This city's eating itself

…Здесь было сыро и темно. Этим подземным проездом к «Уэйн-Тауэр» не пользовались слишком давно, чтобы он сохранил сколько-то обжитой вид, а после смерти самой богатой четы Готэма за ним перестали следить совсем — как и за многим другим в здании. Альфред старался ничего не упустить, но свалившиеся заботы оказались неподъемными — и сирота бывших работодателей был наибольшей из них. Заботиться тут было, о чем. Брюс, и без того ребенок достаточно стеснительный, стал совсем замыкаться, несмотря на усилия нанятых социальных работников. Свой девятый день рождения наследник Уэйнов встретил как никогда тихо. Нет, конечно же, Альфред разослал приглашения, чтобы устроить детский праздник: был большой и красивый торт, игры, горы подарков и всё, что полагается девятилеткам. Брюс улизнул при первой же возможности — под предлогом, что хочет показать свои комнаты мальчишкам, с которыми он давно, еще в прошлой жизни, дружил. Дворецкий смерил компанию внимательным взглядом, но лишь сдержанно кивнул; может, оставлять гостей и невежливо, но сейчас это точно не приоритет в воспитании. Продемонстрировать Брюс решил не свои комнаты — что там может быть интересного? — а место совсем иное, которое он обнаружил, когда в одиночестве блуждал по «Уэйн-Тауэр», прячась от слуг. — Ну ничего себе. Круто, — Джим, сын одного из близких отцовских инвесторов, уставился на открывшуюся станцию во все глаза и бесцеремонно вырвал фонарь из рук именинника. — Э-э-эй! Эхо звонко отскочило от стен и затихло где-то вдалеке. Брюс поежился. — Тихо ты. Альфред говорит, тут целая туча летучих мышей живет. — А ты что, струсил? — подначил Рон: Брюс увидел, как худое, лошадиное лицо одноклассника расплылось в ехидной улыбке. — Ничего я не струсил. Это же моя пещера. — Струсил! — продолжал дразнить Рон и запрыгал вниз, по ступеням величественной, хоть и грязной парадной лестницы. Яркое пятно света дерганно прыгало по стенам и терялось в темноте арок. Большинство ламп перегорело — оставшиеся несколько освещали только площадку, когда-то служившую перроном. Брюс сжал кулаки и решительно отправился следом. — Может, не надо, ребят? — Джим спустился на несколько ступенек и замер. — Слюнтяй, — крикнул снизу Рон, спрыгнув с платформы на пути и подсвечивая тускло бликующие рельсы. — Куда они ведут? Брюс не без гордости пояснил, двигаясь без фонаря почти наощупь: — В туннель. У моих родителей был личный поезд. — Ага. Ясно, — как-то угрюмо ответил Рон и окрикнул: — Вы идете, нет? Джим заявил, что остается и вообще затея дурная, так что дальше пришлось идти вдвоем. Какое-то время царило молчание. — Ты туда, в этот туннель, ходил? — спросил Рон, когда они добрались до конца станции. Перрон здесь упирался в бетонную стену, а луч фонаря ударил Брюсу прямо в лицо; мальчик зажмурился и выставил перед собой ладонь, прикрываясь. — Ходил. Ну, не до конца, — пробормотал он. — Ничего ты не ходил. Наверное, десять шагов прошел и всё. Ты такой же слюнтяй, как и Джим, — уверенно заявил Рон, поворачивая фонарь к себе и теперь подсвечивая конопатое лицо. Резкие тени ложились зловещей маской. — У-у-у! Малыш Брюс без своей няньки Альфи и шагу не ступит! Настоящий аристократ. — Дай сюда! — мальчишка ударил его по запястью и силой отобрал фонарь. — Смотри сам, если не веришь! Он со всей храбростью направился прямо в зияющую пасть провала. По ощущениям шел долго, целую вечность, и чтобы не бояться, Брюс принялся считать шпалы. Тьма стала сгущаться, и он спотыкался каждый раз, как только отвлекался от своего занятия и направлял фонарь не себе под ноги, а куда-нибудь еще. Он оглянулся, когда досчитал до пятидесяти: оказалось, это не так уж далеко, какая-нибудь сотня футов. Рон превратился в темный силуэт на тусклом, едва заметном круге света, добивавшего от перрона. Глубоко вдохнув затхлый и влажный воздух, Брюс пошел дальше — и шел до тех пор, пока с обеих сторон не обступила непроглядная темнота, а счет не перевалил за двести. Наверное, этого достаточно, чтобы его больше не дразнили. — Видал?! — прокричал Брюс во все легкие, то ли хвастаясь, то ли храбрясь. Его захлестнул восторг: он забрался так далеко, что даже Рона не видно — так далеко, как еще не забирался никогда. Ответом прослужило звонкое эхо. Брюс повернул обратно, к спасительному свету, перескакивая сразу через несколько шпал. Пьянящая гордость стала медленно испаряться, когда он досчитал до ста семидесяти — и так и не увидел туннелю конца. — Эй! Рон, Джим! Показалось, что вдалеке раздался смех. Брюс принялся водить лучом света по стенам и закругленному потолку. Мелькнула небольшая черная тень, хлопая крыльями, а свисающие темные коконы, похожие на сталактиты, вдруг стали раскрываться. Что-то ринулось прямо на Брюса: он дернулся, отмахнулся рукой, и кожистое крыло хлопнуло его по затылку. Еще одно «что-то» пронеслось прямо перед лицом — спустя несколько секунд их были уже десятки; потревоженные летучие мыши стремительным роем снимались с мест и неслись в поисках нового ночлега. Брюс закричал. Закрыв голову руками, он кинулся вперед со всех ног. Под гневный шорох крыльев, казалось, гнавшихся за ним, мальчишка зацепился ботинком о шпалу. Падая, он рефлекторно — спасибо урокам Альфреда — расставил руки, смягчая удар. И если Брюс ничего не повредил, фонарю повезло меньше: он с треском ударился о рельс, послышался звон разлетевшихся осколков, и даже этот клочок света погас. Брюс остался в полной темноте, и вместе с темнотой его захлестнул ужас такой силы, какой он, пожалуй, еще не испытывал. Летучие мыши продолжали хлопать крыльями над головой. ...Снова спуститься к подземной железной дороге и проверить, куда все-таки ведет туннель, в котором его бросили мальчишки, Брюс — уже мистер Уэйн — решился лишь через десять лет.