Под октябрьским дождем

      Я смотрел в эти лица И не мог им простить Того, что у них нет тебя И они могут жить

      Она выбегает мне навстречу, почти летит. В ярко оранжевой куртке, едва накинутой на плечи она похожа на маленькое солнце. Допиликала свою глупую песенку и с громким щелчком закрылась тяжелая металлическая дверь подъезда. Любопытные прохожие беззастенчиво на нас пялятся. Но ей все равно.       Она стоит так близко, что я могу сосчитать ее немногочисленные золотистые веснушки. Два, три, семь. На самом дне глаз цвета тягучей карамели я вижу искорки, похожие на звёзды. Но их тут же перекрывает отражение моих, черных. Я почти ненавижу себя за это.       Её светлые волосы слегка потемнели, став почти русыми. Очень короткие, спутавшиеся, но для меня нет ничего дороже. Хочется провести по этим волосам своими пальцами, ощутить их. Но я одергиваю себя — не моими руками. Только не этими, оскверненными магией некроманта. — Я пришел жить в твой мир, — говорю, ухмыляясь, чтобы она ничего не заподозрила, говорю, обнажая свои белые клыки, чтобы не забывала, с кем имеет дело, — …Насовсем!       Она улыбается. Она почему-то рада. Возможно только потому, что пришло напоминание из ее разлюбимого королевства. Как осколок. А возможно просто рада мне. Ведь мы друзья?..       Вручаю ветку, усеянную белыми цветами. Мои безобразные кисти касаются ее рук, но она не отнимает их, лишь шепчет тихое «Спасибо!»       Я с жадностью ловлю каждый звук, пожираю глазами каждое движение ее нежных губ. Я знаю, что эти губы могут говорить отвратительные правдивые вещи, что аж вешаться хочется. «Ты никого больше не предашь, некромант. Я убью тебя, подонок. Предатель, сволочь, гад, мерзавец!»       Я знаю, что эти губы могут послать куда подальше. Но сейчас они лишь выговаривают благодарность, словно я что-то сделал великое и прекрасное, а ведь просто пришел и вручил эту несчастную ветку, завернутую в целофан.       Я старше ее. Когда-то я сказал ей, что маги вне возраста. Конечно это так, но невозможно просчитать точно как пойдет время в королевстве. Из-за нашествия Саранчи сейчас оно полетело с ускоренной силой, ведь толстый мир слетел, как слетает шелуха, как отрываются корки с ран.       Лена осторожно снимает мокрый от дождя пакет и как-то завороженно дотрагивается до ближайшего лепестка самыми кончиками подушечек пальцев, нежно проводя ими по жёстким переплетениям тканей. Глаза ее затуманиваются, взгляд становится мечтательным…       …Её образ преследовал меня везде. Я просто не мог выкинуть его из головы. Пытался ее забыть, убеждая себя, что она мне ни капли не нужна, что это всего лишь привязанность, которая со временем пройдёт. Запивал свои горести вишневой настойкой, распластавшись в огромной зале на каменном полу (она бы обязательно фыркнула свое «алкоголик»). Я упорно пытался отделаться от маленькой надоедливой девчонки в своей голове, а сам тратил чуть ли не больше половины всех своих сил на поддержание этого несчастного ростка. Одна часть меня почти заставил себя признать, что Лена мне не ценна, когда же другая страстно желала встречи. А для этого «рандеву» нужен был предлог. «Когда эта штука зацветёт, дай мне знать»       Оберон иногда бывал у меня и странно бросал на меня редкие, но сочувствующие взгляды. Я почти ненавидел его за это. Король все больше молчал и изучал, чем говорил, пока пьяный я, еле-еле держащий бутылку в руках считал. Одна секунда. Две. Время утекает сквозь пальцы. Я становлюсь старше. Она же наверное за это время не успела и завершить шага. Глоток. Второй глоток, третий. За это время можно смешно сморщить нос, как обычно она делала, когда была чем-то недовольна. Четыре секунды, десять. Минута.       Однажды он сел со мной рядом прямо на пол, по-турецки. В зале было темно и прохладно, и только тонкий луч из маленького окна проникал туда, хоть немного освещая мое логово и убежище. Даже этот луч похож на нее, подумал я тогда мельком. Я помню, с каким ужасом она смотрела из этого маленького окошка на убийство принца-деспота. В распахнутых глазах был почти первобытный страх вперемешку с отвращением. «— Ты что-то узнала? — Что ты убийца.»       Оберон сидел долго, уставившись в огромный, без огня, и от того осиротелый камин. — Она вернётся, — весомо сказал он. — Когда-нибудь. Обязательно.       У меня вырвался саркастичный смешок, который подлетел к потолку. Ну да, лет через тридцать она соизволит припереться в своих несчастных кроссовках. Ей быть может будет семнадцать, если не меньше. А я… … — Ленка, — начинаю легко, даже дерзко, хотя и немного нервно. Она отрывает глаза от цветка, мечтательная пелена уходит с её взора. — Лена… — голос становится серьёзнее. Я пытаюсь что-то сказать, стараюсь произнести то, что твердил постоянно у себя в голове, то, чему я боялся в начале признаться даже себе. Но слова не идут. Не хотят отрываться от меня и выходить, звучать. Как же это все нелепо!       Как маг я может и сильнее ее, и знаний побольше будет, но вот воля никогда не была моей лучшей стороной. Если бы не она, я был бы сейчас уже грудой мертвецов. Она меня спасла от самого себя. «— Но я ведь некромант. И надежды нет… — Именем Оберона — отпускай!»       Она слегка наклоняет голову, как-то несмело улыбаясь. Касается моих страшных ладоней своими, потрескавшимися, холодными и мокрыми, словно хотела выйти на изнанку. Она не требует продолжения, она понимает. Произносит тихо и почти жалобно: — Макс, пойдем домой, — переплетает пальцы и слегка тянет мои руки на себя, приглашая.       Как нежно звучит имя некроманта в устах мага дороги — честного и справедливого. И я поддаюсь.       Когда-нибудь слова родятся, их вырвет из меня нутро… Но сейчас я смотрю в любимые глаза и медленно растворяюсь под этим холодным октябрьским дождем.