Любовь не покинет нас

      Промозглая погода в Цитадели не была редкостью, однако, в последние недели стихия взбесилась окончательно. Холодные проливные дожди лили без устали, а ветра задували такой силы, что воздушные перемещения стали делом рискованным. После заката на улицы небесной столицы быстро опускалась мгла, а температура мгновенно падала ещё на несколько градусов. Редкие бессмертные покидали свои дома в такое время. Но бывшего верховного серафима не заботили превратности погоды, Ребекка лишь туже затянула капюшон неприметного плаща и слегка поёжилась от очередного колючего порыва ветра, по её собственным подсчётам, до места оставалось пройти не более 200 метров. Она с подозрением оглядела ржавую дверь некого подвала, дёрнула за ручку — заперто.       Ангел постучала, довольно скоро ей ответили с той стороны:       — Назовись, женщина, и скажи, зачем пришла.       — Я буду говорить только с руководством, но могу заверить, что намерения мои чисты и благородны, как суть вашей организации.       — Какой организации? — Вновь спросили за дверью.       — Мы оба знаем, какой.       — Чужаков пускать не положено.       — А кто сказал тебе, глупец, что я чужая? — Ребекка начинала понемногу терять терпение.       — Ты не назвала имени.       — Уверяю, твой начальник узнает меня, как только увидит, мы с ним… приятели.       — А если ты лжёшь?       — Тогда вам придётся убить меня. Ну же, отопри дверь. Время нынче дорого обходится.       Повисло молчание, бессмертный обдумывал слова незнакомки, что-то прикидывал в голове. Вскоре дверь с грохотом отворилась.       — Ну, наконец-то! — Не скрывая раздражения, Ребекка прошла вперёд. Прислужник не узнал её, вероятно, прежде они не пересекались, но почему-то сразу проникся подобием уважения, словно чувствовал, огромную волю и решительность этой женщины.       — Я проведу тебя к главному. Не отставай.       — Уж постараюсь. — Ангел неприязненно покосилась на прислужника, отвыкшая от подобных простецких обращений к себе. Новое время, новые обстоятельства, новая она, лишённая всех регалий и привилегий.       Подземный лагерь Ордена Сопротивления напоминал катакомбы, сеть подвальных помещений, связанных между собой узкими переходами, кое-где напрочь отсутствовало освещение, и Ребекка не единожды врезалась в спину проводника, который прекрасно ориентировался в этом лабиринте почти наощупь.       — Долго ещё?       — Один поворот и будем на месте. — Равнодушно ответил прислужник.       Когда они оказались у нужной двери, проводник попросил подождать, сославшись на необходимость доложить руководству о визите, но ждать больше Ребекка была не намерена. Она зашла следом за прислужником в просторный, но пустоватый кабинет со старой пошарпанной мебелью. Заметив её приближение, слуга попытался схватить нарушительницу за руку, но она быстро выдернула ладонь, а следующим движением сбросила капюшон с головы, расправила плечи, встретившись глазами с главой Ордена. Мамон аж подпрыгнул на кресле.       — Какие люди и без охраны! — Он поднялся с места, взглядом приказав слуге удалиться, подошёл к гостье. С плутовской ухмылкой протянул ей руку, блондинка коротко пожала её. Демон вернулся на прежнее место.       — Чем обязан визиту?       — Нашёл время паясничать!       — Что вы, что вы, как можно. Прошу понять меня правильно, Ребекка, я несказанно рад встрече. Орден не отказывается от помощи. Тем более, когда её предлагают сильные мира сего.       — И что, ты даже не применишь читку сознания? Слишком опрометчиво. Может, я приспешница Всадников, что пришла в твою «обитель» с целью выдать её местоположение, а может, с целью выведать ваши стратегические тайны.       — К чёрту! Я слишком хорошо тебя знаю, Ребекка.       — Уверен?       — Амбициозность — твоя главная черта. Ты не привыкла склонять голову и опускаться на колени. Бороться за свои идеалы — да. Даже если соперник многократно превосходит в силе, ты выберешь достойную смерть в поединке, но не подчинение. Такова твоя натура, Бекки.       — Не смей меня так называть, Мамон. Лишь одному бессмертному это дозволялось.       — О, прошу прощения.       — Помнится, однажды мы уже бились вместе против общего врага. Поначалу я сомневалась в тебе, ждала подвоха, ножа в спину… Но в итоге предали те, кому я доверяла, а ты… боролся до последнего, был готов умереть за то, во что верил… умер. — Так странно было вновь видеть перед собой тех, чьи жизни унесла война с Мальбонте. Но это не сон. Мамон здесь, в этой комнате, такой же беззаботный балагур и такой же мудрый стратег-полководец. Две, казалось бы, полярные личности гармонично уживались в одной.       Поток размышлений прервал новый посетитель. Он без стука, фактически влетел в кабинет, походкой человека, озарённого какой-то необыкновенной идеей, требующей немедленного обсуждения и реализации.       — Мамон, взгляни на эту карту, если Орден… — Винчесто замер, пошатнулся, увидев её. Ангел поймала его взгляд, растягивая зрительный контакт. Он сдался первым под напором синей стали её глаз, а после улыбнулся многозначительно, словно говоря: «Я скучал, Бекки».       Мамон цепко оглядел обоих. Прищурившись, произнёс: — Полагаю, вам есть что обсудить. — Он тут же засуетился, собираясь оставить парочку наедине, и принялся насвистывать какую-то мажорную мелодию себе под нос.       — Стой! — Ребекка остановила его выброшенной в сторону рукой, преграждая путь.       — Вернёмся к обсуждению завтра. По утру и думается лучше, а сейчас прочь с дороги, златокрылая.       — Есть вещи поважнее твоего здорового сна, любезный! Пусть Винчесто поделится тем, что удалось выяснить. — Ребекка выказала крайнюю заинтересованность и трудоголизм бывшего Верховного серафима.       — Вот пусть для начала он поделится своими находками с тобой. — Нехотя отмахнулся Мамон, вальяжно потянулся, намекая на усталость. Уже практически дойдя до двери, он развернулся на пятках, бросив: — Мы же не решили вопрос с твоим размещением, дорогая. У нас не хватает комнат, цыпочка. Некоторые бессмертные ютятся вдесятером в крохотных комнатушках бараков. Гости, пользующиеся моим особым расположением, спят подвое. Если ты спросишь, по какому принципу распределяются пары, то здесь всё просто: большинство из них женаты, но… — Демон богатства перевёл странно-воодушевлённый взгляд на бывшего адмирона. — Не все. Старина Винчесто, при всём моём к нему уважении, не рационально использует пространство! Представляешь, один хозяйничает в импровизированных покоях. Это не дело. — Он вдруг, пританцовывая, подошёл к брюнету, потрепал его по плечу, приговаривая: — Поздравляю, дружище, с этого момента ты обзавёлся соседкой. Покажешь ей, как у нас всё устроено внутри лагеря.       — Да, хорошо. — Ответил Винчесто, слегка растерявшись.       — Забыл предупредить, там одна койка. Да и та застелена не шелками, а твёрдым холщовым сукном. — Оценив, с каким едким раздражением Ребекка выслушивала его затянувшуюся болтовню, Мамон шутливо сказал: — Понимаю твоё неудовольствие от столь посредственных условий проживания, златокрылая. Тут тебе не пятизвездочный отель и не санаторий с программой «Всё включено». И да, понимаю, что вдвойне безрадостно слышать подобное от демона, о чьём гостеприимстве некогда слагали легенды. Но верю, Винчесто, будучи джентльменом, уступит кровать даме, а сам разомнёт спину на бамбуковой циновке. На этом должен откла́няться, доброй ночи. — Прежде чем уйти, Мамон опять шлёпнул брюнета по плечу, но было в этом дружеском жесте что-то лукавое, словно он вкладывал в него какое-то напутствие.       Путь от кабинета главы Ордена до жилого корпуса занял около пятнадцати минут. Почти всю дорогу бессмертные молчали, не находя правильных слов для начала назревающего разговора. Лишь изредка Винчесто прерывал повисшую в воздухе тишину разглагольствованиями об устройстве помещений, по которым они передвигались. Он проводил Ребекку в ванную, затем в бельевую. Добравшись до комнаты, что отныне им предстояло делить на двоих, демон галантно пропустил гостью в свои скромные владения.       — Здесь симпатично. — Формальности ради подметила ангел.       — По крайней мере, есть крыша над головой. — Ответил мужчина, не глядя на собеседницу.       Ребекка села на кровать, осматривая апартаменты, подсвеченные тусклым светом канделябра. «Сосед» в это время подготавливал себе место ночлега, раскладывая на полу циновку.       — Ты… Ты действительно решил лечь на пол?       — Ну да.       — Не валяй дурака, турист, залезай. — Она похлопала по матрасу рядом с собой.       Винчесто лёг на свою половину, не теснясь к краю, но и не нарушая её границы.       — И что, даже приставать не будешь? — Полушутя поинтересовалась Уокер.       — А хочешь, чтобы стал?       Почему-то от этого вопроса она смутилась, затихла. Демон поспешил объясниться, не мучая «соседку» неловким молчанием: — Время в небытие тянется странно… Вроде бы бесконечно долго, а вроде бы для меня там совсем ничего не прошло. Когда не осознаёшь себя, то и ничего вокруг не ощущаешь. Но для тебя прошли годы. 10 лет для вечности — капля в океане, но конкретно для тебя… — Он ненадолго замолчал, формулируя вопрос, ответ на который одновременно желал и боялся получить.       — У тебя кто-то появился за это время?       Скажи она «да», он бы воспринял это спокойно, насколько вообще способен влюблённый мужчина воспринять, когда его любимая женщина выбирает другого. С противоположной стороны, в глубине души он бы даже порадовался за неё, что смогла найти утешение в другом, позволила себе быть счастливой, не отравив душу скорбью и виной.       Но ответ ангела был ясен и краток: — Нет.       Винчесто придвинулся ближе, вдохнул запах пепельно-пшеничных волос, коснулся губами её губ, будто спрашивая разрешения. Она прильнула к нему так отчаянно, точно изголодавшись по его теплу. Ребекка сама углубила поцелуй, и тогда, обхватив за талию, демон крепко прижал её к себе, едва не выбив дыхание. Он осторожно поцеловал её шею. Это касание пробудило в ней мучительное тянущее желание, и от мужчины не укрылось то, как Ребекка выгнулась ему навстречу. Он принялся раздевать её, затем отстранился, проделав то же самое со своей одеждой, и вернувшись, подмял любовницу под себя. Поцелуи от нежных становились всё более требовательными, жадными. Наконец повинуясь огню, что бежал по венам, демон позволил своим рукам бесстыдно блуждать по её телу, лаская все потаённые места. Она задрожала от наслаждения, но этого было катастрофически мало. Ей было мало его. Такого сильного, такого горячего, такого родного. Сладостная пытка лишала разума, заставляя из последних сил тянуться к нему, умолять о полном соединении. Прочитав в синих глазах эту нестерпимую жажду, Винчесто наконец вошёл в неё и замер в этой позе, дав ей несколько секунд привыкнуть. Ангелу казалось, что он дразнит её этим промедлением.       — Кого ты сейчас наказываешь?       — Исключительно себя, Бекки. Я не смогу простить себя за разлуку с тобой.       — Перестань, то была не твоя вина. Эту участь определила тебе жестокая судьба, но теперь… Ты мой! — Ему было важно услышать от неё это краткое признание. От любовницы? Нет, теперь язык бы не повернулся клеймить её этим похабным прозвищем. От женщины, что он любил больше жизни.       Винчесто задвигался остервенело, исступленно, даже грубо. Тревожное время и условия не особо располагали к романтике. А ещё он будто бы опасался чего-то… Например, того, что в следующее мгновение кто-то ворвётся в комнату, прервёт любовное действо и во всеуслышание обвинит их преступниками, а их бессмертную любовь вне закона. Такое уже случалось однажды… Не меньше Винчесто страшился того, что голубоглазая возлюбленная в его руках лишь сон. Пьянящий своей невозможностью дурман, что прозрачным туманом рассеется по утру. В её глазах горечью, давно выплаканной холодными одинокими ночами, мелькнули отголоски его мыслей. Ребекка давно не верила в сказки, но любимый демон был здесь, во плоти, отдавался обуявшей их обоих страсти.       Ангел цеплялась за его широкую спину, которой он укрыл её от всего мира, и целый мир словно перестал существовать за пределами этой комнаты. Ребекка стонала и всхлипывала в ответ на его резкие глубокие толчки. Винчесто не пытался заглушить её стоны, упиваясь ими как наградой. Их не волновала возможность быть услышанными в этом подпольном «общежитии» с хлипкими стенами. Они заслужили эти откровенные эмоции, эту ночь, друг друга. Заслужили и с лихвой окупили пролитой кровью и высохшими слезами.       Ребекка в последний раз задрожала в руках бывшего адмирона Сатаны, а после обессиленно упала на постель. Мужские руки не прекращали гладить её волосы, обнажённые плечи, точно им было подвластно через кожу дотянуться до её души. Сухие губы то и дело нежно касались лба, скул, подбородка. И ангел мёртвой хваткой вжалась в его тело, обвила спину, прильнула щекой к его колючей щетине, так, словно всё ещё боялась поверить, что Винчесто снова рядом.       Какое-то время они молчали, даря друг другу слабые ласки, затем демон повернулся набок и посмотрел на любимую взглядом твёрдым, он будто на что-то решился, о чём она пока не знала.       — Тебе было хорошо? Со мной?       — Лучше, чем когда-либо за мою недолгую вечность. — Она не лгала: в надёжном кольце его рук было очень тепло и так спокойно… Покой. Как же давно она не испытывала это чувство.       — Знаешь, 10 лет назад поднимаясь на эшафот, меня пугала не смерть… Есть вещи пострашнее её… Знание, что я никогда больше не смогу обнять тебя, никогда не смогу рассказать тебе, что же ты для меня значишь.       — Если ты решил потерзать моё сердце воспоминаниями о том злополучном дне, то милости прошу, адмирон Винчесто, вас поджидает бамбуковая циновка на полу. — Она ответила саркастично, но глаза ангела сверкнули во мраке ночи влажным блеском.       — Не серчай, Бекки, я не хотел тебя огорчать. — Он наощупь нашёл её ладонь, переплёл пальцы, затем поднёс к губам, невесомо поцеловав запястье. — Ты - мой повод быть лучше. Ты - моя болезнь. И я никогда не излечусь. На земле говорят, любовь живёт три года. Мне кажется, это говорят те, кто никогда по-настоящему не любил. Трудно дать определение любви; о ней можно лишь сказать, что для ума - это жажда властвовать, для души - внутреннее родство, а для тела скрытое и утончённое желание обладать после многих околичностей тем, кого любишь. И лучше умереть от любви, чем жить, так и не узнав, ради чего просыпаешься по утрам.       — Не говори больше о смерти, Винчесто, прошу тебя.       — Не буду, Бекки. Вероятно, я опять не с того начал, испортил всё излишне пафосным вступлением?       — Разве что самую малость.       — Тогда спрошу напрямую: Ты станешь моей женой? — Его слова, сказанные в такое время и в таких обстоятельствах, когда весь мир стоял на грани апокалипсиса, взволновали Ребекку, показались до смешного абсурдными.       — Вот так, сразу? Не слишком ли скоропалительно?       — А чего нам ждать, Бекки? В прошлой жизни я не успел задать тебе этот вопрос, но у тебя в запасе был десяток лет, чтобы обдумать моё предложение.       — Ты прав: за эти годы многое изменилось, но только не мои чувства к тебе. Я влюбилась. Сколько ни пыталась избежать, сколько ни запрещала себе, всё зря - не вышло. Я по уши влюблена в тебя, чертяга. Просто пообещай, что в этот раз тебе не приспичит откинуться в числе первых.       — Сделаю всё возможное.       — Поклянись, Винчесто! Я не готова потерять тебя. И 10 лет назад была не готова. Поклянись, что больше не оставишь меня. Только не снова. — Она плотно сжала его руку.       — Не смогу тебя оставить, Бекки, даже в мыслях ни на миг. Вот моя клятва: отныне и навсегда ничто не встанет между нами. Обещаю, что мы не утратим то, что так долго искали, потому что любовь не покинет нас. И если ты сбита с ног, я - твоя опора, ты никогда не усомнишься в этом. Я стану тебе спасением и защитой, буду беречь каждый твой вздох. Стану твоим прощеньем за грехи минувших дней. Буду с тобой любой ценой!       — Я не знаю, милый… Правда, не знаю, получится ли у нас в этот раз, выживем ли мы в грядущем противостоянии, но одно знаю точно: моё сердце я завещаю тебе!       — Повременим пока с завещаниями, любовь Моя! — Винчесто тихо рассмеялся, зарывшись носом в её шею, снова покрыл кожу цепочкой чувственных поцелуев. — Ты же всегда несла ношу себе не по силам, но никогда не ломалась под её тяжестью. Ты, чёрт возьми, - сильнейшая из женщин. Я верю, что дождь не может идти вечно и однажды, когда он пройдёт, мы будем сидеть на летней террасе уютного кафе… Скажем, где-нибудь в Париже, и пить зелёный чай с лавандовым чизкейком, а вечером нас будет ждать элитное вино и самые странные фильмы, которые только создало человечество. Я подарю тебе красивейшие цветы и приготовлю вкуснейший ужин, с французским шиком. Только пусть этот дождь пройдёт и смоет всю горечь былых страданий.       — В красивых речах тебе нет равных, Винчесто. Даже я почти поверила в эти небылицы.       — Верь, любимая, и тогда всё непременно сбудется, вот увидишь.       — Ты безнадёжный романтик. Всегда им был. Помнится, в молодости ты писал сносные стихи. Ещё пишешь?       — О, нет, Бекки, только не это, не заставляй меня читать по памяти этот апофеоз бездарности и дурновкусия.       — Не ты ли когда-то говорил мне: каждый человек имеет право влюбиться, да не у каждого есть способности к стихосложению.       — Твоя взяла, ангел Мой:       Удиви меня, порази, ¹       Заслони мне улыбкой солнце,       Дай мне воздуха в этой грязи,       Дай надежду, что свет вернётся.       Дай мне радости, счастья дай,       Докажи, что иначе — можно!       Ад погасим, поджарим рай,       И клинки похороним в ножнах.       Пока дышит моя мечта,       Пока муз стерегут сатиры,       Ты найдёшься когда-то там,       Как спасение этого мира.       Сегодня высшие бессмертные уснут вместе. Рядом. В объятиях друг друга. И от благодарности переменчивой судьбе, что преподнесла ей долгожданную встречу, сердце бывшего Верховного серафима тихонечко заликует в груди, пока её тело, растворившись в чутких руках демона, будет впитывать тепло его заботливых прикосновений. А завтра, впервые за долгое время Ребекка Уокер проснётся счастливой, с мягкой улыбкой на устах, ведь приоткрыв глаза, она увидит любимое лицо спящего Винчесто всего в нескольких сантиметрах от своего.