Малышка Бамбл

Когда Скотт проснулся, Хоуп не было на ее обычном месте рядом с ним. Сквозь затуманенное зрение он разглядел время 03:07 на будильнике рядом с собой, прежде чем протер глаза и заставил себя встать с кровати. — Хоуп… — позвал он хриплым голосом, пытаясь освободиться от сна, который все еще пытался овладеть им. Он заглянул в коридор и в пустую ванную, прежде чем спуститься вниз, предполагая, что найдет ее на кухне. Вместо этого, когда Скотт спустился по лестнице, он обнаружил ее в гостиной. Она положила руки на подлокотники старого кресла, которое так любила, наклонилась вперед для опоры и медленно покачивала бедрами. Глаза Хоуп были крепко зажмурены, когда она сосредоточилась, мысленно справляясь с болью, одновременно контролируя свое дыхание и оставаясь в основном молчаливой. — Хоуп? — он повторил ее имя, на этот раз шепотом. В ответ она подняла палец в его направлении, не открывая глаз и даже не глядя на него, молча прося минутку. Он сократил расстояние между ними, и когда Хоуп была готова, она повернулась, чтобы положить руки на его сильные плечи. Скотт запечатлел поцелуй на ее потном лбу, и она, наконец, сняла напряжение со своего лица и открыла глаза, ее оливково-зеленый взгляд остановился на нем. — Как долго ты не спала? — спросил Скотт, нежно кладя руки ей на бедра. — Несколько часов, — пожала она плечами, не обращая внимания ни на то, который был час, ни на то, сколько было времени, когда она вылезла из их постели. — Почему ты меня не разбудила? — Тебе нужно хорошенько выспаться, — улыбнулась она, слегка поддразнивая, прежде чем выражение ее лица изменилось. Он мог видеть, как узнавание промелькнуло в уголках ее глаз, прежде чем ее рот сжался, а глаза закрылись. Она уткнулась лбом ему в плечо, когда он поддержал ее, прижимая так крепко, как она ему позволяла, его рука нежно поглаживала ее поясницу. Прошло более минуты, когда кулак, вцепившийся в его рубашку, наконец расслабился, и Скотт почувствовал, как напряжение в ее теле спадает. — Хоуп, я думаю, пора… — сказал ей Скотт, в его голосе звучало беспокойство, когда он обхватил ладонями ее щеку, нежно поворачивая ее лицо, чтобы она снова посмотрела на него. — Нет… — прошептала она, качая головой. — Но я думаю, нам следует подготовиться. Скотт смягчился, приняв ее компромисс. Он наклонился и поцеловал ее в лоб, прежде чем наклониться ниже, чтобы поцеловать выпуклость ее живота. — Будь полегче со своей мамой, — прошептал он, вставая и целуя ее в губы, прежде чем неохотно оставить ее, чтобы пойти собираться, как он и договаривался. Он остановился у подножия лестницы, обернувшись, чтобы взглянуть на нее. Ее растрепанные кудри свободно спадали на плечи, а щеки были усыпаны веснушками. Она стояла в трусиках и одной из его старых рубашек, натянутой на её животе. Скотт воспользовался моментом, чтобы полюбоваться ею; во всей ее красоте, во всей ее силе. Каким-то образом эта невероятная, достойная восхищения, удивительная женщина принадлежала ему, и он, к счастью, принадлежал ей. — Скотт, — предупредила Хоуп, заметив, что он застыл, уставившись на нее, — штаны, — подсказала она, прежде чем наклониться, чтобы опереться на кресло, когда очередная схватка охватила ее тело. Перепрыгивая через две ступеньки за раз, Скотт проскользнул в их спальню и натянул то, что, по его мнению, было чистой рубашкой, и натянул брюки, прежде чем покопаться в одном из шкафов Хоуп и найти для нее мешковатый топ для беременных и леггинсы. Он схватил две сумки, ожидавшие у двери, набитые самым необходимым, прежде чем быстро спуститься по лестнице, чтобы присоединиться к ней. Несмотря на ее невнятные жалобы, он помог Хоуп переодеться. Май выдался необычно теплым для Сан-Франциско, волна жары пришла неделей ранее и еще не спала. Последнее, что Хоуп хотела сделать, когда ей уже было некомфортно тепло, — это надеть еще несколько слоев одежды. Скотт помог ей надеть туфли, смягчив ее равнодушный взгляд поцелуем в нос, и она, наконец, согласилась, что пора ехать в больницу. Схватки становились все ближе и продолжались все дольше. Скотту потребовалось больше десяти минут, чтобы помочь ей дойти до машины, с большой настойчивостью надеясь, что она справится одна, но ей приходилось крепко хвататься за него каждый раз, когда боль начинала усиливаться. Как оказалось, нанесение большего количества слоев одежды было предпоследним, что Хоуп хотела сделать. Ничто не было более неудобным во время родов, чем сидеть в машине, даже если Скотту удавалось проделать путь за тринадцать минут… Хоуп и Скотта доставили прямо в родильное отделение, и Хоуп была вполне счастлива снять с себя все слои одежды, вплоть до спортивного лифчика и трусиков. Сильная жара сделала долгую и некомфортную беременность еще более невыносимой… Шли часы, а Хоуп продолжала отказываться от эпидуральной анестезии, продолжала терпеть и удивлять Скотта своей силой, решимостью и сосредоточенностью. Скотт вспомнил, как в последний раз сталкивался с подобной ситуацией, когда родилась Кэсси. Он помнил, как боялся стать отцом; они с Мэгги уже начали отдаляться друг от друга, он сомневался, что они остались бы вместе, если бы не стало известно о беременности. Мэгги ненавидела беременность, ее тошнило от начала и до конца. Скотт живо помнил, как узнал, что у них будет дочь, на ранних сроках, и почувствовал себя совершенно неподготовленным к ответственности, которую несла маленькая девочка… Врачи с самого начала были обеспокоены ростом Кэсси, и это было тревожное время для всех. Прием за приемом, сканирование за сканированием приводили к заключению, что ранние роды — лучшее решение для ребенка. Почти на три недели раньше срока Скотт отвез Мэгги в больницу на кесарево сечение. Он вспомнил Кэсси, такую маленькую и тощую, почти похожую на шимпанзе. Ее крики наполнили операционную, и Скотт, несмотря на все свои страхи и озабоченности, мгновенно влюбился… Тогда все было непросто. Кэсси плохо питалась в детстве, у нее развилась желтуха, и ей потребовалась фототерапия. Мэгги боролась с послеоперационной болью, и они провели в больнице больше недели. Денег было мало, и Скотту пришлось вернуться к работе почти сразу же, как они вернулись домой, и хотя они старались изо всех сил для Кэсси, Скотт и Мэгги продолжали отдаляться друг от друга. Однако на этот раз все было как нельзя более по-другому… Беременность пришлась Хоуп по душе, она ей подходила, и она была красива. Даже несмотря на утреннюю тошноту, боли в спине и усталость, она сияла. В отличие от Мэгги, он знал, что сказать, что сделать… Он смог утешить ее и поддержать, не боясь сказать что-то не так и сделать только хуже. Они работали как пара; Кэсси любила быть с ними, и их семья только росла. Это было захватывающее время, и вместо того, чтобы чувствовать себя неподготовленным, напуганным и неуверенным в себе, Скотт был счастливее, чем когда-либо за долгое время. В то время как Мэгги, даже на сроке беременности, можно было легко принять за небеременную, надев слегка мешковатую рубашку, Хоуп было трудно скрыть это, как только она достигла второго триместра. Скотту нравился ее животик, он любил засиживаться допоздна, пока Хоуп спала, и нашептывать малышке сказки. Любил чувствовать, как малышка двигается и брыкается… Он с нежностью наблюдал, как Кэсси повторяла его действия: ощупывала шевелящегося ребенка, разговаривая с животиком Хоуп. Хотя Хоуп и Кэсси всегда хорошо ладили, они были близки, волнение, которое Кэсси испытывала в связи с предстоящим появлением малыша, только сблизило их. Хоуп не хотела выяснять пол ребенка, но предложила Скотту принять решение. В конце концов, он решил, что не имеет значения, родится у них мальчик или девочка, пока они здоровы, ребенок будет отчасти им, отчасти Хоуп. В глазах Скотта это делало их идеальными. Малыш Бамбл стало именем, которое они использовали для обозначения растущего ребенка вместо оно и они. Хоуп сама была ученым и провела свое исследование. Она знала, чего хочет, и была полностью информирована, когда дело доходило до принятия решений. При поддержке Скотта она отказалась от кесарева сечения. В то время как Кэсси родилась почти на три недели раньше срока, Хоуп ждала начала родов и упрямо тянула до тех пор, пока не опоздала на семь дней. Скотт смог поддержать ее во время родов. Как физически, так и эмоционально. Этот опыт, по крайней мере для него, был близок к совершенству. Казалось, что они были в этом замешаны вместе. Команда для их ребенка… Это заставляло его чувствовать себя вовлеченным. Скорее участником, чем наблюдателем. И если бы это было возможно, то, видя ее силу таким образом, он только сильнее полюбил бы Хоуп. И вдруг на руки Хоуп положили плачущего ребенка. Скотту передали ножницы и спросили, не хочет ли он перерезать пуповину, и он на мгновение оторвал взгляд от улыбки Хоуп, чтобы завершить задание. Четырнадцать часов с тех пор, как Хоуп впервые проснулась, одиннадцать часов с тех пор, как Скотт заметил ее отсутствие в их постели. И у них родился ребенок… — Ну, что у нас? — спросила медсестра, и Хоуп поправила свою хватку на ребенке, который внезапно перестал плакать и смотрел на Хоуп широко раскрытыми, блестящими глазами. — Это девочка, — ответила Хоуп, глядя на Скотта с улыбкой, от которой у него забилось сердце. — Девочка, — повторяет он шепотом, улыбаясь так же лучезарно, как и счастливо целует Хоуп, и слеза скатывается по его щеке. — С днем рождения, малышка Бамбл, — прошептал Скотт, целуя ее в морщинистый лоб, когда она прищурилась от яркого света. В тот вечер Скотт смог привезти Хоуп и ребенка домой, где они впервые смогли провести вечер вместе семьей из трех человек. На следующее утро Кэсси ворвалась в дверь и подбежала к Хоуп, долго и восторженно обнимая ее. Пара пообещала Кэсси, что она будет первым, кто навестит их, как только они вернутся домой. Она с гордостью носила футболку с надписью Я старшая сестра. Хоуп с радостью ответила на объятие и помахала Мэгги, которая задержалась в дверях. — Я просто оставлю это и зайду в другой раз, — улыбнулась Мэгги, кладя несколько подарков на столик у двери. Хоуп пригласила ее зайти, но Мэгги настояла, чтобы это время было особенным для них четверых. Их семейная ситуация, возможно, устраивала не всех, но Хоуп и Мэгги хорошо ладили, и две семейные ячейки были рядом, чтобы поддерживать Кэсси и друг друга. Скотт спускался по лестнице, крепко держа на руках спящую малышку, в то время как Кэсси возбужденно подпрыгивала на диване. Хоуп повела ее назад, показывая, как держать руки, и положила подушку ей на колено, чтобы помочь выдержать вес ребенка, в то время как Скотт осторожно передал свою младшую дочь на руки своему первенцу. Он с гордостью наблюдал, как Кэсси поцеловала в лоб спящего ребенка, сфотографировал их вдвоем и несколько фотографий с Хоуп. Все его девочки, вместе взятые. Скотт сомневался, что какой-либо момент в его жизни снова будет близок к тому, чтобы стать таким совершенным. Позже тем же вечером Хэнк и Джанет присоединились к маленькой семье. Скотт впервые увидел, как Хэнк плачет от чего-то другого, кроме разочарования, когда впервые держал на руках свою внучку. В то время как Скотт потерял счет тому, сколько раз за этот вечер Джанет наклонялась и целовала Хоуп в лоб или щеку. — Я так горжусь тобой, Карамелька, — прошептала она по меньшей мере пять раз. — Она так похожа на тебя, Хоуп, — с гордостью сказал Хэнк. Когда прошло три дня, Скотт и Хоуп наконец выбрали имя для своей дочери. Родители назвали малышку Элизабет. Ее второе имя, Элис, было тщательно выбрано Кэсси. Малышка Бамбл, прозвище, которое ее родители использовали на протяжении всей беременности, прижилось. А когда она немного подросла, Элизабет ласково стали называть Лиззи-Би, или просто Бамбл.