automatonophobia

Это было трудно увидеть. Свет ярко отражался в глазах Спрингтрапа, заслоняя его зрение. Свет мерцал на плакатах, висящих на стенах, на мгновение ослепляя его, только чтобы снова погрузить во тьму. Залы, казалось, тянулись вечно, бесконечно тусклые, головокружительные залы, от которых его тошнило — он бы сказал, что у него скрутило желудок, но он не был уверен, что он у него всё ещё есть. Как давно это было так? Как давно он так застрял? Кто знает, сколько лет в заточении во тьме — в заточении в этом костюме. Дошло до того, что Уильям, Спрингтрап, забыл, каково это быть вне его. Быть человеком. Быть нормальным. Спрингтрап шёл, прислонившись к стене, волоча свободную руку по окрашенной в болезненно-зелëный штукатурке. Поддержка помогала облегчить его хромоту. Смех доносился из другой комнаты, но он смог сдержаться. Сначала он не мог этого делать, но теперь он стал сильнее. Поворот, и Спрингтрап обнаружил, что идёт по коридору, которого раньше не находил. Приглушëнное волнение вспыхнуло в его груди. На мгновение он позволил себе небольшую надежду (может быть, он наконец сбежит, наконец уйдёт, наконец умрёт), прежде чем так же быстро отбросить её. Конечно, если его страдания не закончились к этому времени, он был проклят жить в этом кошмаре до конца вечности. Чëрт, может быть, он уже был мёртв — ну, даже более мёртв, чем он уже был. Или, возможно, он окончательно сошёл с ума. Пальцы Спрингтрапа ударились о выступ стены, заставив его немного подпрыгнуть. Его голова склонилась набок, глаза расширились. …Кто-то. Кто-то был… Было ли это? Окно? Окно... смотрящее в другую комнату. И кто-то оглянулся. Кто-то. Человек. Кто-то. Спрингтрап держал глаза открытыми так широко, как только мог, пытаясь сконцентрироваться на человеке — довольно трудный подвиг, учитывая, в какое дерьмо попало его зрение. Кто-то, кто выглядел почти мёртвым в темноте, тёмные волосы, фиолетовая одежда. Кто-то. Кто-то. Снова смех, доносящийся из другой комнаты. Но теперь недосягаемые дети не могли его отвлечь. Кто-то. У него был кто-то. Прямо здесь. Он был здесь. Спрингтрапу требуется всё, что в его силах, чтобы смочь отвернуться от человека (и надежда, что если он снова повернётся, он не обнаружит, что тот исчез), чтобы продолжить плестись по коридору, прихрамывая всё больше и больше, когда он ускорил шаг. Смех. Дразнит его. Призраки его прошлого пытаются выманить его, пытаются обмануть. Если он вернётся, то наверняка умрёт. Металлические руки вцепляются в край стены. Спрингтрап чуть ли не бросается в комнату, спотыкаясь на пороге, почти падая лицом вниз. Он ловит себя, цепляясь за косяк. Его глаза бегают по новой комнате, пытаясь охватить все вещи, пытаясь найти кого-то. Когда он замечает его, у него вырывается сдавленное бульканье удивления. Его механические веки распахиваются, пытаясь охватить человека перед собой целиком. Спрингтрап вздрагивает, когда человек кричит, долго, громко и испуганно, в голове у него звенит, и комната снова кружится. Человек отталкивается от стула, неловко поднимаясь на ноги. Он видит, как тот дрожит. Испуганный. Как и он. Как и он, он- …Это было как смотреться в зеркало. Ну, на самом деле лучше. На мгновение Спрингтрап задаётся вопросом, не очередная ли это иллюзия. Его расстроенный разум решил помучить его по-другому. Показать, каким он был раньше и каким монстром стал теперь. Но затем он видит отличия. Более длинные волнистые волосы, которые из-за возраста и стресса превратились в смесь седых и каштановых. Голубовато-фиолетовые глаза. Порезы и шрамы по всему телу, как будто его разрезали на части, а затем Франкенштейн снова собрал его вместе. Майкл… Его старший. Его мальчик. Его сын. Уильям не знает, может ли он ещё плакать, но он чувствует, что вот-вот расплачется. Его колени слабеют — или, скорее, становятся слабее, чем раньше. Он хочет сделать так много вещей. Упасть на колени и заплакать, снова взять сына на руки и прижать его к себе (как когда он был так молод, когда он был ещё младшим ребёнком в семье, его малышом), обнять Майкла, поговорить с Майклом, умолять о прощении, чтобы он остался, пожалуйста, не оставляй его снова одного, он не может быть один-! Спрингтрап толкается вперëд, хромая и протягивая руку. Имя его сына рвётся из его горла — М-Майк! Майкл прижимается к дальней стене, колени бедного мальчика, кажется, на мгновение подогнулись. Он должен быть так напуган. Из Спрингтрапа булькает хныканье. Нет, пожалуйста, не бойся. Не беги. Не оставляй его…! Но Майкл отвечает только другим криком, хриплым и испуганным. Последний ребёнок Афтонов на мгновение застывает на месте, словно обдумывая варианты, прежде чем в конце концов упасть на колени и попытаться поспешно проползти через вентиляционное отверстие. — Май-Майкл! — прохрипел Спрингтрап — Не беги! Майкл никогда не получает шанса на побег. Механическая рука сжимает его штанину и с криком вытаскивает наружу. Майкл бьётся в хватке аниматроника, пытаясь вырваться, но обладание аниматроником имело свои преимущества, а именно нечеловеческое количество силы. — М-Майкл! Стой! — Уильям выдыхает — Послушай отца! Чувство тепла потрескивает внутри него, его охватывают нежность и ностальгия. Это напоминает ему о том времени, когда Майкл был молодым и темпераментным, закатывал истерики и подвергался наказаниям. До… Элизабет. До Чарли. До... Уильям на мгновение держит Майка в хватке, пытаясь найти способ изменить его положение, чтобы держать его удобней, прежде чем в конце концов сдаться и опуститься на пол. Крик боли вырывается из его сломанного горла, когда его нижняя часть тела падает на пол, ужасные остатки боли пронзают его целиком. В ответ Майкл вздрагивает и трясëтся. Он чувствует, как его сын дрожит от страха в его объятиях. Он должен быть так напуган. Он знает, каково это. Но это нормально. Он уже давно никому не причинял вреда. И он никогда не причинит вреда Майклу. Дрожащая рука гладит волосы Майка. Движения Спрингтрапа неуклюжи, и это больше похоже на то, что он мягко бьёт Майкла по голове. Это забавно. Грустно. Ему хочется смеяться и плакать одновременно. Но, в основном, он просто хочет подержать сына подольше. Может быть, навсегда. — Пожалуйста… — шепчет Майкл — Пожалуйста, не убивай меня. Из Спрингтрапа доносится хныканье. Он еще ближе притягивает Майкла к себе, обвивая руками спину сына и прижимая его к своему костюму. Теперь Спрингтрап тоже чувствует, что его трясёт. Он бы плакал, если бы мог. Но в то же время он был слишком напуган, чтобы сделать это. Он не может плакать, иначе влага заставит пружинные замки вонзиться еще глубже — хотя, разве это сейчас имеет какое-то значение? Был ли он всё ещё телом внутри костюма, или он был просто машиной? Должно быть, это то, что они чувствовали. Спрингтрап слегка ослабляет хватку, отстраняясь, чтобы встретиться взглядом с сыном. — Нет, я не буду. Не буду, Майки — Он обещает — Это я-я, это папа. Широкие глаза цвета индиго смотрят в глаза отца. И что-то радостно загорается внутри Спрингтрапа. Он это чувствует, видит. Майкл знает, что это он. Он видит его. Он здесь, он настоящий, он жив. Они оба. Спрингтрапа трясёт, внутри него стучат механические детали. Это напоминает ему о том, как Майки сидел у него на коленях, пока он работал над своими чертежами, или когда они смотрели телевизор по вечерам, или когда Майкл был совсем маленьким, совсем младенцем, и спал на груди Уильяма. Боже, он скучал по нему. Он любит своего сына. Он очень любит своего мальчика. Его семья. Единственная семья, которая у него осталась. — Прости, Майки, прости, — сухо всхлипнул Спрингтрап — Пожалуйста, прости меня, я люблю тебя… Сердце Майкла колотится о грудную клетку, грудь вздымается от бешеного дыхания, слëзы наворачиваются на глаза. Генри был прав. Он сказал, что он найдёт здесь своего отца. Сначала ты можешь его не узнать, но это всё равно он. И он был прав.