Свои

      Их знакомство вышло довольно-таки сухим. — Лучше всегда иметь запасной план – больше шансов на успех. — Когда что-то идет не так, в дело вступает тактика.       Одни из первых комментариев, что они дали друг о друге после совместного задания. Уже тогда Тимур продемонстрировал свою собранность и находчивость в трудной ситуации. Отряд спецназа отнесся к новому члену команды вполне себе дружелюбно, однако Максим с натяжкой оценил импровизированные действия товарища. Капкан уважает хладнокровие и остроумие, чего у Глазкова несомненно не отнять, но по своему опыту отдает предпочтение выверенной стратегии, нежели тактике.       В ответ на услышанную критику Глаз только хмыкнул и дернул плечами. Без оценочного мнения он и не рассчитывал остаться, хотя Макс и показался ему чересчур угрюмым. Безразличное выражение лица, холодный взгляд исподлобья, сопровождаемые цинизмом, выставляли Максима совсем уж неприветливой личностью. Да что уж там, и другие члены команды не раз отзывались о нем, как о нелюдимом парне. Проще говоря, одиночка. Но позже все сводилось к непринужденным шуткам, которые, впрочем, Капкан не дослушивал, уходя в мастерскую.       О-о, мастерская – это отдельная обитель, в которой что один, что другой могут коротать часы хоть до утра.       Как-то раз оба засиделись в мастерской до поздней ночи: Макс как обычно со своими капканами, а Тимура мучала бессонница после очередного задания, вот и решил проверить лишний раз винтовку на исправность. Как ни странно, но тишина, которая обычно давила своей пустотой, была более чем удобной, а частые щелчки механизмов, тиканье часов и копошение на фоне даже как-то убаюкивали. — Что у тебя с глазом? – от внезапного вопроса Глазков вздрогнул и чуть не упустил зубочистку из зубов.       Мельком наблюдая, как Тимур за работой потирает правый глаз, Басуда не удержался от вопроса, хотя и не рассчитывал получить на него ответ. Макс оторвался от капкана и сложил руки на столе, ловя уставший взгляд Тимура. – Травма? Щуришь его каждый раз, как посмотришь в прицел.       По комнате пронеслась легкая усмешка. Глазков ухмыльнулся и, вспомнив что-то, ответил, вновь занимая руки: — Да, боевое крещение еще со времен академии. По дурости заработал. — И что, все еще болит?       Вопрос сам слетел с языка, Макс даже на мгновение удивился, что в силу своей замкнутости так беспрепятственно интересовался чужими подробностями. — Да нет. Просто привычка.       Тимур опустил веки и потер переносицу, безуспешно отгоняя зевок. Взгляд Макса метнулся к наручным часам – почти два часа ночи. Плохо. Вставать сегодня рано. Басуда шумно выдохнул, оценивающе глядя на винтовку товарища, и снова вернулся к работе. — Шел бы ты спать. Сидишь тут замученный, непонятно зачем. Она и так в порядке.       Еще бы, несколько раз прошерстил ее вдоль и поперек, что смысла осматривать уже нет. — Не-е, кошмары не дадут уснуть. Тут как-то спокойнее.       Вот оно что – кошмары. Еще один полуночник в рядах команды, но не Максу его осуждать. С их-то работой тяжело спать спокойно. Басуда до сих пор с замиранием сердца вспоминает события Беслана, которые, бывает, снятся ему по ночам и отбивают всякое желание выспаться перед очередным тяжелым днем. Ночные посиделки в мастерской вполне себе хорошая альтернатива, некий спасательный круг. И судя по всему, этот спасательный круг теперь на двоих, ведь Глазков уходить и не собирался. Да Максим и не против.       Тимур отложил оружие и грузно устроился на стуле, положив руки и голову на его спинку. Макс лишь хмыкнул, заметив, что собеседник решил понаблюдать за его работой, и понимающе добавил: — Угу. Мне тоже.       Через полчаса Тимур все же провалился в сон.       Время шло, и с его ходом Глаз полностью влился в команду, став ее полноценным членом. Надежный напарник на службе, и отличный компаньон вне нее с чудаковатым чувством юмора. Появлялась возможность – он не отказывался от совместных посиделок в баре; предлагали как-нибудь вечером перекинуться в карты – запросто; нужна в чем-то помощь – пожалуйста, он не откажет. Даже Макс не заметил, как отпустил свои замечания в его сторону и просто наблюдал за ним. Вроде бы какими-то подробностями о себе Тимур делиться не торопился, а люди к нему тянулись, чему Басуда неосознанно в глубине души завидовал. Еще бы, он и за пару лет не смог почувствовать себя здесь в полной мере «своим», а Глазу вон, пары месяцев хватило.       Последнее время им часто выпадает удача работать в паре, но ни тот, ни другой не жалуются.       В лесных сумерках особое затишье, как и по утрам. Не будь они на задании, Капкан бы уже соорудил себе место для ночлега под тихий стрекот сверчков, а так только небольшой привал перед миссией. Глаз уже несколько минут что-то строчил у себя в блокноте, сидя на бревне, пока Макс безучастно вглядывался в окрестности, потягивая из железной кружки еле теплый чай вприкуску с сухарями. — Эй, Макс! Похож? – Тимур окликнул сослуживца, вырывая из блокнота лист бумаги и протягивая тому. Капкан оставил свою кружку и с неким интересом потянулся за листом, а когда увидел, что на нем изображено, на секунду потерял дар речи, переводя взгляд с рисунка на Тимура. А тот будто ждал именно такой реакции и не переставал улыбаться, наблюдая за попытками товарища, подобрать слова. — Обалдеть, ты художник что ли? Когда успел? — Да это всего лишь эскиз. Набросал, пока ты наслаждался видами. — Что ты в армии забыл с таким-то талантом? — Я не задумывался, когда шел служить. Еще со школьных времен знал, чему хочу посвятить жизнь. А картины – мое хобби, для отвлечения души. Хочешь, как вернемся, соображу тебе что-нибудь живенькое, а то смурной, как туча?       Обычно, когда кто-то поднимал эту тему, Макс тут же пресекал любые разговоры, связанные с обсуждением его личности. Он и без того знает, что людям рядом с ним не очень-то и комфортно, и лишний раз акцентировать на этом внимание не хочет. Что поделать, если он… такой? Только вот Тимуру сейчас совсем не хотелось показывать свои колючки, и вообще его предложение пришлось даже по душе, вызвав редкую улыбку на лице Максима. Почти такую же, какую изобразил Глазков на своем «эскизе». — Ну, давай. У меня тоже есть любимое занятие для отвлечения. — Да? И какое же? – Глазков покачал головой на протянутый обратно рисунок, разрешая оставить его, и, ехидно усмехнувшись, с интересом уставился на Максима. — Охота. — А, теперь я понял, почему ты в лесу, как у себя дома, – отшутился Тимур, собирая вещи в рюкзак. Макс лишь прыснул ему в ответ, затаптывая небольшой костер. – Могли бы выбраться как-нибудь? Ты – ради охоты, я – за новыми видами. Может, даже дашь мне пару уроков?       Как ни странно, но с ним Максу легко говорить. Гораздо легче, чем с остальными. Будто Тимур не воспринимает всерьез его угрюмость или видит то, чего не могут разглядеть другие. — Почему бы и нет? Осталось только решить, когда.       Тут уж, как работа отпустит.       Солнце по-отечески припекало лицо, щекотя нос и щеки лучами, отчего Макс опустил козырек кепи на глаза, а сам растянулся на траве, подложив руки под голову. Воздух наполнился ароматом цветущей липы, который развевался вместе с ветром на всю обширную округу и так по-хозяйски забирался в ноздри. Сладость ощущалась почти на языке, навевая воспоминания о детстве, когда Максим каждое лето срывал несколько веточек от дерева и приносил домой на радость маме.       Вместе с ветром рядом слышались тихий шорох кистей и неразборчивое бурчание, хотя, может, неразборчивое только для Макса, ведь Тимур за работой вечно что-нибудь да рассказывал ему. Но Максиму не хотелось открывать глаза, он просто согласно мычал на каждую вопросительную интонацию Тимура.       И все же, как по-особенному приятно вырываться из своей военной повседневности. Макс не задумывался: не пойди он в армию, чем бы мог основательно заниматься на гражданке? Если бы ему кто задал такой вопрос – он бы не ответил, по крайней мере, на час ушел бы в рассуждения. Да и вообще, он? Гражданский? Звучало странно, непривычно. Не-ет, даже не представлял. Эта мысль вскользь провела параллель со словами Глаза в их ночные посиделки у костра.       Много было таких тихих вечеров под шуршание карандаша, жаль только, что большинство из них заканчивались перестрелками. Умиротворенное молчание или разговоры ни о чем (им без разницы) – для них теперь такая же традиция перед началом миссии, как и «посидеть на дорожку» перед дальней дорогой. От этих рассуждений перед глазами Макса непрошено всплыли не самые приятные воспоминания. — Не трать патроны! Идти можешь? — Да, – сквозь стиснутые зубы прошипел Капкан в рацию, попутно подпирая плечом холодную стену. Правая рука, как могла, зажимала бок, сдерживая кровотечение, и вроде бы Максиму удавалось на некоторое время убедить себя в отступлении боли, однако, каждый взгляд вниз возвращал его в суровую реальность. Кровь на форме и перчатке въедалась в память кислотой, глаза в какой-то момент стали заплывать пеленой. Появилось дикое желание остановиться и перевести дух, совсем немного, но треск рации разрушил глупое представление. — Выбирайся, я прикрою, – требовательный голос снайпера, почти приказ, вынудил Максима протрезветь. Вздох отозвался мерзкой болью во всем боку, да такой, что Басуда не нашел в себе сил ответить. – Капкан? Макс? — Макс! Ты уснул там что ли? — Да что-то пригрелся, – зевая, отозвался Басуда и поднялся с травы. — Я закончил. У тебя какой-то особый повод? Не часто ты делаешь заказы.       Отогнав дрему, Максим провел пятерней по короткостриженым волосам, стряхивая травинки и веточки, и обернулся к готовой картине. Лазурное небо, зеркально отражающееся в озере, раскинувшаяся над гладью ива и шумящий лес вдалеке. Все как наяву. Живая фотография. Но он не мастер говорить красивые слова, а по взгляду, в котором разгорается неподдельный интерес к работе, всегда можно сказать: «Заказчик доволен!». — Да. Матери на день рождения хочу подарить. Она любит это озеро. Да и мне здесь нравится.       Тимур наслышан о том, как Макс в юные годы приезжал сюда с семьей, и как младшие братья каждый раз пытались вытянуть его из воды, когда он засиживался слишком долго. Глазков усмехнулся, вспоминая рассказы друга, но отогнал от себя ностальгию. Он потянулся, разминая затекшую спину, и оперся на выставленные назад руки, испачканные краской, подставляя лицо солнцу. — Не поспоришь. Даже умирать после всего этого не хочется.       Беззаботное выражение лица Басуды тут же изменилось, оставив только скептический взгляд и приподнятую рассеченную бровь. Любит же он моменты портить. А главное – умеет. — Сколько тебя знаю, никак не пойму, чем Сане так нравится твое черное чувство юмора.       Да, шутки Тимура гротескно граничили с его картинами, написанными яркими и насыщенными красками. Макс не знал, правильно ли он выразился, но в его понимании такое описание Глазкова было более чем правдивым. Тимур не редко выражался языком человека-искусства, особенно, когда это касалось его увлечения, вот и Максима пытался заразить этой чудаковатостью, зная его косноязычность. А вот манера Глазкова внезапно переходить на обычный русский мат добавляла куда больше комичности и покоя. — Да хер его знает.       Солнце по-прежнему припекало и оберегало довольные лица.       Через день они снова вернутся на службу.