За дверьми семьи Уиллоби

***

      Тим, ни столько злобно, сколько, скорее, нервно сжал пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в собственные ладони. Во рту стоял до боли привычный привкус горечи, так неприятно сжигающий кончик языка, создавая во рту жар, вызывая жажду. Скользнув причмокивающим влажным языком по нёбу, а затем намочив им обсохшие губы, чтобы после сразу же нервно сглотнуть чуть успевшую накопиться слюну, мальчик потупил взгляд, словно надеясь найти слова, способные не возмутить недовольных и придирчивых ко всему родителей, где-то в дырке на полу. — Тим, — с наигранной горечью противно выплюнул это имя отец семейства, обхватив талию рядом стоящей матери с такой же наигранно-разочарованной миной. Его короткие брови были подняты и изогнуты к верху лба, — почему ты позволяешь себе воровать со стола еду? Разве, сейчас время вашего обеда? — намекая на сестру и близнецов, к слову, удивительно, что тот вообще помнил о их существовании, надменно протянул отец, прижимая к себе возлюбенную. — Знаешь, чем это карается? — тут же вставил он, будто Тим вовсе не знал о наказании и, затем также незамедлительно заключил, — Ночью в чулане, — прежде чем сказать это, он кинул мимолётный, одновременно сопливо-влюблённый и горделивый взгляд на всё ещё прижимающуюся к его груди супругу, ожидая и, сразу после получив, одобрительный в ответ. Женщина, по всему своему виду, не особо сияла желанием поучаствовать или хотя бы просто вставить какой-нибудь комментарий, даже едкий. В целом, как обычно. От неё требовалось, да, даже не требовалось, настолько её муж лелеял и берёг её, просто постоять, скривив лицо жертвы, бедной матери, терроризируемой собственными детьми, что, о боже, посмели попросить у неё еды. Неблагодарные чертята. От всех этих свойственных его родителям манер, спектакля, непонятно для кого устроенного, Тиму становилось на душе противнее, когда, казалось бы, больше быть уже не может. Но страх, обжигающий страх наказания в виде проведения очередной весёлой ночки в сыром подвале в кучке углей и ещё более худшего, безразличного отношения заставлял мальчика, не поверите, бояться. Да и, не смотря на всё это безразличие, родители в гневе могли быть действительно ужасны, и младший Уиллоби предпочитал просто следовать их правилам, держась подальше и не смея тревожить их ненормальный любовный мирок, хотя сестра и близнецы, сестра, в особенности, частенько были не согласны. — «Но это не я, не я хотел воровать еду!» — вертелось на языке мальчишки, но он не позволил себе это говорить, да и смысла особо всё равно не было. Нехотя отлипнув от жены, старший Уиллоби, подхватив под шкирку не сопротивляющегося, но обидевшегося, не смотря на горькую обыденность ситуации, мальчика, потащил того по коридору к ненавистной мрачной двери, ведущей к столь приевшемуся за все годы месту. Сгущающееся тьма, в дуэте с продолжительным скрипом закрывающейся двери всколыхнула мальчика, заставив того дважды хлопнуть ресницами, а затем удручённо вздохнуть и, раздражённо отряхнувшись, встать и нехотя спуститься ниже по лестнице, чтобы вновь встретиться с упомянутой ранее кучей угля. Присев на край уже более родной и участливой в его жизни, чем собственные родители, чёрной сухой кучки угля, Тим, скользнув ладонями по голым коленям, обхватил руками обе голени, чтобы, согнувшись, рухнуть на бок и после прижаться к коленям лицом, надеясь уснуть. Возможно, если бы не очередной дурацкий поступок Джейн и близняшек Барнаби, он бы не ночевал и этой ночью в чулане.. Но правильно ли винить их? Всё-таки, все они хотят есть и, раз уж их дело сделать, а его - отдуваться, то он выдержит наказание за остальных как настоящий старший брат, иначе он не Уиллоби. Шмыгнув холодным влажным носом, а затем усмехнувшись, Тим почувствовал себя по-важному ответственным достаточно, чтобы забыть про зуд в носу и холод в пятках.