Si vox est - canta!

      Этот большой бутон — словно Дом, словно Рай, словно Родимая пустыня, в которой мы выросли, в которой жили и в которой мы умрём.       Родник течет, журчит и пляшет, распевая на гласные и стуча каблуками в смену тона. Она машет руками, кружась и смеётся, как только запинается на распевке.       Лёд скользит, а не танцует. Танцую я плохо. Настолько плохо, насколько Гром ладит с другими людьми, настолько плохо, что заставляю северянку скривиться в усмешке, настолько плохо, что горазд размахивать только клинками.       Родник плюёт на это и хватает мою руку, второй верчу клинок под распев Родника, ступаю навстречу ей, она крутится в пируэте, громко стуча каблуками, когда завершает.       Гром хмурится, когда я улыбаюсь, когда танцую вместе с Родником. Он не в состоянии танцевать. Горазд только сидеть и наблюдать, и лишь хлопать ладонью по полу, когда Родник берет высокие ноты.       Северянская дева стучит ногой, но соблюдает строгость, позволяет себе только покружиться на месте, когда Родник подбегает и кружится вместе с ней, ухватывая за руку. Дева севера поёт сонорно, не раскрывая рта, как подхватывая распев Родника.       Это место уже кажется домом. И мы кружились в танце, мы, Пустынники, плясали под пение Родника, пока Гром сотрясал листву своим молчанием, а я вёл в такт Родник. И даже северянская дева была не прочь провести это время с нами.       За листвой послышался юношеский голос, сонорно напевающий мотив песни Родника. Стоило выглянуть и увидеть картину:       Вдали кружился под музыку Золотой метеор.       Слыша журчание Родника, вслушиваясь в разбивы Грома, ощущая холодный танец Северянской Девы и чувствуя, что даже Золотой метеор пускается в пляс, я чувствую тепло, желая продлить этот момент.       Этот бутон — наш Дом, наш Рай, словно Родимая пустыня, в которой мы жили и в которой мы умрём.        Если у тебя есть голос — пой! Но пение когда-нибудь стихает.       И золотой метеор ушёл...