Оффлайн Ведьма

      Сидя в баре и глядя в заинтересованные глаза Саши, Ида всё никак не могла понять, а хочет ли она рассказывать о Феодоре, о Кеше и в принципе о семействе Савельевых. Со всеми их далеко не радужными отношениями. С проблемами, незнакомыми и, быть может, даже непонятными такому простому и даже светлому человеку, как Саша.       Только глядя на Сашу, Ида вдруг задумалась о том, почему Серёжа выбрал её. Совершенно не похожую на тех, кого он выбирал раньше. В своё время женщина даже думала, что у друга проблемы со вкусом. Ведь кто в здравом уме захотел бы встречаться с такой, как сама Ида — с её бесконечными качелями и американскими горками?       Каждый раз на контрасте с ней он выбирал кого-то лёгкого, ненавязчивого, беспроблемного. Удобного. Девушек, которые, приходя в их компанию, тупо молчали, не понимая юмора Никиты, тихого рационализма и нежелания пустобрехания* Димы, не видели ничего хорошего в вечной вспыльчивости Серёжи и желания держать всё в рамках порядка, а Иду тут же записывали в список врагов. Ведь девушка и парень не могут быть друзьями.       Ни одна из подружек Серёжи не продержалась больше месяца.       И только Саша каким-то незримым призраком витала над их компанией, даже не будучи частью Смеющихся Морпсихов.       Может, поэтому Ида так к ней привязалась?       Из-за рассказов Серёжи о том, как Клевер где-то как-то накосячила. Или о её умении из раза в раз посылать матом взглядом.       Сегодня женщина впервые ощутила на себе это, когда Саша выразительно посмотрела на неё и протянула «Ида», требуя подробностей, а не отшучиваний.       — С Феодорой. С Савельевой Феодорой. Бабушкой Триш. По отцу, — нехотя пояснила Ида, решив, что хоть с кем-то она должна быть полностью откровенной. Даже если потом её история станет основой для рассказа.       Внушить себе, что она делится своей жизнью на благо чужому таланту, оказалось куда проще, чем признать, что ей до боли хочется быть хоть с кем-нибудь полностью откровенной. Чтобы её видели такой, какая она есть, без прикрас.       — И почему у тебя такие отвратительные отношения с бабушкой собственного ребёнка? Раз уж ты называешь её бесом? Или же всё-таки дьяволом? — спросила Саша с иронией.       Ида не услышала в её словах ни издёвки, ни желания объяснить, что то или иное действие неправильно — так очень часто говорила Люся, которая даже не замечала за собой, когда впадала в амплуа нравоучителя. И оттого Иде стало немного проще говорить. Откинувшись на спинку стула, она весомо так припечатала:       — Раньше я думала, что мы с ней ненавидим друг друга. Я даже в город вернулась только чтобы её позлить.       Саша вскинула голову, отложив в сторону карандаш, которым то и дело что-то записывала:       — А теперь?       — А теперь думаю, что мы с ней слишком хорошо знаем и понимаем друг друга, чтобы любить.       Обед давно миновал, а Ида продолжила скупо, но всё-таки достаточно детально рассказывать о своей жизни, ведь Ирина была лишь кусочком в пазле, что привёл к сегодняшнему дню.       Она рассказала о том, как после встречи с Ириной вернулась в театр, где её ждал Андрей, с которым у них были планы. В своём рассказе она ограничилась фразой:       — У нас случилась неприятная сцена, — оставив за бортом оры, крики и драку. Рассказывать Саше о том, как она пыталась выцарапать ему глаза, пока он целовал её и говорил ей в лицо гадости, Ида не стала. Нормальные люди не целуются во время драки и не бьют друг другу об голову бутылки с вином.       Андрей хотел устроить романтический вечер в гримёрке театра. Но не вышло.       Нет, они не переспали, Ида ушла в какой-то момент с гордо поднятой головой и оставшейся бутылкой вина, кинув ему напоследок:       — Какая же ты всё-таки мразь, Андрюша.       Потом была авария, рассказ о которой Ида подвела, как маркером, культовой фразой:       — У нас в стране две проблемы — дураки и дороги. А пьяные дураки на дороге ломают жизнь и себе, и людям.       Затем она пропустила несколько лет из своей жизни и перешла к смазанному, не слишком детальному и даже немного позорному рассказу о Кеше и незапланированной беременности. И, похоже, она впервые хоть кому-то честно, без прикрас, сказала правду:       — Не для карандаша будет сказано, — Саша, поняв намёк, тут же отложила карандаш и во все глаза уставилась на Иду, — Отец Триш — наркоман. И да, я знала о том, кем он был.       Слова прозвучали как приговор. Так, словно то, кем является один из родителей, может характеризовать ребёнка. Словно диагноз заболевания. Отец — наркоман, мать — алкоголичка. Ничто из этого не характеризовало Триш как человека, но было поводом, чтобы общество могло считать её ущербной. Неполноценной. Проблемной.       Ида боялась увидеть в глазах Саши осуждение. Ведь она девушка из благополучной семьи. По крайней мере, такой образ вырисовывался у Иды при взгляде на её родителей. Отец строитель, мать гадалка — звучит куда лучше.       Однако Саша лишь горько и с пониманием улыбнулась. Так, как может лишь человек, переживший на себе нечто подобное.       — Мой дед алкоголик. Жуткий алкоголик с нотками лудомании. Мой второй дедушка тоже не лучше. У меня мама одно время боялась, как бы Дар не пошёл по их стопам, — Саша почесала шею. — Что до Савельева… Он лечится?       — Что-то вроде того… — уклончиво ответила Ида, но, наткнувшись на непонимающий взгляд Саши, всё же пояснила: — Лечить можно того, кто хочет лечиться.       — А он не хочет? — понимающе спросила Саша.       — В точку, — щёлкнула пальцами Ида.       — Бедные его родители. Не представляю, как бы я себя чувствовала на их месте.       При упоминании родителей Попугая Ида вновь вспомнила уставший взгляд Феодоры, которым та смотрела на неё, стоя на порожках полицейского участка, и женщину всю передёрнуло.       — В общем, вернёмся к сегодняшней ночи, — перевела она тему и пустилась в рассказ о том, как прошло её раннее утро.       Его девизом можно было назвать вымышленное слово «заниматерное», от «занимательного, доведённого до матерной крайности».       Придя в полицейский участок, женщина осознала всю степень своей непродуманности, а тут ещё и присутствие Ирины как обухом по голове ударило вкупе с тем, что Триш не отвезли домой, как Ида договаривалась, когда ей позвонили вечером.       Войдя в крохотное помещение, Ида настолько охренела, что прошла, наверное, целая минута полной тишины, прежде чем она сорвала дочь с колен Ирины и только потом обратила внимание на строчащего рапорт лысого полицейского, который выглядел довольным, как кот, обожравшийся свежего мяса, и на клюющую носом женщину в штатском, что засыпала, сидя на стуле у зарешёченного окна. И на волонтёров, с которыми блуждала по улицам субботним вечером. Тоже уставших и не сказать чтобы счастливых. При одном лишь взгляде на них, Иду обожгло чем-то очень похожим на стыд, и лицо у неё раскраснелось. Бедные люди… Они-то в этой драме вообще ни причём.       На Диму и Люсю, что волком смотрели из-за решётки, Ида даже смотреть боялась. Эти двое теперь уже точно запишут её в список своих врагов. И если после сегодняшнего няня не уволится, можно считать, что Бог есть, и идти ставить свечки во всех храмах мира.       Другую такую же хорошую и терпеливую няню женщина ведь точно не найдёт.       Однако, прежде чем Ида даже успела поздороваться с людьми, собравшимися здесь исключительно по её то ли вине, то ли воле, Ирина подскочив с лавки и, уперев руки в боки, начала орать.       Громко и с таким душевным надрывом она обвиняла Морину в том, что та украла ребёнка у Андрея и не даёт тому общаться с единственной дочерью. Своим криком она даже разбудила спящую у окна женщину.       А Ида так и остолбенела просто не зная, что ей делать и как реагировать. На кого орать и надо ли это вообще?       Тем временем, пока Ирина разыгрывала этот страдальческий театр одного актёра, с другой стороны к Иде подошла женщина, что спала у окна, и, представившись представителем опеки, принялась спрашивать у женщины, как та себя чувствует и как относится к сложившейся ситуации, попутно донося мысль, что всем им нужно к психологу, ведь после подобного непременно может случиться какой-нибудь посттравматический синдром.       — Да заткнись ты уже наконец, — Ида повысила голос на Ирину и, повернувшись к женщине из опеки, представившейся, кажется, Елизаветой Сергеевной, спросила: — Вы это о чем?       — Как же, — изумилась женщина, — родной дядя сговорился с няней, чтобы похитить ребёнка!       Ида моргнула. Раз, другой, третий. Пытаясь переварить услышанное, что получалось с трудом, ведь Ирина всё не унималась, и даже Елизавета Сергеевна попросила ту немного помолчать. И Ирина это сделала, но не из-за авторитета просьбы, а потому что её ребёнок, лежавший в переносном автокресле-люльке, вдруг проснулся и тоже начал орать.       Так что задать вопрос у Иды получилось только тогда, когда жена Андрея со словами, что её маленький пупсичек хочет кушать, ненадолго вышла из кабинета, продолжая буравить Иду гневным взглядом.       — Вы это о чём таком вообще говорите?       В вакууме тишины, образовавшемся после плача ребёнка, слова Иды прозвучали громом. Товарищ полицейский, который до этого на Иду внимания особо не обращал, что-то с упоением записывая на бланках, поднял голову от стола и произнёс:       — Сейчас допишу, а вы распишетесь, — выглядел он при этом довольным и радостным.       Ида покачала головой:       — Я ничего не буду подписывать, пока вы мне не объясните, что происходит, — и, скосив под дурочку, добавила. — И выпустите мою няню и брата! Почему вы их за решётку посадили?       — Потому что воровство — это преступление, — назидательно ответил полицейский, с которым Ида уже общалась. Тот самый, что не хотел принимать у неё заявление. Теперь он выглядел совершенно иначе и буквально упивался моментом своего превосходства. — А кража ребёнка с целью шантажа и выкупа — это ещё более опасное преступление.       — Да не делал я ничего подобного! — крикнул Дима и в сердцах ударил кулаком по решётке.       — А вас, гражданин, я попрошу не повышать голос на представителя правопорядка, — всё так же противно обратился он к Димке.       Сидящий за решёткой брат впечатление на Иду производил, мягко говоря, странное. Заросший, в полинявшей футболке, с синяком на предплечье.       — А что ему ещё делать, если вы отказываетесь слушать? — спросила Люся, сидевшая на лавке за спиной Димы.       — Вы, гражданка Селёдка, тоже не нарывайтесь. Содействие при похищении — это, знаете, тоже преступление.       — Вы что, опять? — возмутилась Люся. — Мне вам сколько раз говорить, что меня в городе не было? Я только в субботу прилетела!       — Ваш самолёт приземлился в пять утра, — настаивал мужчина. — У вас было предостаточно времени, чтобы доехать до дома, вывести девочку из квартиры и вернуться обратно к аэропорту.       — Вы камеры проверяли? — спросила Люся, и тут Ида только её разглядела. На губе у девушки красовался внушительный кровоподтёк.       — Не переживайте, мы запросили записи с видеокамер. И нам их скоро предоставят, — ответил ей полицейский и нагнулся под стол, выдёргивая вилку чего-то из удлинителя и вставляя туда другую.       — Вы их что, били? — неверяще и почти шёпотом спросила Ида.       Мужчина от неожиданности резко выпрямился, ударившись головой об стол. Потирая лысину, он во все глаза уставился на Иду.       — Вы за кого меня принимаете?       — Ни за кого. Я задала вопрос, не более.       — Вы хоть понимаете, что спрашиваете?       — Что вижу то и спрашиваю, — ответила Ида, начиная вновь кипятиться.       — Да уж, дамочка, — покачал головой полицейский, — я ещё в нашу первую встречу понял, что вы немного туги умом. Раз уж у себя под носом такой заговор не разглядели.       И он поцокал языком, как воспитатель в детском саду, сильно разочарованный непослушными детками.       — Вы на мой вопрос ответите или нет? — прошипела Ида, подавшись вперёд. Елизавета Сергеевна предостерегающе похлопала её по руке, но Ида лишь отмахнулась.       Полицейский обвёл глазами кабинет и, увидев волонтёров, что жались к стенке, зло махнул им рукой и попросил их последовать на выход, ведь их помощь больше не требовалась. Те, следуя то ли букве закона, то ли не желая участвовать в дальнейших разборках, поспешили ретироваться. Но стоило им только выйти за дверь, как та тут же распахнулась, и в кабинет со спящим малышом на руках влетела Ирина, чем вызвала всплеск эмоций у полицейского.       — Женщина, сколько раз мне повторять? Вы можете быть свободны!       — Я отсюда без Триш не уйду! — воскликнула Ирина. — Как я могу бросить свою кровиночку?!       У Иды от этих слов дар речи пропал. Какая, к чёрту собачьему, кровиночка?       И она, наверное, взорвалась бы, но тут уже Елизавета Сергеевна не стерпела и прозвучала голосом разума в этой клоаке абсурда:       — Ирина Игнатьевна, я же вам говорила, без теста ДНК вы и ваш муж не имеете к ребёнку никакого отношения.       — Как не имеем? — возмутилась она, и ребёнок на её руках вновь проснулся и захныкал. — Она спала с моим мужем! Да вы только посмотрите на Триш, она же вылитая копия Андрюши-младшего!       И, развернув своего хнычущего ребёнка, она принялась показывать его всем. Триш, которая все это время стояла возле ног Иды, поморщилась и произнесла:       — Неправда! Я не мальчик! Я девочка! И вообще я не копия. Копии на принтере делаются.       Кажется, в этот момент у Иды окончательно отказал мозг. Всего происходящего оказалось так много и всё это было так неприятно…       А тут ещё полицейский всё-таки смог выпроводить Ирину, угрожая ей тем, что привлечёт её по статье за то, что она мешает ему вести следствие, и та всё же вышла за дверь, причитая о том, что она куда более хорошая мать, чем Ида. Елизавета Сергеевна последовала за ней, наверное, чтобы объяснить, что без бумажки все крики Ирины — это просто возгласы букашки. Однако последним, что Ида услышала, прежде чем дверь закрылась, было то, как Ирина пыталась убедить представительницу опеки, что Триш с отцом будет лучше и что она, Ирина, будет лучшей матерью, ведь только лучшие могут родить столько, сколько она, и опыта воспитания у неё на целый детский сад.       Когда дверь закрылась, полицейский, имя которого Ида всё никак не могла вспомнить, попросил Иду сесть. Что она и сделала, потому что стоять стало как-то тяжело. Так ещё и колено заныло, напоминая о себе.       Тем временем Триш, чтобы успокоить мать, произнесла:       — У дяди синяк из-за того, что вчера он ударился о дверь, когда диван заносил. А Люся упала, когда я побежала к озеру посмотреть на уточек.       Что ж, хоть что-то хорошее. Иде показалось, что внутри неё что-то вновь сломается, если она узнает, что из-за неё били дорогих ей людей. Достаточно и того, что карьера Люси теперь стояла под большим вопросом. Какова вероятность, что волонтёры не наделали фоток и не слили их в сеть?       — Понятно, — ответила дочери Ида и похлопала ту по спине, скорее чтобы успокоиться самой, чем успокоить Триш.       Полицейский же успел подписать протокол и, протянув его Иде, принялся складно излагать своё виденье произошедшего. В его представлении дядя с няней решили заработать на Иде. Няня прилетела в город, вывела ребёнка из квартиры, отдала дяде, и они держали ребёнка у него в квартире. В парк они сходили, чтобы ребёнок ничего не понял. А тем временем готовили коварный план, чтобы выманить деньги у убитой горем матери.       Ида всё это слушала молча, осознавая две простые истины: дело пахнет дурно сваренной кашей, которую ни съесть, ни свиньям вывалить нельзя, так ещё и разгрести самой не получится. Ведь мужчина напротив вцепился в свою версию мёртвой хваткой, и просто забрать заявление не получится.       Пока полицейский, упиваясь своей мнимой гениальностью, подталкивал к Иде документы, не слушая Диму кричащего из-за решётки, что всё это бред собачий, Ида вспомнила про Савельева и его знакомых в полиции. А ещё поняла, что, если дело не замять сейчас, в этой точке, которая и так слишком похожа на болотце, дальше будет только хуже и совершенно не смешно.       Когда Ида говорила Люсе про полицию, она не верила, что может дойти до такого. В реальности видеть брата за решёткой — это страшно. Страшнее только осознавать, что цепную реакцию запустила она сама.       Прочистив горло, Ида попросила:       — Можно я пойду покурю?       Полицейский понимающе усмехнулся и ответил:       — Да-да, конечно.       Оставив сонную Триш в кабинете, Ида вышла на улицу, миновав маленький коридорчик. Она ожидала, что там её будут ждать Ирина и представительница опеки, но Елизавете Сергеевне удалось спровадить жену Андрея и тем самым вызвать у женщины чувство благодарности.       Елизавета Сергеевна сидела на пороге здания, подложив под попу папку с документами, и Иде пришлось обойти её, чтобы спуститься. Отойдя к урне, Ида достала пачку сигарет и закурила. Она успела сделать несколько затяжек, прежде чем представительница опеки спросила:       — А то, что говорила Ирина Игнатьевна, это правда?       Ида обернулась и во все глаза уставилась на неё. И, наверное, её взгляд вызвал у женщины дискомфорт, потому что она принялась оправдываться:       — Понимаете ли, я здесь только из-за неё. Точнее, во многом из-за неё. Она заявилась в полицейский участок и принялась кричать, что ребёнка нужно отдать ей. Потому что Триш — дочь её мужа. Но никаких доказательств у неё не было, да и в свидетельстве о рождении стоит прочерк.       Ида хмыкнула и решила разобраться хотя бы с этим вопросом без помощи третьих лиц:       — Я спала с её мужем задолго до рождения моей дочери. И результаты теста ДНК у меня есть. Если надо, могу предоставить.       Елизавета Сергеевна с каким-то даже облегчением выдохнула:       — Было бы прекрасно. Всё-таки вызов был, и мне нужно отчитаться. Бумажки и всё такое.       Ида кивнула:       — Вам в электронном виде или?..       — Как вам удобно, — махнула рукой женщина. — А касательно всей ситуации…       — Это неудачная шутка, которая вылилась в проблемы, — перебила её Ида, и глаза Елизаветы Сергеевны округлились от удивления.       — Подождите, но ведь…       — Никакого похищения не было.       — Слушайте, тогда почему вы об этом не сказали сразу? — на лице Елизаветы Сергеевны отразилось недоверие.       — Сомневаюсь, что если я хоть что-нибудь скажу ему, — начала Ида, имея в виду безымянного полицейского, — он мне поверит и закроет дело, да отпустит нас по домам со словами «шуруйте отсюда с господом».       — Вы уверены? — переспросила Елизавета.       — Более чем, — кивнула Ида.       — Тогда пока не заходите. Я попробую поговорить с Геной. У нас с ним достаточно неплохие отношения, я как-то помогла ему оформлять разрешение на продажу квартиры.       И, жестом приказав Иде стоять на месте, Елизавета Сергеевна поднялась и унеслась обратно в здание — вести разговор с человеком, в желание которого замять дело Ида просто не верила. Особенно после всего того, что она наговорила этому Гене в субботу и какими карами небесными она ему угрожала, если они не найдут её ребёнка.       Поэтому, закурив вторую сигарету и мысленно убедив себя в том, что помощь Савельева куда весомее возможных последствий и его требований, женщина набрала номер телефона.       Вот только она не подумала, что трубку может взять не он…       Первой мыслью Иды, когда она услышала в трубке голос Феодоры, было бросить эту трубку в урну и поджечь.       — Привет, а я всё думала, когда же ты позвонишь. Даже телефон у Илюши взяла. Что, не можешь найти нашу внучку?       А ведь женщина считала, что это утро уже не может стать хуже. Но, как говорится, нет предела совершенству, нет дна, которого нельзя пробить и нет горы, с которой нельзя свалиться. Зато есть то поганое утро из квинтэссенции всех проблем Иды Мориной. Не хватало что разве Кеши и Андрюши, которые прилетели бы на голубом вертолёте и показали бы ей бесплатно кино.       В тот момент Иде стоило большого труда взять себя в руки и спокойно, без драмы в голосе, попросить:       — Позовите дедушку Триш к телефону. Пожалуйста, — последнее слово Ида буквально выдавливала из себя.       Феодора на том конце сети изумлённо хмыкнула:       — О, какие мы вежливые, — и замолчала на несколько секунд, словно обдумывая просьбу Иды. — Извини, но нет. Я не буду его будить. У Илюши сегодня была очень сложная операция, и он вернулся домой только за полночь. В его возрасте это весьма неполезно.       — Вау, какие мы заботливые, — хмыкнула Ида, не удержав яда при себе. — Но он мне нужен. Так что разбудите.       — Бегу и падаю. Только пятки вазелином смажу. Хотя подождите, тут целая полоса препятствий из банановых шкурок. Наверное, не получится.       — Это не смешно! — сквозь зубы процедила Ида, с силой вжимая окурок в перила, чтобы затушить.       — А кто сказал, что я шучу? — с наигранным изумлением спросила Феодора, и Ида даже представила, как та невинно пожимает плечами. — Кстати, как там продвигаются поиски внучки? В посте писали, что она сбежала из дома рано утром. Что, ты настолько замучила бедную девочку, что она решила уйти?       От этой «бедной девочки», произнесённой елейным и полным сострадания голоском, Иду аж передёрнуло.       — Хватит ломать комедию, — сдерживаясь, попросила Ида. — И позовите…       — Я ничего не ломаю! — вспылила Феодора, которой никогда надолго не хватало. — И никого звать не буду. У Ильи была тяжёлая операция, он перенервничал. Вернулся домой, а у него давление под сто шестьдесят скакнуло. Он выпил таблетки и лёг спать. Я не буду его будить. Не хватало мне ещё и мужа из-за тебя от сердечного приступа откачивать.       Удивительное дело, но она не кричала и не визжала, как обычно, а говорила тихо и зло, как мать публично отчитывает ребёнка так, чтобы этого никто не заметил. И этот контраст с её обычным сильно истеричным поведением Иду словно бы немного отрезвил.       — Но мне нужна помощь, — как-то даже растерянно произнесла она.       — Не могут найти девочку? — теперь уже без издёвки в голосе произнесла Феодора. Похоже, немного всё-таки проникнувшись беспомощностью Иды.       — Да нет, дело не в этом, — ответила Ида и, достав из пачки очередную сигарету, вновь закурила, решаясь на то, чтобы попросить помощи. Прекрасно понимая, что Феодора не тот человек, что поможет ей безвозмездно. Скорее всего, Савельева выкрутит всё в свою пользу. Но стоило только вспомнить Диму за решёткой, как все сомнения сдуло морским бризом. Мягко, но решительно.       Выпустив облачко дыма в сизый рассвет, Ида выдала Феодоре сжатую версию событий выходных, а, когда она закончила, мать Попугая удивлённо так произнесла:       — Нет, я, конечно, с первой встречи поняла, что ты дурная, но чтоб настолько…       Ида скривилась от её слов, но придержала язык, чтобы не высказать так и цеплявшийся к нему комментарий о наблюдательности Феодоры и понимании того, что её сын наркоман чуть ли не со школьной скамьи.       — …Тебе нужно было ещё в субботу к нам приезжать, я бы давно позвонила Филатовой, у её мужа после ухода на пенсию подвязок много осталось в полиции, и мы бы это дело замяли. Ладно, жди, я ей позвоню, и мы что-нибудь решим.       — А цена? — спросила Ида, прежде чем та успела положить трубку.       — Что, не веришь в мою безвозмездную помощь? — усмехнулась Феодора.       — Я, конечно дура, но не настолько, чтобы верить вам.       — Циничная же ты сука, Ида. Даже не представляю, что Кеша мог в тебе найти.       — Так что с ценой? — настояла на своём Ида. Ей нужно было сразу обговорить условия, подписывая этот жабно-попугаечный пакт. Не хотелось покупать кота в мешке, а, открыв, узнать, что в нем сидит гадюка.       — Мы всей семьёй поедем к Кеше, конечно же, — словно само собой разумеющееся ответила Феодора.       От чего бежала, на то и напоролось.       — И что, вы даже не попытаетесь отнять у меня дочь? — с издёвкой спросила женщина.       — А зачем оно мне надо? — искренне удивилась Савельева.       — Ну как же, — саркастично хмыкнула Ида. — Нравоучить, наказать, показать своё превосходство и важность.       Ответом ей стала гробовая тишина на том конце сети, словно бы Феодору огорошило подобное заявление. И пока белый шум давил на уши, Ида успела испугаться, что так всё и закончится и ей придётся расхлёбывать кашу самой.       Но тут её слух резанул короткий смешок.       — Да уж, — Феодора прочистила горло. — Ты слишком высокого мнения о своей персоне. Зачем мне создавать себе проблемы, чтобы наказать тебя? Головой-то своей подумай. Я не слишком-то люблю эту девочку, чтобы взваливать на себя ответственность за неё. Мне сына хватает.       — Вы ведь даже не дали себе шанса её полюбить, — ответила Ида и удивилась сама себе.       — Нет, не дала, — согласилась Феодора. — А зачем оно мне? У меня есть сын. Плохой он или хороший — это неважно, я всё равно его люблю.       — А она его дочь, — возразила Ида.       — Это тоже неважно, — отмахнулась Феодора, но, немного помолчав, вновь продолжила: — хотя знаешь, у меня есть подруга, и мы с ней часто разговаривали на эту тему. У неё есть дочь и трое внуков. И она в них души не чает. Во внуках, а не в дочери. После рождения первого она просто переключилась на них, направив на внуков всю свою любовь. А дочь всё, уже получила свою порцию любви. Для меня же этого чуда не случилось. Кеша — он мой сын и навсегда им останется. Он моя ответственность, и ради него я готова на всё. А его дети — это его ответственность. Его и твоя. То, что он не способен взять на себя ответственность, не означает, что я должна брать её вместо него.       — Интересная логика, конечно, у вас, — хмыкнула Ида.       — Уж какая есть. Ну что, мы заключили сделку?       — Да, — нехотя ответила Ида, мысленно подписывая пакт.       — Отлично. Жди.       Феодора первой положила трубку. А Ида, потушив сигарету, закурила ещё одну. А потом ещё. В последнее время она курила больше, чем обычно. Намного больше.       Кажется, она выкуривала уже третью сигарету, когда из-за двери старенького полицейского участка показалась Елизавета Сергеевна и попросила Иду войти в кабинет и поговорить с Геннадием Даниловичем — так, оказывается, звали полицейского.       — Не переживайте, — подбодрила её женщина, в качестве дружеского жеста похлопав по руке. — Он понял ситуацию.       — В общем, — подытожила свой рассказ Ида, — пока я сидела с ним и объясняла, что всё происходящее лишь нелепая шутка, Геннадию Даниловичу позвонил кто-то вышестоящий и попросил замять дело. Что, собственно, он и сделал. Мы всем семейством дружно подписали документ о том, что не имеем друг к другу никаких претензий и все вместе сфотографировались в полицейском участке. Фото, надо сказать, получилось так себе. А я теперь счастливая обладательница парочки-другой направлений к детскому и семейному психиатру. Елизавета Сергеевна впихнула их мне со словами, что она не может ничего не сделать. Ещё попросила явиться на несколько консультаций и прислать документы по ДНК-тесту. Но это уже так мелочи… Классная она девочка, понимающая.       — Знаешь, — заметила Саша, в очередной раз затачивая карандаш — где-то в процессе разговора она попросила точилку у официанта, — это немного, самую малость, противоречит твоим словам о подшиве дела.       — Ты это о чем? — непонимающе переспросила Ида.       — Да о том, что ты сказала мне по телефону. Я, честно говоря, представляла более патовую ситуацию.       — Да я, наверное, на эмоциях была, вот и сказала, что думала. Злит меня вся эта ситуация. Димка обиженный домой уехал. Ещё бы, он в полицейском участке никогда не был. Люся расстроенная из-за всего случившегося — трясётся, что информация может попасть в сеть, и её потом ни в одну нормальную семью не возьмут. Да тут ещё и Андрей мой телефон раздобыл.       Ида подняла смартфон и показала экран, на котором было уже под тысячу звонков с незаписанного номера.       — Без понятия, откуда он номер достал, я его после аварии сменила. Теперь, наверное, придётся снова менять.       — Настойчивый товарищ, — выдала Саша, брезгливо поглядывая на экран, когда на нем вновь загорелся звонок.       — Ага. Первый раз позвонил, когда мы с Люсей садились в машину Феодоры. Я не говорила, что она забрала нас из полицейского участка?       Саша отрицательно покачала головой.       — В общем я тогда механически, даже не глядя на экран, ответила на звонок. И сразу бросила трубку, когда услышала его «привет». А он с тех пор и звонит.       — Может, заблокировать номер? — предложила Саша.       — Я так с первым и поступила. Но он начал звонить с другого.       — А дочь где?       — У Савельевых вместе с няней играет с дедушкой, — и, открыв галерею, Ида показала присланное Люсей фото, где дедушка с внучкой, сидя на веранде, строили башни из кубиков. Саша умилённо улыбнулась, увидев девочку.       — Она у тебя красивая.       — Да, действительно, — кивнула Ида.       Пока они сидели в баре, на город плавно наползал вечер, и женщина с удивлением заметила, что было уже около семи часов. И получалось, что с того момента, как Ида уехала от Савельевых, прикрывшись необходимостью поработать, а под постоянное жужжание пил работать невозможно, прошло уже больше десяти часов. Часов, которые она хотела провести в одиночестве, а на деле больше половины времени проговорила с Сашей. И не сказать, что ей это не понравилось. Всё же Клевер была очень уютным человеком. Комфортным и удобным, но в хорошем смысле.       Бар же за это время успел наполниться людьми — за другими столиками теперь сидели шумные компании, которые немного разбивали ту тихую камерность, которая была здесь с утра.       Ида думала предложить Саше перейти в какое-нибудь другое, более тихое местечко, и по-человечески поговорить о Серёже. Все же ей было стыдно, что она так глупо спалила его. Но тут телефон Саши зазвонил, и она, достав его из кармана джинс, тихо ругнулась и, извинившись перед Идой, ответила на звонок.       — Да, Нин. Нет, я не дома. А ты что, уже пришла? Блин, извини, я скоро подъеду.       По Сашиным словам женщина поняла, что никакого дальнейшего разговора не получится. Саша положила трубку и со слегка сконфуженной улыбкой произнесла:       — Извини, мне пора.       — Ничего страшного, — махнула рукой Ида. — Друзья ведь на то и нужны чтобы встречаться. Общаться.       — Выслушивать их пьяные душевные стенания, — сострила Саша.       — И это тоже.       — Ты сейчас домой? — спросила девушка, жестом подзывая официанта, чтобы попросить счёт.       — Нет, к Савельевым. Я пока не готова пойти домой. Боюсь, что удушу мать во сне её же ночнушкой, настолько меня всё злит. Хотя ноутбук всё же забрать нужно. Работу никто не отменял.       — Понимаешь теперь, каково было твоему брату, когда ты посылала странных личностей на порог его дома?       — О, и ты туда же! — Ида взмахнула руками и громко на весь бар произнесла: — Ну-ка, вы все, киньте в меня камень, если вы тут без греха.       Все собравшиеся посмотрели в её сторону. Кто-то ухмыльнулся, кто-то предложил кинуть салфетку.       Саша же лишь улыбнулась и ответила:       — Знаешь, если бы я каждый раз дистанцировалась от матери в ответ на её выходки, возможно, мы бы уже давно не общались в принципе. Один только случай, когда она отправила нас в дождь копать петров крест. Это такое растение с огромной корневой системой, похожей то ли на гриб, то ли на волос с большими, но очень хрупкими чешуйками. И вот мы сначала его копали-копали — а он огромный и хрупкий, постоянно обламывался, — а потом мы его с братом мыли в ледяной воде, потому что под каждой этой чешуйкой была земля, и её нужно было оттуда достать, чтобы мама могла сделать настойку. И пока мы с Даром отмывали грязь в ледяной воде, мама сидела дома и дочищала корни зубной щёткой. Неудивительно, что после этого случая брат всеми правдами и неправдами избегает таких трудовых повинностей.       — И сколько вы их мыли?       — Семь часов, стоя в ледяной луже. Потому что эта мадам не пустила нас мыть корни в доме — канализацию землёй забьём. А земли там было в пять раз больше, чем корней. В общем, мы сначала устроили у бабушки в огороде озеро, а потом прокапывали чуть ли не Венецию, чтобы отвести воду с участка. После чего Дар сказал, что он в жизни больше не возьмёт лопату в руки.       — Интересное у вас семейство, однако, — протянула Ида, а Саша в ответ рассмеялась.       — Это ещё ничего. Вот когда Дар в компании со своими музыкантами отсасывали воду из бассейна...       — Что, прости? Ты, наверное, формулировку не так выбрала?       — Если бы. Всё, наоборот, очень точно: они ртами отсасывали грязную воду из бассейна. Потому что он очень медленно сливался, а кто-то из них вспомнил физику и систему с сосудами, — в этот момент наконец подошёл официант, и Саша, попросив счёт, продолжила: — Вот нарезали они, значит, шлангов, накидали их в бассейн и принялись сливать воду. Нахлебались они, конечно, знатно, зато бассейн быстро слили. Я потом ещё долго шутила на тему, что мой брат может качественно осушить болото.       Представив эту картину, Ида сначала подавилась воздухом, а потом её прорвало на истеричный смех. И она вдруг поняла, что то, о чём говорит Саша и то, как она об этом говорит, действительно смешно. В отличие от танцоров на лестнице Димы, которые перепугали его до чёртиков.       Вскоре Саша расплатилась и ушла, предложив встретиться завтра и поболтать, на что Ида ответила согласием. Саша, как настоящий автор, забрала все свои записи с собой, и Иде стало даже интересно, напишет ли она что-то эдакое по мотивам её жизни или же нет. Всё же она дала ей добро. И грех было бы не воспользоваться такой драматичной историей в своих целях. Людям же нравится иногда почитать про чужие проблемы с башкой.       Ида ещё долго сидела в баре, наблюдая за людьми. Они веселись и пили. Их жизнь била ключом. Жизнь же самой Иды напоминала ей самой застоявшееся болото, которое срочно требуется отсосать.       Погрузившись в раздумья, она ещё некоторое время продолжила сидеть за столиком. В какой-то момент к ней даже подсел парень — тот, что предложил кинуть в неё салфетку, — и Ида с ним немного пофлиртовала, но, когда он предложил заказать ей пивка, был послан далеко не лестными словами в далёкие-далёкие страны. И парень, в отличие от Иды, оказался разумным и не стал вступать с ней в спор и просто ушёл. Наверное, у него сработал инстинкт самосохранения.       Больше к ней никто не подсаживался. А ей было и не нужно. Вряд ли какой-нибудь обычный парень из бара мог понять её тонко-токсичную душевную организацию, где от ненависти до любви не просто шаг, а взгляд или иногда даже вздох.       Андрей всё не унимался и звонил, а количество пропущенных на телефоне уже перевалило за тысячу. Это сколько же у него свободного времени на этих его гастролях?       С одной стороны, Иде было интересно, что эта тварь может ей сказать. А с другой — она понимала, что, если не хочешь наступить на грабли, просто не ходи там, где они могут лежать. Собравшись с силами, Ида и этот номер отправила в блок.       Ведь Андрей был действительно последним человеком, с которым она хотела бы разговаривать в этот день, на этой неделе, в ближайший месяц… или, пожалуй, всё-таки в ближайшее десятилетие.       Ида просидела в баре до полуночи. И когда поняла, что её родители уже, скорее всего, спят, вызвала такси и поехала домой. Она тихонько пробралась в квартиру, забрала свои вещи и на том же такси отправилась к Савельевым: ждать, когда Феодора скажет, что пора бы уже навестить папулю. И надеяться, что хуже быть уже не может.