Сёстры

Я не могу отвести взгляд от могилы. Я бы хотела, правда хотела, но я больше не властна над своим телом. Это тело, столько лет преданно выдерживавшее всю мою боль, сейчас предательски дрожит и, кажется, собирается развалиться на части. И чёрное платье кажется неудобным, и собранные волосы, кажется, сильно перетянуты. Я начинаю считать вздохи, как когда-то давно, будто в другой жизни, пытаясь отгородиться от реальности. Пытаясь сосчитать все горькие секунды этого горького дня этой моей горькой жизни. Один, два, три, четыре… Воздух входит в мои лёгкие и покидает их так, будто ничего ужасного не случилось, будто дышать – это совершенно нормально и правильно, когда она уже не дышит. Я пытаюсь не думать о её теле, маленьком и настрадавшимся, лежащем там, под землёй. Пытаюсь не думать обо всех упущенных возможностях, о жизни, что у неё – у нас – отобрали. - Любовь моя, - голос Аарона вырывает меня из моего спасительного паралича, заставляя вернуться на землю. Я пытаюсь вспомнить, как говорить и наконец-то отвожу взгляд, чтобы найти его прекрасные зелёные глаза. Не знаю, как бы я пережила это, если бы его здесь не было. Я вдыхаю и выдыхаю воздух, пытаясь сделать вид, что я в порядке. Что моё сердце не стучит как бешеное, что ноги не подгибаются. Я понимаю, что все смотрят на меня с ожиданием. - Касл спрашивает, не скажешь ли ты пару слов? – Аарон вновь приходит на помощь, а остальные будто боятся разрушить меня, произнеся лишь слово. Я отвожу взгляд, потому что не могу больше вынести бесконечную грусть в его глазах. Я знаю, что он переживает за меня, и это расстраивает меня ещё больше. Секунды растворяются в воздухе, и Аарон добавляет чуть тише. – Если ты не хочешь, это нормально. Ты можешь отказаться. Я отрицательно мотаю головой, удивившись, откуда у меня силы даже на этот маленьких жест. Мне казалось, что все силы уходят на сдерживание рыданий. Я должна что-то сказать. Я должна вспомнить, как складывать из букв слова, а из слов – предложения. Я заставляю себя сделать глубокий вдох, и чувствую нежное прикосновение к своей руке. Мне не нужно смотреть, чтобы понять, что это Аарон. - Я бы хотела… - я запнулась, язык не слушается, а мозг работает неправильно, предательски запутавшись в своих же извилинах. Все ждут от меня каких-то правильных, красивых слов. Все ждут от меня чего-то. Но мне хочется лишь упасть на землю и плакать, пока слёзы не закончатся и сердце не остановится. Я пытаюсь сглотнуть подступающие рыдания, спрятать боль, мешающую думать. Я поднимаю взгляд на остальных, едва различая лица за пеленой подступающих слёз. Кенджи, Касл, Назира и Хайдер, Брендан и Уинстон, Соня и Сара, Алия, Стефан… Выжившие члены Омеги Поинт и выжившие дети главнокомандующих. Здесь много людей, ведь пришли не только те, кто знал Эммелину лично, некоторые из них никогда с ней не встречались. Но я хочу верить, что все эти люди хоть немного понимают, какой невероятной она была. Я вновь думаю о том, как много было бы у Эммелины друзей, если бы у неё была эта простая возможность – заводить друзей. Я собираю свои мысли вместе, я заставляю свой рот открыться, а мозг – сформулировать хоть что-то стоящее. В гробовой тишине мои слова кажутся слишком громкими, неправильными и лишними, когда я пытаюсь снова: - Я хотела бы сказать что-то, что было бы её достойно. Что передало бы, какой сильной и смелой она оставалась до самого конца, несмотря ни на что. Какой невероятной и чудесной, и самоотверженной, и заботливой, и сопереживающей. Но я не знаю, как обратить это в слова правильным образом, потому что… - я делаю глубокий вдох, стараясь унять дрожь в голосе. Перевожу взгляд на небо. Я верю, должна верить, что она где-то там, больше не страдает. Так легче. – Потому что это невозможно объяснить словами. Я прикасалась к её разуму, а она – к моему так, что ни одно слово не опишет это. Я могу лишь сказать, что знаю, какой она была. И всегда, каждую секунду своей жизни, буду сожалеть, что так всё сложилось. Теперь слова льются из меня потоком, и я чувствую лёгкое облегчение от того, что смогла сказать хоть что-то. Я вижу нежность и сочувствие в глазах друзей. Аарон берёт меня за руку, но я не могу смотреть на него, иначе всё же разрыдаюсь. Но смотреть не обязательно, этот маленький жест каким-то образом придаёт мне сил и уверенности. Я пройду через это, потому что у меня нет выбора. - Наверное, у некоторых из вас могло сложиться неоднозначное впечатление о ней, - продолжаю я, вспоминая, как совсем недавно я кричала от боли на глазах у этих людей, а мир разваливался на части по вине моей сестры, - Я лишь хочу сказать, что она была так напугана, как никто из нас никогда не смог бы даже представить. Она мечтала о самых простых вещах: почувствовать своими пальцами тепло человеческой кожи, увидеть своими глазами небо, вдохнуть своими лёгкими свежий утренний воздух. Она не выбирала свой дар, как и все мы, поэтому на её месте мог оказаться каждый из нас. Так что я хочу попросить вас всех, в память о ней, жить так ярко и счастливо, насколько это возможно. И ценить каждую секунду своей жизни. – Я вновь делаю глубокий вдох, убеждая себя, что мне хватит сил произнести её имя, - Потому что Эммелина боролась до конца, не только за себя, но и за всех нас. И я прошу вас ценить всё, что мы обрели вследствие нашей борьбы. В память о ней. Я киваю медленно, будто каждое движение причиняет мне физическую боль. Хотя это почти правда, ведь если бы не лечение девочек и обезболивающие, вряд ли я смогла бы сегодня встать с постели. Это были даже не настоящие похороны, ведь похоронили её на следующий день после нашего возвращения, но я была без сознания до вчерашнего дня. Сейчас мы пытаемся сделать всё правильно, по-настоящему её проводить. Хотя ничего правильного в этом нет. Она должна была жить. Должна была смеяться, и плакать, и обнимать друзей, и влюбляться, и искать своё предназначение, и множество других вещей, которые нам всем кажутся чем-то обычным. Я хотела бы, чтобы воспоминания о моей сестре были светлыми и добрыми. Но всё, что мне приходит на ум, когда я думаю об Эммелине, это неописуемые боль и страдания. Я знаю, как сильно она страдала, потому что у меня была возможность побывать в её голове. И я едва могла выдержать секунды этой боли, боли, с которой она жила. Я слышу, что кто-то что-то говорит, но будто из-под толщи воды. Кажется, Назира произносит что-то, но мой мозг отказывается придавать смысл этим звукам. Знакомое желание закрыться от всего мира за числами и буквами, спрятаться за молчанием и подсчётом секунд, за документацией каждой своей глупой мысли, вернулось ко мне. Слёзы всё же предательски покатились по моим щекам, и я больше не пытаюсь их сдерживать. Тёмные пятна пляшут перед глазами. Я пошатнулась, и почувствовала, как Аарон придержал меня за плечи, помогая восстановить равновесие. Он что-то у меня спрашивает, но я могу лишь смотреть в его прекрасные, любящие глаза, и надеяться, что он поймёт меня без слов. Потому что сознание моё затуманилось, и я теряю связь с реальностью, и болит каждая клеточка моего тела, а язык перестал слушаться. Я понимаю, что у меня больше нет сил бороться и проваливаюсь в успокаивающие объятия тьмы. *** Я стучу два раза и после разрешения войти дёргаю за дверную ручку, отворяя дверь. Комната полна света, а Эммелина сидит на кровати, подтянув колени к груди. Что-то здесь неправильно, не так, как должно быть. Я не могла разглядеть остальную комнату, поэтому сосредоточилась на сестре, стараясь не обращать внимание на странное ощущение. Что-то не так с её лицом. Как она выглядит? Я улыбаюсь своей сестре и сажусь на край кровати. - Ты не спала? – спрашиваю я, слова срываются с губ прежде, чем я успеваю понять, почему я это спрашиваю. Потом я вспоминаю: книга. И только тут я замечаю, что она прижимает к груди книгу. Должно быть, она читала всю ночь. Я стараюсь разглядеть название на обложке книги, но у меня не выходит. Буквы ускользают от меня. Она лишь кивает в ответ, и улыбается, передавая мне книгу. Я прикасаюсь к шершавой поверхности старой обложки, и узнаю одну из моих любимых историй: «Джейн Эйр» и только сейчас понимаю, что я сама же ей и дала эту книгу почитать. Как я могла забыть? - Понравилась? – спрашиваю я, уже предвкушая наше обсуждение. Она снова кивает и улыбается, но в этот раз с какой-то непонятной грустью. Что-то неправильно. Вдруг в моей голове звучит голос, а губы Эммелины не двигаются. - Так будет всегда? – спрашивает её голос в моей голове. Я отвечаю ей, даже не понимая, произношу я это вслух или лишь в своих мыслях: - Почему ты спрашиваешь? Конечно, я обещаю. Мы будем вместе. Ты и я. Я пытаюсь вложить в свои слова всю силу своей любви к ней, и нежность охватывает меня целиком. И грусть. Я тянусь к ней, пытаясь взять её за руку, но моя рука просто проходит сквозь неё. Я не пугаюсь. Потому что уже знаю, что всё здесь неправильно. Что-то изменилось. - Почему твоя комната синяя? – спрашиваю я, понимая, что она была фиолетовой. Она должна была быть фиолетовой. Улыбка на её лице гаснет, и лицо становится печальным. Внутри меня просыпается грусть, и я не понимаю почему. Я знаю почему. Она поворачивает лицо к окну, и сейчас я замечаю, что окно открыто и на улице светит солнце. И вдруг, там, в небе, я замечаю птицу. Белая птица с золотыми прожилками на голове, похожими на корону. Птица всё летит и летит, но мы почему-то всё ещё видим её, будто она существует только в поле нашей видимости. Я хочу что-то сказать, но Эммелина меня опережает: - Ты знаешь, что она на самом деле означает? – вновь звучит её голос. Я пытаюсь вспомнить что-то очень важное, но не могу. Будто мысль ускользает от меня, вертясь на кончике языка, где-то в поле зрения моего сознания. Почему-то я вспоминаю мальчика с зелёными глазами. Я вспоминаю нашу мать. Как они выглядят? Образы исчезают так же быстро, как и появились. Теперь Эммелина поворачивается ко мне, и я не могу видеть её лицо чётко, но каким-то образом я знаю, что она тепло мне улыбается. - Ну же, ты знаешь ответ. – поддразнивает она меня, будто мы играем в детскую игру. - Скажи мне, - прошу я, потому что не знаю ответ. Я прогуляла этот урок, я забыла сделать домашнюю работу. - Это, - она кивает в сторону окна, - твоя свобода. Я понимаю, что плачу, хотя не помню, как начала. - А как же ты? – спрашиваю я. Она вновь улыбается любящей, доброй улыбкой. На этот раз она говорит не в моей голове, а с помощью своего рта, и своего языка, и губ: - Я уже свободна. Благодаря тебе. Я отрицательно качаю головой, отказываясь от реальности, пряча голову в песок. Она лишь кивает в ответ, берёт меня за руку, и я чувствую тепло от прикосновения её пальцев. А после этого лишь ускользаю, ускользаю, хотя так хочу остаться ещё хотя бы на минуту… *** Я просыпаюсь с солёными дорожками от слёз на щеках, всё ещё не желая возвращаться к реальности, но уже не в силах отрицать очевидное. Я резко сажусь, сталкиваясь с болью во всём теле. Возвращаюсь к настоящей боли, и она обрушивается на меня, физическая и душевная. Птицы улетели, и оставили лишь пустоту небесного простора. Я пытаюсь оглядеться, и сталкиваюсь со знакомым взглядом зелёных глаз. - Ты плакала, но я не решился тебя будить. Судя по твоим эмоциям, мне показалось, что ты не хотела просыпаться. Как ты себя чувствуешь? – взволнованный поток слов обрушился на меня, окончательно возвращая меня к реальности. Я вытираю следы от слёз, и пытаюсь улыбнуться: - Это был хороший сон. Всё в порядке. Оглядываюсь и понимаю, что я снова в медицинском отсеке. Я проживаю моменты, что милосердно оставляет мне тьма до тех пор, пока не заберёт меня снова. Иногда, в такие минуты, как сейчас, мне кажется, в моей жизни не белые и чёрные полосы, а лишь чёрные и серые. Когда наступает серая, мир дарит надежду, что всё может прийти в норму, и даже, возможно, мы сможем стать счастливыми, но с приходом следующей чёрной полосы всё рушится, и становится из раза в раз только хуже. Скольких я ещё потеряю? Кто ещё будет пытаться использовать меня, поработить меня? Какую ещё часть меня этот мир сможет разрушить? Я прерываю свои мысли, я не позволяю себе так думать. Я ругаю себя за пессимистичный настрой, ругаю за то, что смею жаловаться. Всем сейчас нелегко, напоминаю я себе. Но мы должны идти дальше, и я должна подавать пример. Голос Аарона вырывает меня из задумчивости: - Позвать девушек? Болит что-нибудь? Они сказали, что тебе нужен отдых. - Аарон, всё хорошо. Со мной всё будет хорошо. – я качаю головой, пытаясь убедить в этом как его, так и себя. - Хорошо, - он кивает в ответ, хотя, я уверена, не верит мне. – Тебе что-нибудь нужно? Может, воды? Я слабо улыбаюсь, и думаю о том, как сильно я его люблю. Я напоминаю себе, как мне повезло. Мне повезло, что я свободна, повезло, что я вижу этот мир, и чувствую его, и повезло, что у меня есть мой прекрасный, заботливый Аарон. А мои мысли неизменно возвращаются к тому, почему мне досталось всё это, а ей не досталось ничего. - Я не могу перестать думать о ней, - признаюсь я ему почти шёпотом, - о том, какой могла бы быть наша жизнь. Она могла бы читать чудесные книги, смотреть фильмы, могла бы гулять на улице, могла бы заводить друзей и влюбляться. Может быть, она бы любила рисовать, или петь, или что-нибудь ещё. Она заслуживала всего, и даже больше. Эммелина заслуживала жить. А теперь уже ничего не изменить, и я не знаю, что мне делать, - я задерживаю дыхание перед последней фразой, собираясь поделиться секретом, который всем известен, - Потому что это я убила её. Я понимаю, что снова плачу, когда Аарон тянется ко мне, и нежно убирает слезу, катившуюся по щеке. Он берёт меня за руки, и слегка их сжимает. - Никогда так не думай, любовь моя, прошу тебя, никогда не говори так. Ты освободила её. И она была тебе благодарна. Это я точно знаю, потому что я чувствовал это. – он говорил это с таким убеждением, будто мои слова повергли его в шок. – Пожалуйста, Элла. Прошу тебя, никогда не чувствуй вину за этот поступок. Это было проявление невероятной силы и милосердия с твоей стороны. Она страдала, и она действительно хотела этого. Я киваю, и говорю именно то, что чувствую: - Я понимаю это головой, но… - я отвожу взгляд, пытаясь сосредоточиться, - я просто не могу перестать думать об этом. Не могу перестать вспоминать её. Не могу перестать думать о том, что я могла бы сделать иначе, как могла бы спасти её. Он кивает, и я знаю, что он действительно понимает меня. Зелёные глаза, полные всего на свете: и любви, и печали, и боли, и сопереживания, встречаются с моими. Его черты лица, такие родные и знакомые, такие любимые, завораживают меня каждый раз, как в первый. - Я понимаю. Это нечестно. Очень нечестно, что так всё сложилось. Но в том нет твоей вины. Так же, как ей не дали шанса на нормальную жизнь, тебе не дали шанса спасти её. Верховные спланировали всё именно так, чтобы никогда не терять контроль, чтобы ни у кого не было шанса помешать их планам. Мы сделали всё возможное. Ты и так пожертвовала многим, Элла. Не вини себя ни в чём. Ты удивительная, и невероятно сильная, Элла, но есть вещи, на которые просто невозможно повлиять. С ними нужно просто смириться. Слёзы катились по щекам, неумолимо и безостановочно. - Она была сильнее меня, Аарон. Она была в тысячу раз сильнее, и она умерла, а я лежу здесь, на больничной койке, всё ещё живая. - И то, что ты выжила, является самым большим чудом во вселенной, самым невероятным подарком, любовь моя. Я бы не пережил, - его голос ломается от эмоций, и я жалею, что этим разговором делаю ему больно. Он замолкает, а потом начинает другую мысль, - То, что Эммелины не стало, не значит, что ты должна испытывать вину за то, что выжила. Она хотела, чтобы ты жила. Чтобы ты жила счастливо, и ярко, и смело. Чтобы у тебя было всё, чего ты заслуживаешь. В конце концов, она потратила последние силы, чтобы спасти тебя, твою душу, твоё сознание. Потому что она любила тебя. Я понимаю это. Где-то в рациональной и логичной части своего мозга я знаю, что она хотела для меня всего наилучшего. Что она спасла меня. Но от этого становится лишь невыносимее осознавать, что у меня не было возможности сделать то же для неё. Я знаю, что переживу это. Что научусь жить с этим. Что однажды смогу вспоминать её лишь с теплом и нежностью, без вины и отчаяния. Потому что у меня нет выбора. Я обязана пройти через это, и принять это. Ведь теперь на моих плечах невероятная, необъятная ответственность. Весь мир теперь смотрит на меня с ожиданием. От этой мысли у меня побежали мурашки по коже. Я должна показать всему миру свою уверенность, и силу, и вселить в них надежду. И я сделаю это, искренне, а временами и притворно. Потому что это моя обязанность. Но здесь, сейчас, наедине с самым дорогим мне человеком, я могу быть слабой. Я могу горевать, могу терять силы и надежду, потому что он поймёт, и поможет мне вновь собрать меня по частям. Поэтому я лишь киваю в ответ, и тянусь, чтобы обнять его. Он присаживается на кровать рядом со мной и очень осторожно обнимает меня в ответ. Я прижимаюсь к нему всем телом, несмотря на боль и слабость, стараясь унять слёзы. И всё, что я могу сейчас, это прошептать ему на ухо: - Спасибо. Он осторожно проводит рукой по моим волосам, и я чувствую, как он слегка кивает в ответ. Мы сидим так минуту, или пятнадцать минут, или целую вечность, пока мы наконец-то не отстраняемся, глядя друг другу в глаза. - Тебе нужно отдыхать. Я могу принести что-нибудь, если хочешь. Воды, или поесть, или что угодно ещё. Хочешь что-нибудь? Я лишь качаю головой, чувствуя, что не в состоянии пока съесть что-то существенное. Я послушно ложусь обратно на кровать, а когда Аарон встаёт, из меня вырывается: - Не уходи. Он оборачивается, слегка удивлённый, и отвечает с плохо скрываемой улыбкой: - Я никуда не ухожу, любовь моя. Смотрю туда, куда он направился, и только сейчас до меня доходит, что он пошёл за пледом. Раньше я бы смутилась, но не теперь. Сейчас я была только рада напоминать ему из раза в раз, что он мне нужен. Что я люблю его, так сильно и безмерно. Он укрывает меня пледом, и я с благодарностью принимаю приятное тепло. Аарон возвращается на стул рядом с кроватью, и я решаю напомнить ему, просто так, без повода: - Я люблю тебя. Его лицо меняется, выдавая глубину эмоций. Он улыбается самой прекрасной, искренней улыбкой, и берёт меня за руку. - И я тебя. Так сильно. - И это только начало, - приходит моя очередь возрождать надежду, и я прилагаю все усилия, чтобы поверить своим словам, - у нас всё впереди. Ты и я, мы построим новый мир вместе. Он не скрывает свою улыбку, когда говорит: - Не могу дождаться.