Всё случилось на заре...

Играет старый граммофон. Низкий мужской голос на записи пластинки с вальсирующей музыкой напевает какую-то песню. На кухне свистит закипевший чайник. Со двора слышатся весёлые крики детворы, гоняющих куриц и гусей. Босые мальчишки прыгают друг через друга и задорно смеются. Яркое жаркое солнце освещает скромно прибранную комнатку избушки. Оранжевые коротенькие занавески развиваются от лёгкого дуновения ветра, так как окно открыто нараспашку. А на улице заливаются радостно птицы. И тому есть повод: июнь выдался очень тёплым, и июль обещается быть ещё лучше. А этому действительно стоит порадоваться. Катерина выглянула в окно и, прикрыв глаза, с наслаждением улыбнулась. Сегодня она узнала кое-что важное, и теперь ей не терпелось поделиться этой новостью со своим супругом, который скоро должен был прийти домой. Она радостно наблюдала за соседскими ребятишками и, всё шире улыбаясь, с замиранием сердце гладила себя по животу. — Катя, я вернулся! — хлопнула деревянная входная дверь в дом, и Катя сразу засуетилась. — Иду, иду! — крикнула она, пытаясь ладонями распрямить складки на юбке синего сарафана в белый горошек, но не успела она выскочить к мужу, как тот уже каким-то образом оказался позади неё. — Господи, Игорь! Чего пугаешь-то?! — Не знаю, — заулыбался Игорь и, обняв Катю со спины, положил подбородок ей на плечо. — А ты чего такая пугливая? Не уж-таки не признала меня? — Чего ж не признала? — Катя повернула голову и взглянула на Игоря. — Тебя-то попробуй не признать! Каждый раз одна и та же история: ты тихо подходишь ко мне, а я… — Как всегда, ты меня не замечаешь и пугаешься, — закончил за место Кати Игорь, чуть рассмеявшись. — Забавно. Не правда ли? — Ты забавен, — Катерина чмокнула мужа в щёку и, выскочив из его объятий, встала напротив него. — Вон посмотри! Опять рубаха расправлена! — Да что я тебе? Баба что-ли, чтоб поправлять себя? — отмахнулся с шуткой он. — А выглядеть прилично, как человек, ты не желаешь? — Катя принялась поправлять внешний вид супруга, мысленно отмечая себе то, что скоро в доме у неё помимо мужа будет ещё один ребёнок (первым уже был муж). — Зачем мне становится твоим конкурентом, Кать? — возмущённо развёл руками Игорь, делая удивлённое выражение лица. — Ой, прекрати! — смущаясь и закрывая лицо золотистыми локонами, произнесла девушка, после чего подошла к чайнику, который всё это время, не переставая, громко свистел. — Всё-всё, не кипи, я пришла. Игорь проводил Катю взглядом и, сбросив сумку на лавку у входа, пошёл следом за ней. Неожиданно он заметил, что Катя прячет свои глаза, и чай она наливает дрожащими руками. Игоря это озадачило, и он, не размышляя долго, руками бережно обхватил супругу за талию и шёпотом с улыбкой задал свой вопрос: — Чегой-то мы такие тревожные? А-ль приключилось что? Катя повернулась к нему, подняла взгляд и вновь опустила его. Улыбка с лица Игоря пропала, и он, присев на корточки, взял Катерину за руки, после чего тревожно спросил: — Катюш, что случилось? Обидел тебя кто? Я ему — ух! Не сдобровать обидчику! — он погрозил кулаком, как бы показывая свою силу. — Нет, что ты?! — опровергла предположение мужа Катерина, отодвинула стул для него и сама села напротив него. — Дело совершенно не в этом. — А в чём тогда?! — удивился Игорь, вскидывая брови. — Катенька, ты меня пугаешь… Катерина из чашки отпила чай, взглянула на Игоря, но потом снова с загадочной улыбкой принялась разглядывать свои пальцы. — Господи! Катюш, помилуй меня! — воскликнул Игорь, вскакивая и хватаясь за голову; Катя не смогла сдержать смешка от такой реакции. — Шо ж ты делаешь со мною?! Давай говори, чегось случилось! — Да есть тут кое-что такое, что должно тебя порадовать, — решилась рассказать Катя. — Присядь, пожалуйста, а то небось упадёшь. Игорь развёл руками в стороны, пожал плечами, но сел обратно на своё место и, скрепив пальцы в замок, пристально посмотрел на супругу. — Ну, так что же? — спросил он. Катерина встала со стула и, подойдя к нему, встала рядом с ним. Он следил за каждым её действием и вдруг заметил, как на её лице промелькнула смущённая счастливая улыбка, а руки от груди плавно опустились к животу и погладили его. В недоумении Игорь наблюдал, как она гладит свой животик и всё больше улыбается, будто вот-вот засмеётся — он же напротив всё больше не понимал происходящего. — Догадался а-ли как? — склонила голову на бок, словно птичка, Катя. Игорь ничего не ответил и в том же молчании опёрся подбородком на пальцы, а локтями на колени. «Шо за ребусы она мне тут загадывает?!» — мысленно негодовал Игорь, и в этот же момент (внезапно!) к нему пришла догадка. Теперь он просто замер, опустив обе руки. Глаза от удивления у него стали походить на круглые голубые блюдца. — У нас будет ребёнок?.. — сглотнул Игорь, медленно поднимаясь со стула и сверху вниз оглядывая супругу. Катерина, ничего не ответив, засмеялась и прикрыла одной ладонью половину лица, а Игорь, опомнившись, внезапно запрыгал от радости и во всё горло закричал: — УРА-А-А!!! — Милый, потише, — попросила Катя, с улыбкой наблюдая за радостным мужем, который пробежал по всему дому с криками: «Я стану отцом!» — и вернулся обратно, подхватив Катерину на руки, отчего та, смеясь, воскликнула. — Батюшки мои! Игорь, пусти меня! Что ж ты творишь?! — Я СТАНУ ОТЦОМ! — кружась вместе с Катериной на руках, продолжал голосить Игорь. — Игорь, тише, соседи услышат — пожалуются, — хохотала Катя, крепко держась за шею мужа. — Пусть слышат, пусть жалуются! — громко заявил Игорь. — Мне посра… — А ну-ка цыц, — Катя ласково прикрыла рукой рот мужу, чтобы тот не сказал грубого слова, — приручай себя выражаться помягше. — Да-да, точно, — быстро закивал Игорь, после чего опустил Катю на пол, обнял её и вновь радостно, но уже шёпотом произнёс. — Я стану отцом… Катерина прижалась к мужу и обхватила его своими руками за пояс. Всё было хорошо, всё было замечательно — любовь, семья, ожидание рождения первенца. Игорь и Катерина являлись обычной семейной парой, которые так давно хотели ребёнка. По соседству с ними проживали похожие на них девушки и парни, мужчины и женщины. А напротив жили старики и старухи, зрелые, мудрые и опытные, готовые передать свои знания и умения младшим поколениям. И, может, всё могло бы быть иначе, если бы не было внезапной беды. * * * Глубокая ночь, тихая и беспробудная. Её наполняют лишь убаюкивающие звуки с улицы, а дополняют их часы, отстукивая негромким тиканием. Со двора слышно, как лает собака, а в конюшне посапывает гнидая кобыла. Издали слышно, как шумит беспокойно река. Лунный свет проникает внутрь помещения сквозь стекло, оставляя бледный след на узорчатом половике. На тёмно-синем небе с голубыми проблесками мерцают звёзды. В воздухе ощущается приятная ночная прохлада, которая мягко освежает перед знойным днём. Любая ночь темна, даже тёплая летняя. Но именно в эту ночь полумрак кажется светлее обычного. Наступила самая короткая ночь в году; летнее солнцестояние. Только деревья в лесу возвышаются огромными высокими тенями. И вот небо на горизонте приобретает зеленоватый оттенок, постепенно превращаясь в жёлтый. Жёлтый медленно становится оранжевым, оранжевый окрашивается в персиковый, а дальше — в румяный розовый. Небесная палитра играет с редкими облаками и макушками деревьев. Не проснувшаяся ещё округа преображается: появляются очертания предметов, а взору открываются виды на лес, чистую прозрачную реку и маленькую деревушку. Но тут — послышалось ли? — будто ото всюду раздаётся гул, который постепенно превращается в беспрерывное гудение. Всё ближе, всё громче, всё сильнее. Подул ветер, и тревожно зашелестела листва. Беспокойно заплескались волны в реке. Будто испугавшись, громко залаяла собака. Но деревня оставалась сонной и мирной, не обращая внимания ни на ветер, ни на листву, ни на реку, ни на собаку. А звук гудения, схожий со звуком множеством работающих моторов, усиливался, отчего-то вызывая страх и ужас. В одном окне зажёгся свет керосиновой лампы, и из избы на тревожный шум вышел мужичок в ночной рубахе. Он глядел в небо, пытаясь обнаружить источник звука, повернулся к лесу, затем посмотрел на горизонт за полем — ничего не видно. Скоро на улицу с другого конца деревни также с лампой выбежала баба в ночной сорочке, за ней следом из дому вышли двое рыженьких ребят, совершенно непонимающих, что происходит. Игорь и Катя, как и остальные, проснулись от шума. Накинув на спальное бельё верхнюю одежду, они выглянули в окно, заприметив во дворе вышедших из домов соседей. У взрослых и детей в лицах читались страх, недоумение и тревога. Никому не было известно, что происходит. — Игорь, что это такое? Чегось происходит? — спрашивала Катерина, всё сильнее зарываясь в шинель. — Ну, чего ж ты молчишь?! Мне боязно. Он повернулся к ней лицом, осмотрел её сверху вниз беглым взглядом и снова отвернулся к окну, разглядывая небо. Игорю звук показался до боли знакомым, но откуда и почему он понять не мог. Видно, не до конца проснулся и не отражал всей ситуации. Только сердце уже чуяло нависшую беду, отчего лицо его побелело, а по коже пробежал мороз. — Игорь… — окликнула ещё раз Катя, кладя руку на плечо супруга, но не успел он что-то ей ответить, как гул резко усилился, а над деревней промчалась стая боевых серых самолётов, напоминающих хищных безжалостных птиц. Теперь Игорь всё понял (ему вспомнилась давняя служба на фронте), сознание в миг проснулось, и он схватил Катерину за руку и бросился к выходу из дома, взяв с собой по пути только походную сумку со всем необходимым (с едой и водой), висевшуюю при входе. — ЧТО ЭТО?! — прокричала Катя, и Игорь, надрывая голос, дал ответ: — Нам надо в укрытие! В лес! Сейчас же!!! Они выбежали на улицу. Почти все жители деревни, похожих сейчас на испуганный табун, бросились бежать, куда только глаза глядят, лишь бы скрыться от жуткого гула и летящих прямо на них самолётов. Казалось, что сама земля дрожала от рёва пропеллеров и моторов самолётов. Часть из них что-то сбросили на мирную деревушку, и стоило одному из этих объектов долететь до земли, а вернее до крайнего домишки, так сразу раздался оглушительный гром. За этим громом последовали вспышка и дым, летящие обломки и губительное пламя, охватывающие всё, чего могло коснуться. Тут произошёл удар такой же силы. Взорвалась конюшня, и одна единственная кобыла во время выскочила наружу, бегством спасаясь от огня и обломков. Несколько дворовых собак, коровы с телятами, куры с летящими в стороны перьями и ещё пара вороных коней разбежались прочь, стремясь найти безопасное место. — Держись за меня!!! — крикнул Игорь, не переставая быстро двигаться вперёд и держать за руку Катерину; она вцепилась в него сильной хваткой, боясь потерять его, где бы то ни было. БАХ! — и избу неподалёку разнесло на части. Разломлённые брёвна полетели прямо на людей. Игорь и Катя своевременно, в страхе обняв друг друга и упав на корточки, остановились, и их не задело, но мужичка в ночной рубахе и бабу в сорочке, добрую и милую соседку, зашибло на смерть. Холодящие крики, предсмертные и до чёртиков перепуганные живые, заставляли кровь застыть в жилах. Катерина, увидев мёртвые тела своих друзей и знакомых, завопила от ужаса, из глаз сами по себе брызнули слёзы. Игорь, не мешкая больше, подхватил Катю и, стараясь на ходу успокоить её, побежал с ней дальше. Но только они поднялись, как с другой стороны произошёл ещё один взрыв. Катя в страхе отскочила в сторону и неожиданно затерялась в толпе. Игорь обернулся, принявшись звать супругу, но та не откликалась (похоже, не слышала из-за криков, громыхающих взрывов и гула), а толпа, пламя и густой серый дым не давали ему её увидеть. Ещё один взрыв не далеко, и Игорь упал ничком вниз, закрывая голову руками. Снова крики, снова грохот, снова чья-то жизнь оборвалась. Сердце Игоря пропустило удар (даже три) от мысли о том, что там может быть Катя… Он подскочил на ноги и, расталкивая народ и не разбирая, кто есть кто, стал искать лишь единственное родное лицо, единственный нежный взгляд голубых глаз. — КАТЯ!!! — позвал он, что было силы. — ОТЗОВИСЬ!!! Никто ему не отозвался, кроме шума низко летящих самолётов с жуткими символами на хвостах и грохотов от взрывов. Игорь огляделся по сторонам. Помимо дыр в земле, пыли, грызи и частей разрушенных домишек, вокруг лежали убитые: старые и молодые, взрослые и дети… Их пустые открытые глаза смотрели в неизвестность, и только одному Богу теперь было известно, что будет с их рано и насильно умершими душами. Игорь с больно пульсирующими стуками в висках бегом постарался обойти всё это зрелище и найти наконец Катю, живой и невредимой, чтобы вновь обнять её и, поцеловав в макушку, сказать, что всё будет хорошо. Но вдруг он остановился недалеко от чьего-то мёртвого тела. Что-то не так. Страшный рёв самолётов постепенно стихал, человеческие возгласы теперь раздавались только со стороны опушки леса и рядом с телами погибших. Игорь взглядом проводил последний самолёт, который скрылся за горизонтом, сделал шаг в сторону и опустил глаза вниз. Внутри него что-то болезненно щёлкнуло, стукнуло, будто остановилось, но продолжало бешено биться. В горле пересохло, и появился ком. Цвет кожи лица стал напоминать белый холодный снег, и в сердце Игоря также стало холодно и пусто, мрачно и тяжело. Он бессильно упал на колени, не моргая и не сводя глаз с бесчувственного тела перед собой. Перед ним лежала Катя. Только не живая. Она не была весела, как в солнечное лето; она не была печальна, как в дождливый вечер; она не была встревоженна или напугана. Небесно-голубые глаза потухли и смотрели в пустоту, а зрачки не шевелились. Приоткрытые губы, будто хотели что-то вымолвить, но уже не могли. Её последнее слово отдалось вместе с ней сырой земле. Игорь упал на колени. Он не мог в это поверить. Мало-помалу на глазах навернулись слёзы, а лёгкие будто сдавили железные цепи, прорезая насквозь и не позволяя дышать. Он коснулся лица Катерины в надежде, что она сейчас моргнёт и ласково, как прежде, улыбнётся, но она оставалась не подвижна, как кукла. Тепло жизни медленно покидало её, оставляя лишь холод смерти. — Катя… — прошептал Игорь, дрожащими руками приподняв тело любимой. — Кать… Катенька, милая… — он всхлипнул, затем обнял безжизненную Катю и резко громко завопил, как раненный зверь. — НЕТ! КАКОГО ЧЁРТА, СВОЛОЧИ?! ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?! Он завыл. Смерть на фоне этого крика казалась милостивей, ибо если услышать этот крик, то сердце трещит по швам, а душа раскалывается на части. Но Игорь, рыдая и повторяя один и тот же вопрос, не замолкал и не отпускал из рук тело несчастной Кати. На большее ему сил не хватило, ведь в голове у него так и остался вопрос: «За что?!» Что ж он сделал такого, что у него отняли и жену, и не успевшего родиться ребёнка? За что отняли У НИХ жизни? За что разбомбили всю деревню, которая находилась в глуши? За что отняли счастье? Неужели это справедливо? Счастье было таким близким и простым, но таким хрупким и беззащитным. И ради чего так жить? Ради того, чтобы снова создавать счастье, которое вновь отнимут? Нет, так жить не хочется. Лучше б и его убили вместе с ними — с его Катей и его ребёнком. Её больше не было. Как и света в жизни Игоря. Мир для него померк, будто догоревшая за раз свеча. Его, будто сеть, схватило отчаяние. Оно душило и погружало на дно всё глубже и глубже. Отчаяние начинало приносить бесконечную боль. Эта боль была не от огня или мороза. Эта боль не была от ножа или пули. Но она казалась страшнее самой мучительной смерти. Она полностью сковывала и сжирала изнутри. Она отравляла своим ядом, будто змея, и, извиваясь, без труда пробиралась к самому сердцу. И когда боль достигала своей цели возникала пустота, больше напоминающая тёмную ледяную пещеру. При том пещера не имела ни выхода, ни входа и направлялась куда-то в неизвестность, заводя дальше, дальше, дальше в темноту. И Игорь оказался в этой темноте за долю секунды, теперь ему идти некуда. Да и смысл? Он его не находил. Он всё потерял. Он взял её тело, встал с колен и с невидящим взглядом пошёл в поле. Лучи солнца, что буквально только-только взошло, пробивались через серо-чёрный дым. Слёзы текли по щекам, и руки по-прежнему дрожали. В ушах словно звенело, и все звуки для Игоря в конец пропали. Он шёл по полю. Каждый шаг был тяжелее другого. Он шёл и от ужаса сего старел. Он шёл, также не веря в произошедшее и не находя всему объяснения. Он шёл, не глядя, с нервозной улыбкой, которая с каждым шагом искажалась, отражая нестерпимую муку. Он шёл вперёд, но хотел вернуться назад и повернуть время вспять. Может, если б они раньше выбежали, они успели б скрыться в лесу? Она была бы жива, их ребёнок мог бы родиться. Всё могло было быть иначе. Всё могло было быть хорошо. Начиналось ведь всё за здравие, а закончилось за упокой… Он похоронил её прямо в поле. Яму выкопал с помощью лопаты, найденной в деревне. Оттуда же принёс обломки, соорудил крест, а на нём перочинным ножиком (из сумки) нацарапал: «Прости меня, Любимая». Внизу он поставил подпись, кто здесь захоронен, и вновь безутешно разрыдался. Счастье — это так просто, но одновременно так тяжело. Сохранить его оказалось не просто. Потерять — легче всего. А то было только началом. Началом страшной войны. Первые минуты войны заставили землю содрогнуться, а последние — разрыдаться кровавыми слезами. Когда Игорь покидал деревню, он наткнулся на двух рыженьких ребят, на двух мальчиков (лет тринадцати), потерянных, напуганных, в слезах. Они остались круглыми сиротами. Их мать, как и Катю, погубил враг, о котором ещё никто толком не знал. А отца давно в помине не было. Игорь пожалел их и взял с собою. Он собирался ехать к брату, живущему в Москве, а оттуда он намеревался на фронт — мстить за смерть жены и ребёнка, за родной кров и за всю Родину. Мальчишкам захотелось ехать с Игорем, но он решил, что им лучше будет остаться у его тётки, что тоже проживала в Москве. И кто знает: может, Игорь нашёл вновь счастье? А может, он остался одинок иль вовсе погиб. Но если уж нашёл он своё счастье, то ныне, наверняка, берёг, как зеницу ока, ибо боялся, что снова он всё потеряет. А ежели он погиб, то точно не напрасно, ведь сражался он и за свою семью, и за свою деревню, и за свою Родину.