***
Лето было дождливым. Каждый вечер в небе сползались тучи, чтобы всю ночь лупить ливнем по крышам домов. Солнце выглядывало лишь утром, на пару часов: немного подсушивало лужи на размытых дорогах и снова пряталось в тучах. В маленьком городке на окраине давно уже развезло все тропинки, а брусчатку аллей и узких бульваров покрыло глубокими лужами. Единственным местом, которое ещё держалось достойно, был перрон на железнодорожной станции. Среди людей, которые с важным видом и не менее важными чемоданами в руках ждали поезд, мелькала компания детей лет одиннадцати. Три мальчишки и одна девчонка. — Давайте в салки! Людей на станции немного, мешать не будут! Дим, давай! Дима оживленно закивал и поднял с земли палочку, наломав ее на три длинных и одну короткую части. Отличный способ выбрать водящего. Третий же мальчишка взял девочку за руку. — Мы с Аней хотим просто погулять. — Да. Уже надоели детские игры, — девочка важно поправила платье. — Лебедь, Анька! Вы чего?! — Дима возмущенно топнул ногой. — Идемте! — Ладно Харитон — мелочь, но ты-то куда? — фыркнул Лебедев. — Ты кого мелочью назвал?! На год старше и стал крупным?! — Харитон подхватил с земли хворостинку, но Димка вовремя его остановил. Сережка Лебедев гордо вскинул голову, взял Аню за руку, и они пошли к железнодорожному мосту. — Тили-тили-тесто, жених и невеста! — Харитон показал им вслед язык. Долго мальчишки не скучали — возле железной дороги всегда были замечательные заросли крапивы. И не менее замечательные палки. И сочетание крапивы и палки — не менее замечательное. Наперегонки они побежали к зелёным кустам. — А ну не бегать! — рявкнул смотритель станции, и мальчишки перешли на шаг, однако, скрывшись в толпе, снова понеслись сломя голову. — И все равно я хочу в догонялки! — Димка с размаху снёс крапиве ветку. — Я устал сидеть! Я хочу бегать! — Одни лужи вокруг, где бегать? Ты лягушка, что ли? Скоро высохнет все, и пойдём на поле. Дима прищурился. Он всегда получал то, что хотел. Мальчишка сорвал лист лопуха, положил его на ладонь и с его помощью, чтобы не обжечься, сорвал ветку крапивы. Харитон странно посмотрел на друга, но тут же позорно завизжал, когда эта ветка стеганула его по ноге. — Ну я тебе сейчас! — наплевав на боль (а куда ещё больнее-то?), Харитон сорвал кустик крапивы и побежал за Сеченовым. Провокация удалась. Димка, получив свое, бежал по перрону между пассажирами, которые с чемоданами подходили к прибывающему поезду. — А ну стой, жаба! Я тебя сейчас… «Я тебя сейчас…» у Харитона не удалось — мальчишка споткнулся о какую-то сумку и растянулся на перроне. Дима остановился, чтобы посмеяться с неуклюжего друга. Мальчишка приподнялся и уже хотел встать, но носильщик, не увидев ребёнка из-за кучи чемоданов, в очередной раз сбил его с ног. Сеченов в ужасе замер, когда Харитон потерял равновесие и упал на рельсы перед тормозящим поездом. Крик. Визги — то ли людей, то ли огромного грязного поезда… то ли Харитона… Мальчика задело мордой железной громадины, и накрыло мощными вагонами. Дима закричал и, стоило поезду окончательно остановиться, бросился к Харитону. — А ты куда?! — смотритель схватил его за шкирку и встряхнул. — Стой здесь! Харитона вытащили из-под поезда. Живым. С ободранными в кровь руками и коленями, с ссадиной на лице, но живым. И рыдающим. Мальчишку трясло от ужаса и слез, которые сдавили горло. Было больно. Во всем теле. В голове все ещё стоял этот металлический грохот колес, которые окружили его со всех сторон. Рев машины. Ветер. Боль. Чьи-то крики. И это грохотание… И визг. Визг не человека. Визг неповоротливой машины, которая накрывает собой и пожирает все, что попадётся. Визжит и жрёт. Жрёт и визжит. И визжит. И жрёт. Харитон бросил взгляд на поезд и зарыдал ещё сильнее. Перепуганного Сеченова и трясущегося Харитона передали двум медсестрам, дежурившим в медсанчасти на станции. Одна из них тут же подхватила мальчишку и занесла в здание, а вторая повела за руку Сеченова подальше от железной дороги, завела к себе в кабинет и усадила на стул рядом. Дима отвечал на ее вопросы — где они живут, кто их родители — а сам смотрел, как вторая женщина в белом халате успокаивала и осматривала Харитона. — Ну-ну, тихо. Тебе крупно повезло, сынок. Даже ничего не сломал, — она ощупывала тонкие руки и ноги ребенка, осторожно их поворачивая. Через какое-то время, показавшееся Сеченову вечностью, медсестра стала выглядеть намного спокойнее и суровее. — Вот и все, — вздохнула она, замотав руку Харитона бинтом. — Жить будешь. Главное, чтобы котелок вот этот, — она несильно похлопала мальчика по голове, — варил нормально. Это надо додуматься было — бегать рядом с поездом!.. Оля, проводи их до дома. А я уберу здесь и доложу начальнику станции о том, что все нормально.***
— Да идём быстрее, опоздаем! — Сеченов явно нервничал. Лекция должна скоро начаться, а опоздание к Екатерине Андреевне всегда приводило к недопуску на лекцию и строгим выговором. К этому обязательно прибавлялся ее суровый взгляд и тяжёлые нравоучения. Осложнялось все тем, что небо затягивало сильнее, и первые капли дождя падали на землю. Собиралась гроза. — Да иду! Дима, успокойся! Юноши перешли на бег, и тут Сеченов резко свернул с привычного пути, направившись к мосту над железной дорогой. — Ты куда? — Идём на электричку! Одну остановку проедем, и успеем к занятиям… Да нас даже контролеры не заметят! Харитон остановился, как вкопанный. Вдалеке раздавался визг подъезжающей электрички. — Зачем… Дим! Идём пешком! Успеем. Дождь усиливался. — Захаров, чтоб тебя! Поехали уже! — Дмитрий поднялся на ещё одну ступеньку, но Харитон наоборот сделал шаг назад. — Ладно, ты езжай, я пройдусь. У меня нет с собой денег, а бегать от проверяющих я не собираюсь. Захаров быстро пошёл по уже мокрой аллее. Сеченов посмотрел на него, затем на прибывающую электричку, снова на него и снова на станцию. Он приподнял руку, чтобы со словами «Да ну тебя!» махнуть на упрямого Харитона и спокойно доехать до университета, но как-то не получилось. Получилось махнуть рукой на визжащую у станции электричку и побежать за Харитоном. До университета они добежали, когда уже вовсю лупил весенний ливень. Мокрые, уставшие, грязные, но почти вовремя. В холле университета они столкнулись с Лебедевым. Парень сонно брел в сторону своей аудитории — почему-то на физическом факультете было более лояльное расписание. — Вы чего как лягушки? — зевнул он. — Пешком шли? А электрички для кого пустили? Сеченов зло покосился на Харитона, и тот хотел что-то сказать, но Дима перебил его. — Опоздали мы на электричку… Да нашли время болтать! Идём уже! Они убежали куда-то вглубь коридора, а Лебедев покачал головой. Он прекрасно понимал, что скрывалось под этим «опоздали»… Тем временем Захарова и Сеченова ждал неприятный сюрприз — столкновение с Екатериной Андреевной на самом пороге аудитории. Заходить после профессора — это опоздание, которое карается выговором. Попробовать проскочить перед ней — легче проскочить перед взбесившимся поездом. Молодая женщина, постоянно носившая длинные юбки и кофты с высоким воротником. Холодный взгляд, на который наткнулись студенты, казалось, выражал вселенскую усталость. Оно и понятно — попробуй не устать, когда твоя правая нога с каждым годом болит сильнее и не даёт покоя. — И это наши будущие хирурги, гордость страны, — тихо произнесла она, оглядывая промокших и растрепанных парней. — Первокурсники ведущего университета страны. Ну все. Началось. Сейчас их отчитают как котят и оставят в коридоре. Екатерина Андреевна продолжала холодно смотреть на них. Сеченов называл ее злой мымрой, а Харитон понимал, что она не злая. Просто справедливая. А справедливость многим не нравится. — Интересно, что же будет с человеком, который попадёт к вам на стол под скальпель?.. Какая же это будет кровавая жертва, оболтусы мои… Дмитрий и Харитон потупили взгляды. Профессор тяжело вздохнула и неожиданно пропустила ребят в аудиторию, сделав шаг назад — настолько большой, насколько позволила больная нога. — И чтобы больше без опозданий.***
Вернувшись домой после пар, Лебедев сбросил мокрое пальто и прошёл к себе в комнату. Первым же делом он склонился над столом, где лежало несколько черновых чертежей. Железная дорога, которая работает на магните… Перед глазами Лебедева вновь всплыли те страшные моменты, которые он видел, стоя на мосту у перрона в детстве. Харитон прав. Поезда визжат… Их стоит сделать безопаснее для людей… Студент перевернул чертёж вверх ногами. Что, если сделать рельсы наверху?..***
На кафедре было довольно людно — какие-то преподаватели уже собирались домой после всех проведенных ими пар, какие-то наоборот — только приходили на работу. Уютное оживление обеденного времени. Несколько профессоров сидели за столом перед студенческими работами, что-то живо обсуждая. В углу с книгой сидели несколько других преподавателей и что-то выписывали себе в записные книжки. Тихую идиллию прервал ассистент кафедры. Он вошел в просторный кабинет, оставив у двери двух студентов, которые нерешительно топтались на пороге. — Вот, о чем мы вчера разговаривали. Двое пятикурсников, которые хотят выступить на заседании университета со своими докладами, — ассистент довольно небрежно кинул на общий стол папку с бумагами. Заведующий кафедрой встал со своего места и подошел к коллегам. — Наслышан, наслышан… Сеченов и Захаров, верно? Что ж, наука — дело похвальное. Но вы бы не торопились, родные… Погодите, поступите в аспирантуру. Наберитесь знаний и опыта… Сеченов приподнял голову. — Мы бы хотели, чтобы Вы ознакомились с докладом, — Сергей хотел произнести это решительно, но даже Харитон не сдержал улыбки от его внезапно дрогнувшего голоса. — Боюсь, я смогу сделать это месяца через четыре, не раньше. Но, если кто-то из преподавателей одобрит ваши разработки — мы попробуем выхлопотать для вашего доклада несколько минуток на Совете, — завкафедрой посмотрел на одиноко лежащую папку, к которой словно бы никто не решался прикасаться. — Вы можете оставить это на кафедре. Кто-нибудь из коллег ознакомится и обязательно вам сообщит. Захаров поморщился. Пишется «Кто-нибудь из коллег ознакомится и обязательно вам сообщит», читается «Доклад поваляется на кафедре несколько недель, потеряется, а вам скажем, что ваши идеи несостоятельны». — А сейчас прошу простить меня, я вынужден идти на лекцию. Заведующий ушел. Харитон с Дмитрием переглянулись, а ассистент начал мягко подталкивать их к выходу. Но со стула поднялась Екатерина Андреевна. Тяжело хромая, она подошла к папке. Шла она медленно, опираясь одновременно и на трость, и на стоящую мебель. Харитон заметил, что за последние два года ей стало только хуже — нога уже просто волочилась за женщиной. Екатерина Андреевна взяла в руки папку, быстро пролистала ее и захлопнула. Сеченов тяжело вздохнул. Вот и «обязательно кто-то ознакомится». Ознакомились. За десять секунд. — Под мою ответственность. Руководству университета доложите, что я допускаю доклад. Научным руководителем быть не собираюсь, будете выступать с независимыми исследователями. Если все сложится благополучно — честь и слава «независимым молодым ученым». Если опозоритесь, что более вероятно, то это ваши проблемы. Мне терять нечего, я все равно хорошо, если еще год отработаю здесь. Вперед, орлы! — Екатерина Андреевна, — тяжело вздохнула молодая ассистентка. — Быть может, болезнь еще отступит… — Куда отступит, Лена? Я уже между кабинетами едва ли хожу, до работы добираться все сложнее… Ничего-ничего… Буду сидеть дома, писать статьи и книги. Не умру без студентов… — она резко подняла голову, словно что-то вспомнила. — А вы чего тут стоите, уши греете?! Доклад одобрен! Дорабатывать и готовиться к заседанию!***
Захаров возвращался домой, когда заметил на почти пустом перроне Екатерину Андреевну. Он притормозил, не решаясь подойти к профессору вне стен университета. Насколько фамильярно это будет? Но все же желание поблагодарить было слишком сильным. Их с Сеченовым разработки были одобрены учеными на заседании. — Добрый вечер, Екатерина Андреевна, — Харитон нерешительно подошёл к профессору. — Добрый, — эхом отозвалась она. — К сожалению, мне за эти две недели не удалось встретить вас в университете. Но мы бы с Дмитрием Сеченовым хотели бы выразить свою благодарность. Если бы не вы… Екатерина Андреевна тихо усмехнулась. — Всегда пожалуйста. Я всего лишь поняла, что вы способны на что-то очень важное для науки. Вот и все. Я рада, что наука смогла разжечь в вас такой энтузиазм. Вперёд! Светите людям! Вдали завизжала электричка, оповещая людей о своём прибытии. Захаров невольно сделал шаг назад. Когда двери открылись, Екатерина Андреевна взялась за поручень и осторожно поднялась в вагон. Ей действительно становилось труднее ходить.***
Захаров быстрым шагом шел в сторону комплекса «Павлова». Теплый майский ветер разносил по улицам города ощущение предстоящих праздников. Улицы украшались цветными шарами и плакатами. Роботы носились по земле и по небу, перетаскивая вазоны с пышными цветами. Едва увернувшись от Пчелы, которая чуть не врезалась в него, Харитон свернул к знакомым корпусам университета. Здесь было ничуть не тише, чем в городе. — Николай! Евгений! Выше поднимайте! Еще выше! — знакомый голос донесся откуда-то из-за клумб, и профессор притормозил, глядя в ту сторону Бодро шагая и постукивая каблуками, Екатерина Андреевна носилась туда-сюда среди студентов, которые спешно украшали университетскую территорию. Она шустро поднималась по ступеням, помогая развешивать воздушные шары, и так же ловко бегала от студента к студенту, проверяя, насколько ровно они приклеивают к стенам плакаты с лозунгами. Кажется, даже Дрофа в небе носилась медленнее… «Интересно, что же будет с человеком, который попадёт к вам на стол под скальпель?»***
Сеченов медленно зашёл в кабинет Захарова и встал на пороге. Молча. Говорить все равно было уже нечего. Харитон стоял у окна, хмуро глядя в пол кабинета. Сеченов заговорил первым. — Ты не пойдёшь на прощание? Захаров вздохнул и помотал головой. — Мне… Не вижу смысла в этих церемониях. Мне нужно работать. Смерть — обычное явление для человека. — От старости и болезни, Харитон. Но не от… — Это я и без тебя знаю. Екатерину Андреевну вчера вечером сбил поезд. На перроне, сплошь забитом людьми и роботами, кто-то случайно толкнул ее, и женщина попала под беспощадные колеса… По крайней мере, хотелось верить, что это не было чьим-то умыслом. — Хотя бы не мучилась, — холодно произнёс Харитон. Наигранно холодно. Сеченов покачал головой и набросил на плечи пальто. Но когда он хотел покинуть кабинет, Захаров окликнул его. — Дима, — Харитон устало опустился за стол. — И все-таки поезда визжат… — Визжат, — хмуро согласился он. — Визжат, как стадо сумасшедших чертей, Харитон… Дмитрий вышел, закрыв за собой дверь.