Изнанка привычного мира

На похоронах Шестого – душно. Август влажный, липкий до отвращения: утренняя роса становится туманом, растворяется в уже прогретом солнцем воздухе. Одежда намокает, становится тяжелой в этом молочном мареве – такая кинематографичная визуализация горя, что хочется блевать. Чуть меньше, чем от трагично-воскового выражения лиц пришедших на похороны. Слезы гражданских – такая же роса, исчезающая сразу за пределами кладбища. Кажется, со скучающей пустотой их взглядов граничит разве что пустота полок цветочного магазина Яманака: завалить могилу бывшего лидера букетами – обязанность жителя Конохи, святая традиция. Которая ни черта не значит ни для умершего, ни для возложивших цветы. Жест – дань прошлому и разве что благодарности, но не любви. Никто, впрочем, и не мог любить Шестого Хокаге. Они не знали ничего о нем. Они совсем не знали его. Шикамару старается, как может, но скрыть презрительную усмешку – выше его сил. Этот день настолько превращается в фарс, что даже привычная горечь табака скапливается приторной тошнотворностью в горле, заставляет сплевывать на землю омерзительный сарказм. Нара морщится от притворной скорби людей, за слезами которых опустошающее безразличие. Просто смерть на миссии бывшего лидера скрытой деревни. Просто очередной погибший шиноби, хоть и бывший когда-то Хокаге. Настоящую скорбь Шикамару считывает легко. Он видит Наруто, под небесными глазами которого – тень от усталости и слез. Седьмой не стесняется собственной боли, не видит в ней слабости. Узумаки, сирота от рождения, сейчас переживает потерю не только наставника, а – члена семьи. Ему чертовски больно, Нара это понимает как никто: в сегодняшнем Наруто он видит собственное отражение. Наверное, именно так он выглядел после смерти Асумы-сенсея. Потерянный, сломленный происходящим, тлеющий зарождающейся жаждой мести. Абсолютно не готовый принять новый мир, в котором уже нет близкого человека. Узумаки скорбит, его боль фонит радиацией на километры вокруг. Преданная Хината обнимает мужа, лбом прислонившись к его плечу. Наруто сжимает ее узкие пальцы в своей огромной ладони – и, кажется, Шикамару слышит, как хрустят ее кости. Но Хината даже не морщится: тенью стоит рядом, укрывая своим сочувствием и желанием разделить беду. Гай – тих и непривычно тускл. Кажется, что смерть лучшего друга вымывает из него краски. Даже ядрено-зеленый комбинезон будто блекнет, на щеках – борозды от непрекращающегося потока рыданий. Рок Ли плачет вместе со своим сенсеем: больше от сочувствия к Гаю, чем о смерти Шестого, но и в этом он искренен и чист. У Майто в руках – хитай-ате Хатаке: джонин сжимает протектор с таким отчаянием, что хочется выть. Шикамару усмехается горько и – переводит взгляд. Печальный Генма, прямо на кладбище открывающий бутылку саке. Заплаканная Цунаде, бессловесно отбирающая выпивку у Ширануи. Молчаливая Анко, бледная Шизуне, нервно мнущий длинный шарф Конохамару, обнимающая дочку Куренай. У Шестого были люди, любившие его. К Шестому, помимо сотни фальшивых гражданских, пришли и те, кому он был дорог. Шикамару кладет у надгробия венок из настурций и отступает обратно, вновь рассматривая пришедших. Притихшие Боруто с Сарадой стоят неподалеку, плечом к плечу – им неуютно, странно, грустно, но близость родителей к погибшему Каге обязывает к присутствию. И если родители юного Узумаки оба здесь, то у Сарады… Саске на похороны сенсея не явился. Шикамару как никто знает, что Учиха мог бы: его миссия не настолько важна сейчас, прервать ее ради похорон – причина более чем уважительная, но Саске пренебрегает моральным долгом. И Нара ничего не может сделать с тем презрением, которое испытывает к Учихе: слишком болит в нем до сих пор смерть Асумы. Слишком много почтения и благодарности к Хатаке, чтобы понимать такое отношение, что бы там ни происходило между Саске и Какаши. Шикамару замечает, что Сарада бросает в сторону тревожные, вымученные взгляды. Видит, как девочка растеряна: там, прислонившись к стволу старой ивы, позади всех пришедших, стоит ее мать. И как только Нара замечает Сакуру – все остальные перестают иметь значение. Потому что то, что видит Шикамару, он не может понять сразу даже своим гениальным умом. Сакура неподвижна, как изваяние. Она не плачет, не заламывает в отчаянии руки, не треплет нервно рукава своего черного платья. Харуно – Учиха на самом деле, но Шикамару так и не смог отчего-то отвыкнуть называть куноичи девичьей фамилией – выглядит хуже, чем лежащий в гробу Шестой. Она бледна, почти прозрачна и совсем, совсем не плачет. На ее лице выражение нечитаемое, больное, абсолютно ненормальное: это даже не скорбь, не боль, а нечто настолько отчаянное, что Шикамару и сам едва дышит. Сакура не открывает глаз всю церемонию погребения, не смотрит, как возлагают цветы на могилу знакомые и друзья Какаши. Лишь сжимает гипсово-белыми руками букет, завернутый в бумагу, и кусает кровящие губы. Когда все начинают расходится – Сакура остается. Не реагирует, не слышит ничего, не обращает внимания на уходящую дочь. Сарада неловко мнется около нее, а потом, едва коснувшись острого плеча матери, убегает вместе с Боруто. Шикамару же остается стоять в тени дуба и почему-то медлит. В какой-то момент Сакура открывает свои зеленые, колдовские глаза, смотрит куда-то в пустоту долго, безучастно, словно приговоренный к висельнице. Скользит взглядом по сутулой фигуре Нара и будто не замечает, безразличная к его присутствию. Медленно подходит к могиле, тянется тонкой рукой к надгробию, но так и не решается коснуться. А потом снимает обертку с букета и кладет его к подножию памятника. И – уходит, не оборачиваясь. Шикамару потрясенно смотрит на рассыпавшиеся на могиле синие незабудки и зеленые веточки жимолости.

***

Крик Темари становится просто фоновым шумом. Шикамару даже не вникает в причину очередной ссоры: сгребает со стола пачку сигарет, зажигалку Асумы и сбегает из поместья. Общество жены невыносимо, она, как рассыпчатый колкий песок, проникает куда-то под одежду, выворачивает наизнанку душу своей едкой пустынной духотой. Темари действительно похожа на пустыню: страстная горячность сменяется на ночной неприступный холод, а песчаные бури безжалостно умерщвляют все вокруг. Темари могла бы быть замечательным воином, талантливым советником Каге, смертоносным оружием Ветра, но глупая, иррациональная влюбленность сломала ей жизнь. Потому что закончилась – свадьбой, ошибочность и поспешность которой оказалась очевидной почти сразу. Но гордость бывшей Собаку но и лень Нара не позволила им разойтись быстро, забыв о постыдной юношеской глупости. Война заставила их спешить чувствовать, познавать, любить: поэтому промедление тогда казалось равносильно смерти. А теперь – они пытаются разгребать катастрофические последствия заблуждения. Друзья восхищались их непохожестью, разностью: пылкая, стремительная Темари и размеренный, проницательный Шикамару. Со стороны они казались страстной, эмоциональной парой, притянувшимися противоположностями. Яркий, динамичный, красивый союз. Шикамару ненавидел все это. И с каждым днем все больше ненавидел Темари. Так же сильно, как когда-то любит. Так же отчаянно и взаимно, как и она его. Десятилетие бок о бок научило их притворяться в обществе: чета Нара – образцовая, но только за дверьми поместья. Воздух августа – горячий и влажный, но в ветре уже чувствуется колкая прохлада наступающей осени. Шикамару идет вдоль аллеи памяти: десятилетие назад на ней высадили гинкго. Молодые деревья шумят желтеющими листьями, осыпаются под ноги, будто земля покрывается крыльями бабочек. Тонкие листья прилипают к ботинку, намокают из-за влажной обуви, просвечивают ниточками-прожилками. Действительно – крылышки мертвых бабочек. Шикамару смотрит на них, позволяет образу увести свои мысли куда-то туда, за грань семейных проблем и желания сбежать подальше. Перед глазами – улыбающийся Шестой. В привычной джоунинской форме, лохматый и будто неподвластный времени: в сорок три он был все еще смертоносным шиноби, действительно великим правителем. И, как и все великие, Шестой умер рано и по невозможно глупой случайности. Спасал молодого ирьенина отряда, подставившись сам. Спасал ирьенина, который не смог спасти его. Шикамару закуривает, наполняет легкие горечью, неряшливо стряхивает пепел – он обжигает рукава. Не то чтобы Хатаке был близким другом для Шикамару, но за почти десятилетие совместной работы они успели… Стать не просто знакомыми? Наверное, так. Какаши был наставником, лидером, примером. Их связывал общий взгляд на мир и, конечно, общая память и боль: от потери Асумы, ужаса войны, бесконечных послевоенных похорон. Смерть Шестого – не самая большая трагедия в жизни Нара, но трагедия, после которой жизнь неизбежно становится иной. Хуже, чем была. Шикамару думает о том, что, будь рядом с Шестым более умелый ирьенин, все могло закончиться иначе. Такой умелый, как та же Сакура. При воспоминании о ней Шикамару закуривает вторую. Как наяву видит ее белые тонкие руки, протянутые к надгробию Шестого. Ее выражение лица: страшное свое отрешенностью, смертельной усталостью. И глаза, отражающие такую пустоту и обреченность, что дыхание замирало. Шикамару приходят откуда-то из далекого детства глупые стихи, которые посвящал Сакуре Рок Ли. Сравнивал там ее глаза с наступающей весной, зеленью леса и изумрудами. Но взрослая Сакура смотрит на мир иначе. И глаза ее зеленые – не лес или драгоценные камни, а битое бутылочное стекло: взглядом выбивает дух, режет, как скальпелем, своим горем и отчаянием. Даже просто наблюдать со стороны для Шикамару мучительно настолько, что хочется топить эту боль на дне стакана. Невыносимо, безнадежно: так не переживают потерю лидера. Так не скорбят по наставнику или даже самому близкому другу. И россыпь незабудок говорит сама за себя. Шикамару нет дела до чужих тайн, он не вправе читать морали о супружеской верности и этике. Ему жаль Сакуру, но он никогда бы не полез бы к ней непрошенным гостем лишь потому, что заметил больше, чем было позволено. Вот только через две недели после похорон Шестого Сакура приходит к Шикамару сама.

***

Они стоят у самой кромки воды и только это помогает спасаться от пылающего полудня. Течением к берегу прибивает мертвую серебристую рыбу: пустые открытые глаза иссыхаются под палящим солнцем, еще едва уловимый запах гниения вплетается в горечь трав и влажный прибрежный песок. Сакура не смотрит на Шикамару. Стоит – тоненькая, натянутая струной, все такая же неживая. Долго молчит, будто подбирая слова. – Мне нужна помощь, – она говорит негромко, но сталь в ее голосе обрубает все посторонние звуки, – Но я не знаю, что предложить взамен. Нара удивлен, но не сомневается, что это связано с Шестым. А раз так – то он заранее согласен помочь, просто как дань памяти и уважения. Но вместо этого отвечает, привычным жестом устало потирая виски: – Просто расскажи, в чем дело. Сакура снова молчит. Ветер гуляет в ее растрепанных волосах, сдувает их с лица: и Шикамару не может не замечать, как заострились черты лица женщины. Нара помнит Сакуру как красивую куноичи, яркую, звонкую. Сейчас же ее сложно назвать даже симпатичной – есть в ее состоянии что-то болезненно-нечеловеческое, от чего позвоночник изморозью ведет. – Мне нужно найти Саске. – Почему не попросишь Наруто? – Шикамару хмурится, понимает, что вот-вот узнает о том, что творится на изнанке чужих жизней. – Он ничего не знает, – Сакура усмехается жутко, полубезумно, – Мы берегли его Волю Огня.

***

А потом Шикамару узнает правду, переворачивающую привычный мир, сносящую его ураганным ветром, разрушающую до основания. Он смотрит на Сакуру – и совсем не видит в ней больше ту смелую, отчаянную девочку, к которой так привык еще с времен академии. Ему казалось, что она – красивая, нежная женщина с горящим сердцем, преодолевающая миры и войны ради любви. Чистая, немного раздражающе наивная, но – честная в своих порывах и стремлениях. Шикамару понимает, как ошибался, и не может перестать смотреть. После войны Саске хотят приговорить к смерти за все преступления. Приговорить, несмотря на помощь в Четвертой мировой войне шиноби. Наруто горит своим праведным гневом и изо всех сил пытается отстоять друга. А до смерти уставшая Сакура делает то, что привыкла делать как ирьенин: вмешивается теплыми руками и спасает. Наруто – от необдуманных поступков, которые способны помешать ему в будущем стать Хокаге. Сакура верит в Наруто как в лидера, а вернее – считает это единственной гарантией мира. И – не может позволить ему натворить бед из-за Саске. Сакура спасает Саске не из любви, а будто… По инерции. Потому что привыкла спасать, потому что привыкла быть на стороне своей команды, несмотря ни на что. Она становится гарантом безопасности Учихи, поводком для цепного пса Конохи. Старейшины идут на эту сделку с цинизмом правителей: риннеган Саске полезен деревне, а жена в лице героини войны – доказательство того, что против этой деревни Учиха не пойдет. Вот только женой Сакура так и не становится. Когда она уходит с Саске на год, а потом возвращается с новорожденной Сарадой, одетая в ципао с моном Учих, никто не сомневается в их браке. А требовать бумаги, свидетельства о рождении и свадьбе никому не приходит в голову: Сакуре верят, ее ценят и слишком много слышали о ее невозможной любви к Саске. Любви, которая умирает в нежные пятнадцать, уступая место тревожной привязанности. Не столько к Учихе, сколько к Саске-другу-Наруто, части команды. Сакура очень любит и беспокоится о Наруто, чтобы подвести его. Сакура слишком рано взрослеет и смотрит на мир прямо и цинично. И единственное, во что она верит безусловно, – это Наруто. Его негасимая любовь греет ее, этой любви хватает на весь мир, а потому Харуно просто не может позволить ей угаснуть. И она бережет все воздушные замки друга, становится верным стражем его веры, следует за ним, как за мессией, в откровение которого не верит. Не верит, но отдаст за него жизнь. Для Наруто – Сакура и Саске семья. История заканчивается, как и положено сказке о добре и зле: красивый мир с героем, раскаявшимся злодеем и девочке, ставшей принцессой одного из сильнейших кланов. Узумаки счастлив, смотря на то, чем становится седьмая команда, освещает своей Волей Огня и жизнь Сакуры, которая путается в паутине своей лжи и сожалений. Сакура думает, что мон Учих придется носить пару лет. Она поможет Саске избежать тюрьмы, они поиграют в пару какое-то время, а потом продемонстрируют печальный разрыв, после которого останутся друзьями: сразу, как утихнут шторма вокруг бывшего нукенина. И будет длинная жизнь с возможностью счастья, будет мир, когда можно выдохнуть и понять, с кем хочется идти по жизни рука об руку. Но потом появляется Сарада. Тогда в путешествие с Саске Сакура срывается не из любви, а – снова из долга. На этот раз из долга ирьенина: беременность Карин переносит крайне скверно. Рыжая Узумаки вызывает в Учихе куда больше теплых чувств, чем Сакура. Потому что, кажется, что нукенин способен любить только Наруто: или тех, кто носит такую же фамилию. Поэтому Харуно даже не удивляется, что Карин ждет ребенка от Саске, а просто принимается выхаживать девушку. Но ирьенины – не боги. И, несмотря на восемь месяцев, что Сакура рядом, в родах Карин умирает. Обе женщины знают, что это неизбежный исход: слишком тяжелая беременность, слишком слабая девочка. Карин умоляет спасать ребенка, цепляется в отчаянии за руки Сакуры, плачет, не прекращая. И берет обещание позаботиться о ее дочери. Сакура снова соглашается, воспринимая происходящее как свой долг. И лишь позже, баюкая плачущую черноволосую девочку рядом с остывающим телом ее матери, с ужасом осознает все свалившееся на нее. Сакуре хочется убежать и спрятаться от ответственности, она с отчаянным цинизмом думает, что никому не задолжала настолько, чтобы быть ненастоящей женой и ненастоящей матерью. Но ребенок на ее руках – плачет и нуждается в помощи, а в ушах звенит умоляющий голос Карин. И Сакура заворачивает новорожденную в пеленки и крепче прижимает к груди. Саске благодарен Сакуре за то, что остается несудим Конохой, остается ее шиноби. Саске благодарен ей за заботу о Сараде, Наруто и извечную жертвенность во имя чего-то, чего они оба до конца не понимают. Но Саске не может простить Сакуру за смерть Карин. Даже зная, что ничьей вины в этом нет. Сакура возвращается в деревню спустя год. С маленькой Сарадой и моном клана Учих на ципао.

***

Шикамару уже не считает выкуренные сигареты. Щелчком пальца отправляет истлевшую до фильтра куда-то в траву и морщится, сплевывает вязкую горечь табака и чужих секретов. Новая ответственность – это проблематично, но помочь Сакуре кажется моральным долгом. Хотя бы в качестве благодарности за откровенность. – Зачем тебе встреча с ним? Недостаточно просто написать? – это кажется логичным, куда менее опасным и затратным. – Недостаточно, – Сакура опускается на землю, бессмысленно ведет ладонью по увядающей траве, растирает в пальцах листок какой-то дурманом пахнущей травы, пачкает в болотно-зеленом белую кожу, – Мне нужна миссия туда, где он. Чтобы наша с ним встреча выглядела как случайность. – Я сделаю, что смогу, – обещает Нара, вдыхает полной грудью воздух, сотканный из ароматов табака и трав. – Еще кое-что, – Сакура обхватывает себя руками, морщит брови, прячет лицо за спадающими на плечи персиковыми прядями, – Мне нужен провожатый. Пожалуйста, пойдем со мной. Удивлен ли он? Пожалуй, нет. Почему-то с самого начала казалось, что Сакуре нужна помощь не только с прикрытием и информацией о местоположении Учихи. Иначе бы – справилась сама, не оглушала бы всей этой честностью, не вытряхивала бы перед ним все скелеты из своего шкафа. – Мне нужно еще что-то знать, Сакура? Она молчит, закрывает глаза, запрокидывает голову, будто не хочет, чтобы слезы пролились. Солнце целует ее белое лицо, золотит теплыми росчерками ресницы, подсвечивает контур шеи и плеч, путается в волосах. Сакура позволяет себе не прятаться в маску безразличия, и Шикамару считывает такую муку в ее выражении, что становится страшно. – Мне нужен кто-то, чтобы быть в безопасности. Я не могу позволить себе путешествие в одиночку, – говорит надломленно, хрипло, – У меня будет ребенок. От него. Мир вкрадчиво уходит из-под ног в который раз, потому что Шикамару сразу понимает, что речь не о Саске. У Шестого будет ребенок.

***

Найти миссию для Госпожи Ирьенина в Страну Воды оказывается не так сложно. Наруто, знающий, что именно там сейчас Саске, понимающе улыбается Сакуре и обнимает ее за плечи, легко одобряя их с Шикамару уход. – Передавай ему привет, Сакура, – Узумаки улыбается печально и светло, но она не слушает его. Смотрит на висящий плащ Шестого, неосознанно касается ладонью живота. Наруто перехватывает ее взгляд, качает головой. Ему больно, эта боль сквозняком пробирается в кабинет, и Шикамару чувствует себя третьим лишним. Общая потеря сковывает льдом движения Наруто и Сакуры, они замирают в своей скорби, держатся за руки. Они похожи на враз осиротевших детей, что не так уж далеко от правды. – Можно я его заберу? – шепчет Сакура. Узумаки лишь кивает и выпускает ладонь подруги из своей. Она бережно забирает плащ, запускает в его складки ладони, прижимает к сердцу. Наруто не прощается, когда она с Шикамару уходят из кабинета.

***

Сакура почти ничего не говорит все время их путешествия. Но даже так Шикамару узнает ее все лучше, просто наблюдая со стороны. Женщина с цветочным именем оказывается сделана не из лепестков, а из стали. Даже во всепоглощающей скорби она остается профессионалом с выверенными движениями и ровным шагом. Она не глядя залечивает раны, заваривает чай из лесных трав и ягод, бежит вперед, не жалуясь на усталость и неудобства. Некстати вспоминается темпераментная изнеженная за время отсутствия миссий Темари и красавица Ино, совсем переставшая быть куноичи. Тело Сакуры выглядит, как смертоносное оружие: тонкая, стремительная, с рельефом мышц. Выточенное нескончаемыми тренировками, ловкое тело. Кажется, Сакура несмотря на работу в госпитале и мирное время не перестает готовиться к войне, не давая себе поблажек и отдыха. И в этом она ужасающе похожа на Шестого. Шикамару только сейчас понимает, насколько правильным и логичным был их союз. На одном из привалов они говорят про познаваемость мира. Случайно брошенная фраза о других мирах, сквозь которые ходит Саске, разжигает что-то в скованной скорбью Сакуре, она будто немного оживает и внимательно слушает пространное рассуждение Шикамару о бесконечном поиске способа познать трансцендентное. – А разве трансцендентное мы хотим познавать? – усмехается Сакура, – Люди невозможные эгоисты, Шикамару. Мы лишь хотим расширить наш мир до трансцендентного, доказать, что заслуживаем бессмертия. Человечество в вечности ищет лишь человека и его земную мораль. Любая непохожесть пугает нас до дрожи, вызывая древний инстинкт уничтожить то, что мы не понимаем. Наверное, именно тогда Шикамару впервые сравниваем Сакуру с Темари. Неосознанно, без осмысленной цели, но – сравнивает. И не в пользу последней. В ту ночь ему снится, как Сакура обыгрывает его в сёги и улыбается. И это рождает в нем что-то скребущеемся обжигающим теплом, полузабытое, неоформленное. В то утро Шикамару действительно видит улыбку на лице Сакуры, впервые за месяц после смерти Шестого. Она спит, обнимая плащ Рокудайме, и лицо ее – такое умиротворенное и светлое, что становится невозможно красивым. Сакуре идет счастье. После ее пробуждения Шикамару тактично уходит в лес, стараясь не замечать ее блестящих от слез глаз.

***

– Саске мне задолжал, – произносит Сакура, когда они подходят к границе Кири, – И на этот раз моя очередь просить об услуге. – Ты расскажешь все же, что тебе от него нужно? – Шикамару давно догадывается о причинах, лишь ждет подтверждения. – Этот ребенок… – Сакура запинается на мгновенье, – Для всех его отцом будет Саске. После этой миссии я расскажу о своей беременности после встречи с мужем. Если люди узнают правду обо мне и Какаши – от сплетен будет не спастись. Я хочу дать ей хорошую жизнь без перешептываний за спиной. Сакура сама не замечает, что говорит о неродившемся ребенка как о дочери. Будто уверена в том, что так и будет. Шикамару понимает ее желание скрыть правду: слишком многое стоит на кону и для нее, и для их с Шестым ребенка, и для Саске. Привычным мир должен оставаться таковым, чтобы его мессия продолжал верить в свет. Сакура защищает Наруто от этой правды, а вместе с ним – деревню, нуждающуюся в светоче. Сакура защищает посмертную память о Какаши и статус Саске, но – снова – не саму себя. Шикамару понимает ее, как никто: он тоже скрывает изнанку своих клановых несовершенств, пусть и куда в меньшем масштабе. Они оба живут в собственноручно сотканной паутине лжи, и разорвать ее уже не могут. – Но я хочу, чтобы ты пообещал мне еще кое-что, – Сакура поворачивается и обжигает взглядом. Пронзительная, серьезная, протягивает небольшой мешочек из черного бархата, – Если вдруг когда-то со мной что-нибудь случится, пожалуйста, расскажи ей о настоящем отце. И уходит вперед, с прямой спиной и шлейфом из любви и тоски. Шикамару разворачивает бархатную ткань и видит серебряную цепочку с моном Хатаке. Шикамару знает, что такие дарят только любимым женщинам и женам.

***

По возвращению в Коноху два месяца спустя Сакура поступает так, как и планировала. Шикамару не знает, как прошел их разговор с Саске, но вскоре знакомые перешептываются о появлении еще одного наследника клана Учиха. Сарада светлеет лицом, когда говорит всем о беременности матери, Наруто шумно поздравляет Сакуру и отправляет письмо с соколом Саске. А Шикамару… Шикамару сам не понимает, как начинает приходить к Сакуре так часто, что это перестает быть приличным. Впрочем, это не волнует ни его, ни ее: Нара сбегает от Темари в желании перестать задыхаться. Он постоянно отряхивает жилет, досадливо морщится – ему мерещится царапающий песок пустыни, которая не может вытравиться из его жизни. А Сакуре просто легче рядом с человеком, знающим правду. Они много говорят о философии. Обсуждают принесенные из библиотеки Харуно книги: квантовая механика объединяется с концепцией детерминизма, через тексты о религиях находится трактат о мистицизме звука… Сакура умна, начитана и способна к долгой рефлексии и анализу. В ее голове стройно укладывается и медицинские исследования, и дхармические учения. Шикамару видит в Сакуре не просто равного собеседника, но и учится у нее, перенимает опыт и знания. И именно это – его очаровывает. Любовь для Шикамару – это бесконечность познания, но даже подумать об этом он не смеет. Только сравнивает, сравнивает, сравнивает Сакуру с Темари. С каждым днем ненавидит свой брак все больше. С Сакурой им хорошо молчать. Иногда они подолгу стоят на крыше госпиталя и просто смотрят на облака, погруженные каждый в свои мысли. Но общность незримо присутствует, сквозит в каждом случайном движении. Сакура видит в Шикамару друга: а на большее он и не претендует. Их жизнь и без того слишком проблематична. Полгода проходит быстро, наполненные работой и приятными беседами. Почти всю беременность Сакура остается легкой и подвижной, все протекает просто и беспроблемно. Лишь под конец она становится чуть неуклюжей и неповоротливой: но ее лицо становится иным, черты лица смягчаются, теряя болезненную резкость. Сакура никогда не заговаривает с Шикамару о Шестом: но он знает, что ее боль никуда не делась. Просто Харуно – из сверкающей стали: не позволяет себе ни слабости, ни слез. Она ждет ребенка и сосредотачивается на этом, готовая защищать дочь даже от собственной скорби. Девочка рождается в апреле: улицы покрыты нежными лепестками цветущей сакуры, они повсюду, заполоняют собой весь окружающий мир. По пути в госпиталь лепестки забиваются в карманы джоунинского жилета, запутываются в волосах. Шикамару приходит в палату Сакуры первый, пуская розовые соцветия на порог вместе с собой. Она держит новорожденную дочку в руках – и Шикамару сразу замечают персиковый пух волос девочки. И лишь потом переводит взгляд на мать: сердце пропускает удар. Впервые за девять месяцев Сакура плачет. Тихо, но так отчаянно-горько, что смотреть-дышать-осознавать невозможно. Она прижимает дочку к себе, целует крохотный лоб и не может справиться с дрожью. – У нее глаза – серые. Как летняя гроза, как… – шепчет, проглатывая продолжение. Но Шикамару и сам все понимает: как у Шестого. Подходит медленно, опускается на больничную койку рядом, бережно касается плеча. Сакура всхлипывает и подается к нему навстречу. Шикамару впервые обнимает ее. И перестает обманывать себя.

***

Кими год, когда Шикамару впервые целует Сакуру. Она выходит из комнаты дочери и устало стоит в кухне, перебирая баночки с травами. Заваривает темный улун с цветами бессмертника, тянется достать чашки. Шикамару помогает ей, а потом сам не понимает, как сплетаются их руки. Как разворачивает женщину к себе лицом, проводит по ее щеке пальцами, откидывает длинные персиковые пряди ей за плечи. И тем более не понимает, как сдается, не может уже отрицать очевидное: наклоняется к ней и касается губами губ. А Сакура… Сакура отвечает. Мучительно медленно, но – болезненно-нежно. Шикамару чувствует привкус соли и горького чая, вдыхает запах волос: даже сейчас она не оправдывает своего хрупкого цветочного имени и пользуется духами с ароматом хвои и моря. Даже спустя почти два года плечом к плечу Шикамару узнает невероятно много нового: от нее, о ней, о себе… С ней. Он узнает, что может хотеть женщину до слепоты. Учится слушать и различать в тихих выдохах Сакуры ее желания и эмоции. Удивляется ее чуткости, запоминает прикосновениями изгибы и линии тела. Считает веснушки, россыпью темнеющие на ее белых плечах. Любуется розовыми острыми коленками, выпирающими подвздошными косточками, маленькими ладошками с просвечивающими голубыми венами. Ему до дрожи нравятся ее руки на его плечах и бессмысленный шепот. Нравится ее порывистость и страстность, похожая не на смертоносную пустыню, а на штормящий океан. Шикамару понимает, что воду любит куда больше песков. И в какой-то момент выдыхает горячим словом куда-то в затылок Сакуры. Не сразу понимает, что она замирает, цепенеет. Оборачивается – и смотрит ему в глаза: отчаянно, виновато. В ее глазах – мешается обреченность и одиночество, неизменная печаль и тоска. – Прости… – за то, что не может ответить тем же: Шикамару это понимает и ничего от Сакуры не ждет. Просто где-то на пределе слышимости хрустит трескающееся бутылочное стекло. Пронзительно-зеленое.

***

Когда Шикамару застает Темари с любовником – то просто выходит из спальни, флегматично закуривает на кухне и смотрит в окно на старый лес. Его абсолютно не трогает вид жены в объятиях неизвестного шиноби из Суны, лишь осознание необходимого разговора заставляет неприязненно морщиться. – Морока, – тянет Шикамару, когда к нему спускается Темари с видом побитой собаки. – Прости меня, – Песчаная принцесса непривычно тиха и отводит глаза, – Я люблю его. И ничего не могу с этим поделать. Шикамару только усмехается, впервые за десятилетие абсолютно понимая жену. Протягивает ей сигарету, откидывается на спинку кресла. Устало отвечает: – Не извиняйся. Я давно знал. И у меня тоже есть другая женщина. Темари прищуривается, прикуривая от старой зажигалки Асумы. От нее перестает фонить звенящим чувством вины – и это точно лучше, чем муки совести. – Я ее знаю? – спрашивает небрежно-заинтересованно, но быстро спохватывается, – Впрочем, это не мое дело, извини. – Знаешь, но это действительно не твое дело. Как и тот шиноби, что неловко мнется в нашей спальне, – не мое, – усмехается Шикамару, – Давай разведемся, Тем. Мы слишком долго играем непонятно что и мучаем друг друга. Темари согласно кивает и молчит какое-то время. С болью произносит: – Ты не позволишь забрать Шикадая в Суну? – Он и сам не захочет, ты знаешь, – пожимает плечами Шикамару. — Не захочет, – эхом откликается Темари и смахивает слезы. Через две недели они разводятся, а Песчаная принцесса возвращается на родину вместе с тем самым шиноби. Окружающие шепчутся, но Шикамару плевать. Шикадай смотрит волком, но скорее из упрямства, чем из обиды: он умный мальчик, прекрасно понимающий, к чему давно все шло. Паутина вокруг Шикамару наконец рвется.

***

Ками семь, когда Сакура отправляется на миссию в Страну Земли. Девочка остается со старшей сестрой и бабушкой, ходит в академию, приветливо машет Шикамару при случайной встрече. Девочка носит высокий хвост из пушистых розовых волос, смотрит на мир своими серьезными темными глазами. Если не присматриваться – можно думать, что это учиховский обсидиановый взгляд. Но Шикамару знает правду и видит маленькую копию Сакуры с глазами цвета летней грозы, теплыми и понимающими, как у Шестого. То, что Ками понимает куда больше, чем должна в свои семь лет, становится ясным, когда приходит новость из Страны Земли. Прошедшее землетрясение схлопывает, как карточный домик, всю деревню. И в первую очередь страдает госпиталь: он обрушивается сразу, до того, как все в нем находящиеся успевают осознать и что-то предпринять. Погибает сто тридцать восемь жителей деревни, скрытой в Камне. И один ирьенин из Листа. Тело Сакуры привозят через несколько дней в закрытом гробу. За день до похорон Шикамару видит, как Сарада сжимает плечи сестры и плачет, не переставая. Видит, как Ками сжимает кулаки и закусывает губу – но не проливает ни слезы. Оглядывается на Нара и решительно подходит к нему, оставляя позади Сараду. – Вы были другом моей мамы. Вы знали моего отца, – девочка храбрится, но ее дрожащий голос выдает ее смятение и боль, – Почему он не пришел? Почему ни разу не пришел ко мне? Даже сейчас! Особенно сейчас… Ками все же плачет, а Шикамару, оглушенный известием, лишь гладит девочку по длинным, таким похожим, волосам. Отвечает на автомате, не слишком отдавая себе отчета: – Ками, мне нужно тебе кое-что рассказать.

***

Сакуру хоронят в промозглый туманный октябрь. К ней все так же стекаются все жители деревни с остекленевшими глазами, подчеркнуто-скорбно складывающие пошлые гвоздики и хризантемы на ее надгробие. Ничего не знающие о ней люди злят Шикамару, совсем не знающие ее люди поднимают из глубины клокочущую ненависть: поэтому Нара закрывает глаза, прислонившись к дереву позади толпы. К Сакуре тоже приходят и те, кто ее любил. Замерший от ужаса и боли Наруто и Хината за его плечом. Плачущая Цунаде, пьющая из горла саке рядом с Генмой. Дрожащая Сарада, обнимающая Боруто. Рыдающая Ино, стоящая под руку с матерью Сакуры. Потерянная Шизуне, заливающийся слезами Рок Ли, все друзья из академии. Все они – любили Сакуру, но не знали ее. И Шикамару не находит в себе сил смотреть, ему слишком больно, настолько, что все чувства выедаются, как серной кислотой. Абсолютное ничто, безразличная к внешнему миру скорбь. Когда стихают голоса – Шикамару открывает глаза. И видит малышку Ками, прижавшуюся к надгробию матери. Она плачет молча, смотря куда-то вверх: этот совсем не детский взгляд впечатывается в сознание, остается в памяти навсегда. Девочка долго стоит между могилой Сакуры и Шестого: их похоронили рядом. Ками проводит ладошкой по надгробному камню Рокудайме, кладет искусственную веточку сакуры ему и гордо вскидывает взгляд. Касается серебряной цепочки на груди, прячущейся под одеждой: Шикамару точно знает, что на ней – кулон в виде мона клана Хатаке из того самого бархатного мешочка. Ками уходит, шепча что-то на прощание родителям, кивает Шикамару и, проходя мимо него, бросает: – Спасибо, что рассказали правду. Я горжусь тем, кто я есть. Шикамару молча кивает, долго смотрит девочке вслед. Видит в ней поровну черты Сакуры и Какаши, морщится болезненно от этой невыносимой похожести. Но от осознания, что что-то от них, ушедших, остается жить – становится немного проще дышать. Шикамару подходит к могиле Сакуры и опускает цветы у ее подножия. Не может заставить себя коснуться холодного мрамора, будто бы это навсегда выжжет воспоминание о теплой белой коже в веснушках под его ладонями. Уходит, не оборачиваясь. Ветер рассыпает синие незабудки и зеленые веточки жимолости.