вонзай в меня когти

      Мира устало и громко вздыхает, упирается спиной в холодный бетон и медленно съезжает вниз, обнажая поясницу из-за задравшихся рубашки и водолазки. Кожа на лопатках неприятно засаднила от такого небрежного обращения к себе, и в другой ситуации, она бы обязательно зашипела на себя же за такую глупость, но не сейчас. Она была вымотана прошедшим часом, выжата, словно лимон — досуха. Ни этот день, ни эти люди не оставили в ней даже капельки, которая могла бы разрастись опять, до не большого, но все же озера. Ей было искренне, пусть и не жаль, — Мира все ещё не могла понять, что же именно чувствовала именно по отношению к вдове, и жаль ей было только лишь малыша в утробе — но несколько обидно за бедную Ольгу. Пережить подобный ужас и после такого иметь силы пытаться жить как раньше… Мирская знала, что на подобное способен только очень сильный человек и девушка именно такой и чувствовалась: с сильным, несколько надтреснутым стержнем из плотной платины.       Она закрывает глаза, прислоняется затылком к стене и старается дышать глубже. Пропускать через себя фантомов всегда энергозатратно и довольно неприятно: ощущать все эмоции души перед смерть, слышать её набатом стучащие в голове мысли. А потом ещё и работать жилеткой для слез родственникам умершего, стараться как можно искреннее выражать свое сочувствие — потому что этого, как правило, ждут, пусть и особо облегчения от слов никто не находит. Бред, если так подумать, но кого это волнует? Люди слишком привыкли носить маски, а Мире слишком нужна эта победа в проекте, иначе все было зря. Если для этого придётся побыть немного лицемерной, то она готова.

Ольга надрывно плачет в чужих объятиях, прижимается к ведьме всем телом и сбивчиво шепчет о том, как любит, ошибочно принимания Миру за своего мужа. После всех тех слов, которые были озвучены, после всех тех, присущих только Сергею, прикосновений и ярко выраженной мимике, она не может иначе. Больше полугода метаний во тьме и бесконечной тоске по любимому, и вот, наконец, девушка находит покой, облегчение. Ей хватило тех слов о том, что меньшее, чего Серёжа хотел, это оставлять её и детей одних, что совершил этот страшный поступок не из своего желания, а просто потому что хотел защитить. Что даже после смерти прикладывает все возможные усилия для сохранения их безопасности. До некого подобия уважения на лице мертвеца ей нет никакого дела, ничего не ёкает внутри, когда её работу справедливо оценивают — отголоски счастья она почувствует, когда получит заслуженно признание от живых. В данный момент они стоят в приоритете. — Мирослава, вы можете нам сказать, что именно подтолкнуло Сергея к этому опрометчивому шагу? — Сотникова, кажется, уже в тысячный раз за этот день прерывает затянувшуюся, по её мнению, тишину. Чужой голос уже не вызывает такого слепого раздражения, как в начале испытания. Смирилась с тем, что так или иначе, но точно заебут своими расспросами. Легче ответить. — Тульпа. — едва заметно пожимая плечами, отвечает Мира, не делая никаких попыток выбраться из нежелательных объятий. — Голем. Называйте как хотите, суть все равно одна. Очень сильная мысленная галлюцинации, в которую если очень сильно верить, то она начинает принимать материальные черты. Естественно, только для вызвавшего его человека. В некоторых случаях становится сущностью одних из младших рангов, в основном цепляется к людям с сильной энергетикой, но со слабым защитным полем. Возможно Сергей занимался эзотерикой и ради развития способностей снял свой природный щит, потому что иначе объяснить его отсутствие я не могу.

— И почему же этот демон выбрал именно его? — дрожащим голосом спрашивает ведущая, в напряжении сжимая подлокотники кресла. Часть её хочет узнать ответ и все возможные подробности, а другая уже метается в панике от одного лишь упоминания сущности, созданной в аду. Двоякое чувство из-за которого не можешь определиться, чего же хочешь больше.

— Во-первых, тульпа. А во-вторых, он и не выбирал: его откуда позвали, туда и пошел.

      Объяснять абсолютно несведущим людям, что же такое тульпа и почему она так сильна и опасна, раз уж смогла довести сначала до жестких галлюцинаций, а после и до суицида, пришлось долго, нудно и вкрадчиво. Хотя Мира и не видела в этом смысла — ни Ольга, ни Вера всё равно никогда этой информацией не воспользуются, да и сильно сомневается она, что женщины хоть что-то поняли из её монолога. Тот же оператор, неотступной собачкой следующий за ведьмой по пятам, понимал куда больше. Удивительно: так называемые критики и скептики по совместительству даже не думали о том, что расширить свой кругозор в области эзотерики, а операторы, вечно находящиеся рядом с огромным количеством экстрасенсов всегда поинтересуются для чего та или иная свечка, почему фитиль зажигается под углом, а не ровно и нормально ли это вообще, что после всех шмуду-вуду начинает барахлить камера.       Вот им Мирская правда была готова поверить, что им интересно и полученные знания они еще долго будут переосмысливать, чтобы понимать, что их может ждать в следующий раз. Может поэтому большинство операторов, как например, тот же Николай, настолько бесстрашны, что готовы продолжать съемку ритуалов даже под страхом порчи, смерти и так далее и тому подобное. Привыкшие к паранормальщине люди, которых теперь уже ничто и никогда не сможет испугать. Девушке кажется, что принеси она сейчас блеющего барашка и перережь ему горло, ни один из этих крепких мужчин и смешливых женщин даже не отшатнулся бы, а скорее наоборот — пробрался бы поближе, да брал бы всё крупным планом.       Сумасшедшие, но довольно забавные.

       — Мира потрясла меня до глубины души, вот честно. Ни один экстрасенс не смог меня так покорить, как она.        — Ольга, помнится, Вы были в восторге от Марьяны Романовой… Она сказала немного больше, чем Мирослава.        — Так-то оно так, есть экстрасенсы, которые сказали много о нашем прошлом, но тех, кто рассказал в таких подробностях, буквально слово в слово, о том дне… Она такая первая и мне кажется, что только Шепс в этом деле сможет её переплюнуть. Да и то, как она сразу определила, что до нее меня кто-то обидел, тоже поражает.        — Я еще заметила, что она только зашла, ты прям сразу успокаиваться начала. А когда начала касаться, так все: Оля поплыла.

      Глубоко погруженная в себя, присутствие другого человека Мира ощущает с ощутимой задержкой — по примерным подсчетам, щенок просидел рядом с ней около пяти минут и за всё это время ни на секунду не оторвал пристального и тяжелого взгляда с бледного, усталого лица. Наверняка Олег подметил каждую неверно легшую тень, все лишние морщинки и болезненную остроту скул. После таких эмоционально-изнурительных работ на неё всегда страшно взглянуть было. Если вид спереди просто свидетельствовал о глубокой степени мириной заебанности, то вот профиль выглядел так, будто она только что из гроба выбралась и притаилась среди живых в глупой попытке ускользнуть от охотников за нечистью. Впрочем, справедливости ради, Шепс выглядел нисколько не лучше её самой и это при том факте, что его очередь не наступит еще часа два как минимум. Страшно представить, что будет с щенком уже после.       Но то забота вешающейся на него Игнатенко, для которой молодой медиум словно мёдом весь обмазан, а она, как глупая противная муха, летит на запах и прилипает еще хуже, чем пиявка. Совсем не смешные, но такие до острого покалывания под легкими жизненные и реалистичные сравнения, что тут уже не до смеха пробирает, а до полноценной истерики. Ведьма ехидно скалит зубы, когда в коридоре слышится топот этих ужасных ириных берц и приоткрыв один глаз, насмешливо смотрит на прижавшегося к стене щенка, кажется, еще больше побледневшего. Его взгляд метается из стороны в сторону, губы плотно поджаты и едва подрагивают ладони, только чудом не поддавшиеся рефлексу сжаться. Это же до какой степени может довести эта черная ведьма, что молодой и ещё пару недель назад самоуверенный золотой мальчик дрожал, как осиновый лист на ветру и искал всевозможные пути отхода. Скорее всего, Мире этого узнать не удастся — к Игнатенко на поклон за информацией она никогда в жизни не пойдет, а из Шепса и слова лишнего, даже клешнями не вытащишь. Теперь Мирская в полной мере понимает недовольство окружающих её людей, которые привыкли получать в ответ на свои вопросы только односложные редкие ответы и скупую жестикуляцию с мимикой.       Задумчиво глядя на подуспокоившегося и принявшего свое бедственное положение, из которого нет ни одного выхода, щенка, ведьма решает в голове сложную для себя задачку. Что будет, если сложить между собой чрезмерно активную черную ведьму, ищущую свою несчастную жертву и флегматично-похуистичную уже стихийную ведьму в ситуации, в которой ни одна из них другую видеть не хотела? Мира думает, что получится как максимум Армагеддон — они как раз не закончили, — а по факту даже не начинали — выяснение отношений после тщательно смытой в унитаз репутации Игнатенко и чрезмерно довольного вида Мирской. Ну а как минимум, одна спасенная задница щенка. Стоит Ирине только уловить энергетические волны главной соперницы или увидеть даже край силуэта, как ту из коридора тут же ветром сдует. Вряд-ли захочет портить себе настроение прямо перед испытанием. Задачка решается, когда Ирина открывает рот и зовет Олега, а тот, как самый настоящий щенок, сразу же начинает вставать.       Мира хватает цепкими пальцами мягкую ткань толстовки, и с силой тянет на себя, заставляя Шепса сесть обратно на пол. Щенок глупо «ойкает» от далеко не мягкого приземления на задницу и злобно смотрит на закатывающую глаза девушку. Но разразиться целой тирадой на счет того, что ведьма «наглая и бесцеремонная хамка, которой стоит научиться держать руки при себе» не успевает, ошарашенно глядя на с трудом поднимающуюся на ноги Мирскую, в качестве опоры использующую его согнутые колени.       Вдоль коридора проносится громкий хруст суставов: Мира щелкает пальцами, разминает затекшую шею и спину. Неподалеку слышатся замедлившиеся женские шаги — Ира, очевидно, почувствовала чужую, далеко не олеговскую, энергетику. Куда более сильную чем её, куда более опытную чем Шепсовская, и куда более темная, чем у кого-либо в принципе. От неё самой начинают исходить волны недовольства и оно понятно — искала полюбившуюся игрушку, которая не могла сказать твёрдое «нет» девушке, что, по факту, ничего плохого ему сделать не успела, а вместо этого нос к носу столкнулась с ненавистным человеком, слишком выебистым, по чужому мнению, и потенциально очень опасным. Слышать чужие мысли, наполненные искренним нежеланием встречаться с ней, было даже весело — хотелось совершенно по-детски показать Олегу язык через плечо и похвастаться тем, что в отличии от него, на ней свои сталкерские навыки Игнатенко отрабатывать не будет.       Ведьма буквально пулей проносится мимо Мирской, даже не обращая внимания на торчащие из небольшой ниши длинные мужские ноги. Пройди она буквально на пару десятков сантиметров ближе к девушке, увидела бы любопытную мордашку щенка, слишком сильно высовывающего голову из темноты из-за слишком длинных волос, падающих на глаза. С падающей на глаза чёлкой, Олег слишком напоминал Мире какого-нибудь малыша-йорка, которого срочно нужно отвести к лучшему мастеру: на небольшую корректирующую стрижку, модную укладочку и причёску с милым розовым бантиком на макушке. Дождавшись, когда силуэт Ирины скроется за поворотом, а шаги окончательно заглохнут, она поворачивается обратно и задумчиво осматривает расслабившегося щенка. А ведь кроме шуток, во всем этом мрачно образе малыша-Шепса не хватает чего-то яркого; чего-то такого, что идеально подходило бы под светлый цвет глаз и красиво выделяло бледную мужскую кожу. Розовый бантик на тёмных волосах пришелся бы как нельзя кстати.       И кто только выпустил его из дома в этом прикиде мрачного подростка, которому так надоели встречи многочисленных родственников, что тот решился на тяжёлую артиллерию: огромное худи с глубоким капюшоном, лишь бы не видеть, не слышать и иметь возможность представить иллюзию одиночества, раз уж жестокие родители заставляют ехать с ними, используя абсолютно не правдоподобный аргумент — мы должны поддерживать связь со своей кровью, не обращая внимания на то, что от крови осталось лишь одно название.        — Что? — хрипло выдыхает Олег, будучи все ещё не в состоянии находиться в реальности после совершенных Мирской поступков.       Первое, и самое главное — она опять его коснулась! Добровольно, без, буквально, принуждающего её Фёдорова за спиной, насильно закидывающего девичью ладони на свое тело или на тело любого мимо проходящего. Со стороны было весело наблюдать за перекошенным ведьминым лицом, а после ещё и втихоря фотографировать, потому что Саша, словно сговорившись с активизировавшейся Марьяной, заебал со своим стремлением запомнить двадцать первый сезон проекта таким, какой он есть в естественной среде без громоздких камер. А вот находиться в непосредственной близости или вообще, быть тем самым объектом, по отношению к которому действие и совершалось, довольно необычно. Руки у Миры холодные, с практически синими кончиками и кутикулой, а вот щеки наоборот, пышут ярко-красным румянцем и источают тепло.       Второе, и что не менее удивительное — заступилась за него перед Игнатенко, прогнав надоедливую ведьму лишь одним своим присутвием. Да так быстро, что та даже предпочла не обращать внимания ни на другую энергетику, не так уж и хорошо скрытую за мириной, ни на банальные физические проебы — ноги-то у него и правда торчали, Мирская лично, пока вставала, чуть трижды об них не запнулась и не разбила нос.        — Никогда не думал о том, чтобы записаться к грумеру и, ну там, подравнять челку?.. Выстричь себе хотя бы глаза, раз уж с длиной прощаться не хочешь. — прислоняясь плечом к стене, едва слышно шепчет она, все ещё опасаясь возвращения чёрной ведьмы. Лицо щенка скорчивается от очередного мириного сравнения его с животным. Хочется начать умолять господа о том, чтобы эта непризнанная юмористка просто либо отъебалась от него и его мыслей в голове, либо вылила весь свой яд разом, а не травила по маленькой капельки. — Я вообще удивлена, как твои джунгли в глазные яблоки не вросли.       Олег, словно по глубоко укоренившейся привычке, закатывает глаза и что-то бурчит про то, что как раз-таки джунглей она ещё не видела. С тяжёлым вздохом вытаскивает из кармана черную резинку и собирает волосы на макушке, туго затягивая хвост. Мира удивлённо приподнимает брови, глядя на открывшееся лицо медиума и внимательно рассматривает каждую черту. У щенка красивые скулы, обтянутые бледной кожей, блестящая от хайлайтера в тусклом свете лампочек. Пухлые, чётко очерченые губы, практически красные после недавних взволнованных покусываний расплылись в чуть смущённой, но все-таки больше наглой, улыбке. Широко разлетающиеся брови и на зависть длинные ресницы. Малыш-Шепс был будто картинкой искустного художника, воплотившаяся в жизнь. Усталый взгляд придавал его образу капельку очарования, как и опущенные мощные плечи. Щенок оказался не щенком, а одомашненной карликовой пантерой: все ещё диковатым и своенравным зверем, но привыкшим к ласковым рукам человека.       Однако этот факт нисколько не помешает Мире и дальше воспринимать Олега щенком. Маленьким, трехмесячным золотистым ретривером, прыгающим на всех, кого только можно, и сующего свой мокрый нос во все щели.       Но красивый ведь, зараза…        — Удачи. В этот раз не проебись, щеночек.        — Как это мило с твоей стороны: заботиться обо мне. — ехидно отзывается Шепс, однако вставать не торопится — ему вполне комфортно сидеть тут, в полумраке ниши, разглядывать стоящую перед собой Мирскую и кривить красивые губы в улыбке.       Мира уходит едва ли не в спешке — так же, как и обычно после их разговоров.       Уходит и думает о том, что у Олега очень красивые глаза. Стального-серого цвета, с голубыми и зелеными разводами по краю радужки. Насыщенные и полные жизни, эмоций, в отличие от её, практически черных, в которых давно поселилась Смерть. И эти мысли нисколько не радуют: она помнит, чем подобная ситуация закончилась в прошлом и повторять её не планирует. Слишком опасно, слишком рискованно. Слишком много жизней сломалось.       Выход один — надо просто забить на проблему и не думать о ней. Как правило, тогда она мистическим образом исчезает.

— В твоих глазах, дитя любви моей, так много можно прочитать, что мне порой становится страшно. Я знаю жестокость людей, знаю, что они могут сделать с теми, кого посчитают слабее себя и не хочу, чтобы ты, только оправившись от прошлых ран, вновь ступала в это болото. В этот раз все будет куда больнее и сложнее. Не по стеклу придётся пройти, а по гвоздями. Ты не готова. Никогда к такому готова не будешь, и оно верно. Так подай руки тем, кто будет крепко держать тебя, даже не смотря на собственную боль. Ведь ты заслужила, милая. Как никто другой.

Мне нравится, что Вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не Вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной — и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что Вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не Вас целую.

Что имя нежное мое, мой нежный, не Упоминаете ни днем ни ночью — всуе… Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо Вам и сердцем и рукой За то, что Вы меня — не зная сами! — Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце не у нас над головами, За то, что Вы больны — увы! — не мной, За то, что я больна — увы! — не Вами.