблем, уходим!..       — Иначе я доктора позову…       — Не надо доктора.       — А доктор — женщина? — откусив с хрустом зеленое яблоко, игриво уточнил Космос.       — Мужчина.       — Все! Тогда не надо, — отмахнулся Холмогоров, пока Сашка и Фил активно прощались с Пчёлкиным.       — Вот тебе яблочки, — Белый аккуратно подкидывал плоды, которые Витя едва успевал ловить. — Попросишь милейшую сестру милосердия сделать тебе яблочную пюрешку.       — А это — самое главное! — Фил перекинул еще и единственный банан. Медсестра, хоть и продолжала смотреть на них с непоколебимым и серьезным лицом, все равно с легкой улыбкой выпроваживала неугомонных парней. Те, двигаясь медленно спиной к выходу, успевали махать и посылать Пчёлкину игривые воздушные поцелуи.       — На связи, брат! — крикнул напоследок Белов, когда перед его носом, наконец, захлопнулась дверь. Вздохнув, медсестричка сунула руки в карманы халата и присела около улыбающегося и молчаливого Вити.       — Ну что, как тут наши зубки? Пчёлкин показал большой палец вверх и протянул ей банан.       — Ну, спасибо, рыцарь. Давай теперь я тебя осмотрю.