Заблудший

«Мне отмщение, и Аз воздам»

— Ты нашел Львову? — Сеченов даже не оторвал взгляда от окна, за которым уже давно темнели сумерки. — Нет, — ХРАЗ приоткрыл красно-черную шкатулку, которую утром у него едва не отняли Близняшки.

***

Ночь была удивительно темной — даже уличные фонари едва справлялись с этим мраком. Так темно бывает только осенью. Или в последние летние дни, которые слабеют и нехотя уступают место холодным ветрам и первым пожелтевшим листьям. Сегодняшний день тоже сменился холодной ночью, которая принесла с собой противный мелкий дождик. Под фонарем пробежала женщина в плаще. Наступив в темноте в лужу, она тихо выругалась и заскочила в подъезд, где, не сбавляя темпа, легко взбежала на седьмой этаж. Холодно. Замерзла. Легкая пробежка не повредит, немного согреет. А дома будет лучше. Прихожая квартиры встретила привычным уютным сумраком. Стоящий у входа РАФ-9 приветственно кивнул хозяйке и привычным движением руки закрыл дверь на замок за спиной женщины, встав на пороге. — Доброй ночи, товарищ Львова, — протянул робот. Женщина испуганно замерла, глядя на Рафика. Он никогда к ней так не обращался. Всегда звал по имени… В сердце закралось странное предчувствие. — Рафик? Доложить о случившемся. Но робот промолчал, лишь странно склонил голову на бок. Красные глаза пугающе светились в темноте, а приподнятые руки не давали подойти к двери и покинуть квартиру. Тишина. Было слышно только тихое гудение какого-то механизма старого робота. Вдруг из дальней комнаты послышалось тихое пение. Слова до боли знакомые и, как бы нелепо не звучало в такой ситуации, очень родные. Колыбельная… — Обернусь я белой птицей, Да в окошко улечу, Чтобы в ясно небо взвиться К солнца яркому лучу. Будут с неба литься звонкие трели, Трели все весенние, Чтобы колокольчики звенели, Цвели цветы хмельные… Львова прикрыла глаза и опустила голову. Он ее нашел. Глупо было рассчитывать, что она умнее каждого из приближенных Сеченова. Женщина развернулась и предприняла безуспешную попытку уйти из дома, хотя уже понимала, что это бесполезно.Рафик все так же стоял у двери и безучастно смотрел своими красными немигающими глазищами. Оставалось лишь медленно идти на ласковый голос, доносившийся из ее кабинета. Окно в комнате было распахнуто настежь, впуская в комнату отсветы фонарей и холодный осенний ветер. Легкий тюль качался на ветру, изредка задевая лежащие на столе бумаги. Кроме документов на столе было еще кое-что. Точнее, кое-кто. Балерина. С белыми цветами в волосах, похожими на осколки хрусталя, и легкой шелковой накидкой в цвет украшениям. Она медленно крутилась на одном месте и плавно танцевала, напевая колыбельную, которую некогда пели ей родители. — Обернусь я белой кошкой Да залезу в колыбель, Я к тебе, мой милый крошка, Буду я твой менестрель. Буду я сидеть в твоей колыбели, Да петь колыбельные, Чтобы колокольчики звенели, Цвели цветы хмельные… Когда Львова зашла в кабинет, балерина остановилась в полупоклоне, позволяя ветру трепать ее белую накидку. На какое-то мгновение повисла тишина, но танцовщица первая ее нарушила своим тихим смехом. — Как же было глупо отдавать приказ Рафику «Не впускать балерину с красными цветами, в случае ее появления — уничтожить и доложить». Ведь цветы, к вашему сведению, бывают не только красные. Но еще и белые. Скрип механизмов. В кабинет вошел РАФ-9, закрывая собой теперь выход из комнаты. Красные глазищи все так же сверлили взглядом Львову. — И что теперь тебе нужно? — Мне? Абсолютно ничего, — балерина легко спрыгнула со стола. — Только чтобы все это прекратилось. Ты знаешь, о чем я. И знаешь единственный способ прекратить все это. Балерина сложила руки за спину и легко переминулась с ноги на ногу. — Я ведь знал твоих родителей, и тебя в детстве знал. Жаль, что ты направила свои способности не в то русло… Мне не нужны твои объяснения, зачем все это и ради чего… Мне это не интересно… Львова опустила голову, покорно прикрыв глаза. Балерина приподняла руки и слегка покачнулась, словно пританцовывая. В этот момент женщина выхватила из-под плаща пистолет и несколько раз выстрелила в голову и горло танцовщицы. Бесполезно. Балерина тихо рассмеялась, хлопнула в ладоши и склонила голову на бок. — Ну, попытаться однозначно стоило, — елейным тоном протянула она. — Стоило, — эхом откликнулась Львова. Балерина снова несколько раз игриво хлопнула в ладоши и подошла к распахнутому окну. — Я так и знала. Сеченов убивает всех, кто встанет у него на пути, — зло прошипела она. — Я не исключение. Убьете и меня, я… — Да, ты ждала, что убьют и тебя. Это вызвало бы резонанс в узких кругах — вновь умер тот, кто пошел против академика. Пошли бы определенные слухи… Но тебя никто убивать не будет, глупенькая… Рафик сделал шаг вперед, словно подталкивая Львову к балерине, стоящей у окна. — Ты сама себя убьешь.

***

Нечаев не отличался хорошим расположением духа этим утром — Сеченов разбудил его рано утром и отдал приказ срочно прийти к нему. Не лучшее начало дня. На «Челомее» как всегда было спокойно, царило полное умиротворение. Особенно, у главного входа. Олимпия сидела на краю фонтана, практически неподвижно, и больше походила на часть украшения. — Ебучие пироги, ХРАЗ, ты что на себя нацепил?! — Нечаев притормозил от неожиданности. Вместо привычных красных цветов, похожих на кровь, на солнце блестели белые лепестки украшений. Но Олимпия ничего не ответила, продолжая неподвижно сидеть у воды. Лишь когда на лестнице показались Короновские, балерина зашевелилась. Она поприветствовала аспирантов, и эти трое ушли в сад, оставив охреневшего Сергея одного. — Вот тебе раз… — Нечаев задумчиво посмотрел на ладонь, куда выполз не менее удивленный Паучок. В кабинете Сеченова тоже было спокойно, но сам Дмитрий Сергеевич таким не выглядел. Он стоял у окна, прислонившись к стеклу и глядя куда-то вниз. Скорее всего, в сад, где обычно проводили свое свободное время Короновские. — П-3, все закончилось. Можно сказать, закончилось благополучно. Львову нашли… — Наконец-то. Надеюсь, суд будет… — Нашли мертвой. Она выбросилась из окна. — Охуеть. С чего это она… — майор присел в кресло, ошарашенно глядя на Сеченова. — Вот именно… С чего… Неужели ты думаешь, что она сама? Я думаю, ей «помогли». — Есть предположения, кто? Молчание Сеченова ответило само за себя. Все было очевидно. — Он становится опаснее, сынок. Я думаю, у нас уже нет другого выхода. — Вы все-таки хотите… — Сергей нахмурился. — Да. Мне больно это признавать, но это был край. Майор опустил голову, прикрыв лицо руками.

***

Олимпия легкой походкой вбежала в кабинет Сеченова и также легко увернулась от едва заметной попытки Левой вонзить ей когти в бок, после чего почти бесшумно опустилась на ручку кресла, в котором сидел Нечаев. Паучок тут же перебежал на руку балерины и радостно пискнул, когда она погладила его пальцем. — Харитон, давай говорить прямо… Хватит валять дурака, — неожиданно сухо произнес Дмитрий. — Да нет, Сергей вроде не валяется, сидит, — балерина слегка склонилась вперед, а майор выругался и пнул ее, заставив встать с ручки кресла. — Ты думаешь, я поверю, что Львова сама выскочила в окно? — Такое бывает у людей. — А может, ты наконец-то перестанешь врать нам с П-3? ХРАЗ склонил голову и обернулся, когда Близняшки медленно встали у двери, закрывая выход. Вот тебе раз. — Все в порядке, Дима? — голос ХРАЗа впервые в жизни прозвучал с беспокойством. — Что ты… — Ты изменился до неузнаваемости. И стал опасен. В тебе не осталось человеческого, Харитон. Только ложь и лицемерие. — Вот это выводы… — Извини. Мне очень больно это говорить. Но я вынужден отправить тебя на Предприятие… Под кодом «1332». — Что? Олимпия сделала шаг назад. ХРАЗ был уверен, что его уже вряд ли можно чем-то удивить и, тем более, напугать. Но услышать от Сеченова, что его собираются отправить в Предприятие на уничтожение… — Если это твоя шутка, то она уже не смешная, Дима. Хочешь повеселиться — натрави на меня своих девочек. — Здесь нет шуток, Харитон. Это мой приказ, он подписан мной. Скоро сотрудники комплекса будут здесь. — За что, Дима?! За что?! — А сам догадаться не можешь?! — Что из моих поступков тебя не устроило?! То, что я вывел детей? Или что защищал П-3? Или что убрал тех, кто вставлял тебе палки в колеса?! Твои действия не имеют основа… — Довольно! — неожиданно рявкнул Сеченов. — Сергей, — ХРАЗ резко повернулся к Нечаеву. — Сергей, ты… Но майор вдруг отвернулся. Просто отвернулся и прикрыл глаза. — Предатель, — прошипел ХРАЗ. — От тебя я ножа в спину не ждал, Сереж. — Как и мы от тебя, Харитон… Олимпия сделала еще один шаг и выпустила когти. — Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я покорно пойду, как овца на убой, и не стану защищаться. Сеченов грустно хмыкнул и махнул рукой Близняшкам. — Защищайся на здоровье. — Хотите увидеть меня тварью — увидите!

***

Яркое солнце слепило Нечаева, но жарко, на удивление, не было. Легкий летний ветер играл с густой травой под ногами и листвой на старой яблоне. — Сережа, лови! — донесся откуда-то сверху женский голос. Огромное красное яблоко едва не упало на голову майора — тот едва успел поймать его. В густой листве показалась девушка с короткими черными волосами, сидящая на ветке. Она сбросила еще одно яблоко, и Сергею пришлось ловить и его. — Хватит тебе, Катя — рассмеялся он. — Из того, что ты нарвала, можно уже варенье делать! Слезай! Девушка легко спрыгнула на другую ветку, а оттуда вниз, где Сергей ее подхватил на руку. Они оба упали на траву и вытянулись под деревом, тихо смеясь. — Пойдем вечером на речку? — Катя положила голову на грудь супругу. — Чтобы смотреть, как пьяный Василич, ушедший утром на рыбалку, поймал вместо карасей «белочку»? — усмехнулся Нечаев, погладив девушку по волосам. — Будем сидеть на берегу и слушать, как он горланит матерные песни! Я только «за»! — А я буду подпевать! Я тоже умею петь! — Спой мне что-нибудь, солнце… — Обернусь я белой кошкой Да залезу в колыбель, Я к тебе, мой милый крошка, Буду я твой менестрель. Буду я сидеть в твоей колыбели, Да петь колыбельные, Чтобы колокольчики звенели, Цвели цветы хмельные…

***

— Обернусь я белой птицей Да в окошко улечу, Чтобы в ясно небо взвиться К солнца яркому лучу. Будут с неба литься звонкие трели, Трели все весенние, Чтобы колокольчики звенели, Цвели цветы хмельные… Олимпия медленно шла, едва касаясь ногами окровавленного пола. Брезгливо она переступила через убитого Сеченова, над которым еще стояли его Близняшки. Левая продолжала покачивать когтистой рукой, которой пару минут назад прикончила академика. Олимпия же обошла лужу крови — не хотелось пачкаться, для этого есть Близняшки. Балерина уверенно шла к лежащему на полу Сергею. Последний его защитник, маленький Паучок, бешено носился по полу, злобно верещал и размахивал передними лапками, пытаясь не подпустить ХРАЗа к хозяину. Он схватил с пола какую-то гайку и швырнул ее в Олимпию, после чего встал между ней и Нечаевым. Тихая усмешка, и Паучок жалобно хрустнул под тяжелой металлической ногой, издав последний писк. Похвально, стоял до конца. Не променял «хозяина на юбку». ХРАЗ медленно опустился рядом с Сергеем. Нет, на него он зол не был. Это просто пешка Сеченова, академик всеми так легко манипулирует… Но это предательство… Как он отвернулся… ХРАЗ не желал ему мучений, не желал такой же смерти, как у Сеченова… Но и простить не мог. Последний жест уважения, который мог себе позволить ХРАЗ — это воздействовать на полимерный расширитель «Восход» и погрузить Нечаева в Лимбо, прежде чем, обхватив голову тонкими руками, быстро сломать ему шею. По крайней мере, последние минуты жизни он провел в заслуженном спокойствии. Благо, Олимпия способна влиять на полимерные расширители. И на другие механизмы, не только примитивного строения. Она может подчинить себе что угодно: будь то Рафик, робот-уборщик или печь крематория. С Близняшками, правда, возилась долго. Пришлось позволять бить себя, но каждое касание Левой и Правой к Олимпии давало ей фору, помогало найти их слабое место в защитном механизме. И маленькая танцовщица однажды смогла найти их уязвимость. А ХРАЗу хватило ума не раскрывать все козыри сразу. «Олимпия может влиять только на примитивные механизмы». Да, конечно. Олимпия обернулась, когда дверь кабинета вдруг открылась. На пороге стояла Аня Короновская. Лужи крови и два трупа шокировали ее, и девушка невольно сделала шаг вперед. Вот она, слабость человеческого сознания. Как легко поддается панике и оцепенению. Близняшки встали у входа, закрыв за спиной Анюты дверь, а Олимпия плавно поклонилась и тихо запела, словно приманивая свою жертву.