Черное сердце

Запах формалина. Флуоресцентные лампы и холод. Каждый день начинается одинаково нудно. Драко приходит на работу, изнутри запирает дверь на ключ, надевает медицинский халат поверх повседневной одежды и ледяные резиновые перчатки, невольно морщась от неприятных ощущений. Стоит сделать пару шагов, и в оборудованной комнате, на металлическом столе, наверняка ожидает охладевшее тело неизвестного, по которому в эту секунду кто-то льет слезы. Задача проста: Малфой должен сделать так, чтобы дети покойного не пугались, увидя его в длинном деревянном коробе, а святой отец во время церемонии упокоения не морщил нос от смрада разлагающихся тканей. Неблагодарная профессия. Люди обходят патологоанатомов стороной, а ведь они видят вашего отца, дочь или друга буквально изнутри, пока вытаскивают органы, по которым уже неотвратимо бегут нити некроза. Мало кто мечтает о такой работе и идёт в медицинский университет, чтобы кромсать и зашивать трупы или собирать из разлетевшихся в результате ДТП кусочков чьё-то лицо, ведь это… как минимум, странно. Поэтому Драко всегда считали ненормальным: чокнутым, когда тот добровольно пошёл на факультет патологической анатомии, сумасшедшим, когда закончил его на отлично, и совершенно безумным, когда тот открыл свою «трупную», получив вскоре государственную лицензию. Впрочем, Малфой тоже их не понимал. Зачем бояться? Они ведь мертвы. Драко больше опасался живых, способных уложить тебя на стол к патологоанатомам. Он выбрал эту профессию, когда умерла его мать, а точнее, когда на похоронах взглянул на неё и увидел небрежные мазки тонального крема и абсолютно вульгарный макияж, который покойная миссис Малфой никогда бы не нанесла на своё аристократическое лицо. Будучи маленьким мальчиком, Драко уже тогда понимал, что работа сделана на редкость бездарно и отвратительно. Он ощутил жгучую обиду за то, что к её телу отнеслись так неуважительно. Труп для патологоанатома — это как полотно для художника. Обыватели видят лишь смерть и вонь, но Малфой смотрит глубже: он видит девушек, мечтающих в последний раз выглядеть красиво; мужчин, которые не желают терять достоинство даже на пути к недрам земли; детей, чьи матери хотят запомнить их по-наивному чистыми. Драко видит в трупах утекающую жизнь и помогает их душам уйти так, как они бы того хотели. В смерти нет ничего страшного или ужасного, ведь это часть жизни. Её логичное завершение, и каждый, наверное, хочет закончить свою историю красиво, а не будучи куском мяса, валяющимся на обочине, пока дикие собаки не оставят от него лишь кости. Малфой включает диктофон — обязательное условие его работы — и начинает с первого этапа: Наружный осмотр. Удивительно, но Элизабет — его ученица и помощница — не подготовила тело. Подойдя к морозильным камерам, он выкатывает стол и на секунду замирает. На нём лежит неописуемой красоты девушка: её каштановые кудри аккуратно уложены сверху головы, синие омертвевшие губы слегка приоткрыты, а веки, наоборот, скрывают ото всех наверняка закатившиеся глазные яблоки. Малфой за годы работы повидал здесь много девушек, чья внешность наверняка разбила сотни, если не тысячи сердец, но эта по-особенному прекрасна. — И как же ты умерла, бедная? — с искренним сожалением шепчет Драко. Он перекладывает её на основной стол и выкатывает к центру помещения под свет большой лампы. Женская кожа ещё не посинела, но уже приобрела мертвецкую бледность. Сейчас даже сложно предположить, какого цвета она была при жизни. Может, девушка была похожа на бледнокожую аристократку? Или на загорелую под степным солнцем селянку? В любом случае, теперь её цвет навсегда останется белым. — Двадцать третье марта две тысячи двадцать третьего года, — Драко говорит громко, чтобы диктофон мог чётко записать слова. Подойдя к своему рабочему компьютеру, он открывает дело и зачитывает вслух. — Гермиона Джин Грейнджер. Двадцать три года, заболеваний не имела. Погибла в результате вооруженного нападения с целью грабежа. Предварительное заключение — смерть от ножевого ранения. На первый взгляд, нож вошел между четвертым и пятым ребром, проткнув сердце. Смерть наступила в течение нескольких секунд. Малфой возвращается к трупу и, взяв его правую руку, осматривает со всех сторон. Потом проводит те же манипуляции с левой. — На предплечье имеется татуировка — добавить фото в дело. На левой кисти руки видны царапины. Скорее всего, полученные в результате борьбы. Драко переходит к осмотру ног. — На правом бедре присутствуют синяки, — приглядывается. — Возможно, от пальцев. Кто-то пытался удержать её. Убийца был правшой. Левая нога чистая. Осмотрев остальные участки тела и не найдя больше никаких следов, он переворачивает девушку, чтобы зафиксировать смертельное ранение на спине. — Рана рваная по краям, следовательно, нож был зазубрен. Скорее всего, кухонный, для резки хлеба. Удар был сильным и нанесён под углом, — Драко берёт с ближайшей стойки инструмент и раскрывает рану. — Нож прошёл между позвонками, между третьим и четвёртым ребром, пронзив сердце и левое лёгкое, в результате чего наступила смерть. Гермиона Грейнджер при жизни обладала густой кудрявой шевелюрой, которая то и дело закрывает патологоанатому обзор, поэтому он сворачивает их в жгут и старается убрать так, чтобы они не мешали. Именно в этот момент на задней стороне шеи, близь волосяного края, Малфой замечает едва видимый шрам. Настолько маленький, что, не смотри на него Драко под нужным углом, так и не приметил бы. — Необычный шрам, — он убирает пальцами волоски, которые тут же отделяются от головы. — Иероглиф… Очень любопытно: шрам старый, на первый взгляд, ему лет десять. Подробнее узнаю позже. Драко берёт со стола скальпель и аккуратно срезает кусочек кожи вместе со шрамом, тут же убирая его в специальный контейнер для сохранности биоматериала. А вернув взгляд, снова замирает. — Быть не может… — шепчет он, замечая, что иероглиф виден и на кровавой мышце. В этот момент пальцы левой женской руки резко дёргаются, вызывая его невольный вскрик, сопровождаемый гулким звоном упавшего скальпеля. — Дурак, — на выдохе произносит Драко, когда от девушки не следует других движений. — Посмертная судорога, а ты уже в штаны наложил, придурок. Несколько глубоких вздохов, чтобы усмирить колотящееся сердце, и Малфой продолжает вскрытие. Однако мысли о странном шраме мешают нормально работать. Драко снимает перчатки и подходит к компьютеру, чтобы хотя бы попробовать узнать о иероглифе чуть больше. Всё-таки его оставили так глубоко, что тот отпечатался даже на шейной мышце. Поиски в сети сначала ни к чему не приводят, но вскоре на странном сайте он всё же замечает нужный символ. — Печать Буне… Информация на экране монитора гласит: «Как и многие из названных демонов, Буне является одним из первых поселенцев Древнего Египта. Она помогала фараонам и знати приобрести богатство и мудрость. Буне может сделать из нищего принца, дав человеку всё, что требовалось бы от светской фигуры. Она заключает сделки и в обмен дарует богатство, утонченность и даже талант выглядеть и говорить элегантно. Буне повелевает телами своих жертв после смерти». Драко читает текст с нахмуренными от сомнений бровями. Конечно, он не верит ни единому слову и, дочитав до конца, сворачивает вкладки, возвращаяясь к работе. — Полная чушь, даже смешно, — он демонстративно хмыкает. — Приступаю ко второму этапу. Вскрытие. Для начала из покойной Грейнджер необходимо выкачать кровь, что он и делает, запуская специализированный насос. В это время Драко решает перекурить, так как пережитый внезапно испуг от посмертных судорог все же дает о себе знать лёгким тремором рук. Выйдя на абсолютно пустынную улицу, он достает из пачки сигарету, прикуривает и с наслаждением втягивает дым. Малфой столько раз видел воочию лёгкие курильщиков, держал их смолистые внутренности в руках, но всё равно не в силах отказать себе в секундном удовольствии, когда никотин ударяет в мозг, и все невзгоды отходят назад на пару минут, пока ты не потушишь бычок. Он вглядывается в темноту чащи леса, который огибает здание с этой стороны. Малфой выбрал его неслучайно: отсюда легко погружать тела, не пугая при этом гуляющих неподалеку людей. К тому же здесь всегда тихо. Настолько, что в начале даже слегка пугало, но спустя несколько лет лишь манит. Уйти в лес, насладиться одиночеством и тишиной. Не то чтобы трупы болтливы, но лесная тишина имеет одну особенность: в ней слышны мысли. Самые старые и глубоко спрятанные внутри. Пепел от сигареты падает на редкие островки снега. А в темноте… в самой его сердцевине, мелькает движение. — Что за… — Драко выкинул бычок. Уверенным шагом патологоанатом направляется к тропинке, ведущей вглубь леса, и всматривается в место, где ему привиделось движение, но там ничего не оказывается, кроме одиноко скачущей с ветки на ветку белки. Малфой усмехается самому себе и направляется обратно к ожидающей его Гермионе Грейнджер. Насос утробно и громко урчит, сигнализируя, что в покойной уже не осталось крови. Время пришло. Драко берет в руки новый скальпель. Но в эту секунду в операционной гаснет свет. — Да что за бред! — ругается он и, подойдя к выключателю, пытается вернуть комнате освещение. Ничего не меняется. — Вот чёрт! Приходится снова идти на улицу, чтобы осмотреть щиток. Подобно слепому котёнку, который тычется носом в стены в попытке отыскать миску, он добирается до входной двери и оказывается снаружи. Благо уличные фонари по-прежнему освещают путь. Под ними он и переключает кое-как предохранитель и возвращается назад, мысленно проклиная себя за то, что при покупке не заменил всю проводку на новую. А ведь прошлый владелец его предупреждал. — Итак, приступим, Гермиона Грейнджер. В нос неожиданно ударяет странный запах могильной пыли, заставляющий мужчину периодически шмыгать носом. Взяв скальпель, он делает один большой надрез от груди до пупка, однако дальше почему то инструмент не идет. Малфой начинает дёргать его с силой, потом пытаться вытащить обратно. Ничего не выходит. И тогда он решает поднять взгляд… Глаза Грейнджер открыты. Лицо украшает ухмылка, которая быстро превращается в широкую улыбку, когда Драко, крича, отскакивает от неё к стене. Его руки непроизвольно трясутся от ужаса, а сердце стучит так сильно, будто способно пробить грудную клетку и выбраться наружу. — Ну что ты, мой хороший? Продолжай, мне так приятно, — её голос похож на звук из сломанного стереодинамика, сопровождаемый эхом и странными скрипами. — Нет-нет-нет, — он нервно вертит головой в стороны. — Этого нет. Малфой зажимается в угол комнаты и прижимает к себе колени, как запуганный зверёк, начиная раскачиваться вперёд-назад. Психика дает сбой, и её последним оплотом становится надежда, что это всё сон или мираж, в чём он настойчивым шёпотом пытается убедить самого себя. Драко закрывает глаза и, совсем как в детстве, когда он прятался от монстров, которыми его пугали родные тёти, продолжает раскачиваться… Вперёд. Назад. Слышно, как скрипят петли железного стола… Вперёд. Назад. Пока лба не касается чья-то холодная рука. Он тут же распахивает уставшие от сильного напряжения веки, но никого нет. Атмосфера спокойная, а глаза трупа всё также закрыты. Ни намека на то, что ещё пару секунд назад он чуть не свел его с ума. Драко поднимается с пола, подходит к раковине и умывается ледяной водой, стараясь привести себя в чувства. Руки трясутся, как у уличного пьяницы, а челюсть настолько стиснута, что, кажется, вот-вот потрескаются зубы, и он начнет заливать своей кровью чёрную плитку под ногами. Проходит минут десять, прежде чем Малфой решается подойти к телу вновь. Он берет со стола молоток, готовый при малейшем намеке на оживший труп раскрошить её череп в щепки. И плевать, что уволят. Плевать, что посадят отбывать срок за осквернение тела. Но ему не плевать на обещание, данное лежащей в гробу матери… Тогда он клялся ухаживать за мёртвыми в её честь, чтобы ни один ребенок больше не видел на лице своего родителя смазанный тональный крем и не понимал раньше времени, что смысл его жизни теперь лишь чучело для прощаний. Драко бросает молоток и берется за скальпель. — Продолжаю вскрытие. Он легко разрезает оставшийся участок и с помощью расширителя раскрывает грудную клетку. В середине, на месте сердца, видна темная масса, собранная по его образу и подобию. Драко тянется к ней, отрезает аорту и сосуды, доставая сгусток наружу. С него капает смола. Чёрная и вязкая. Поддавшись порыву, он подносит сердце к лицу и втягивает носом воздух. Пахнет дымом. Грёбанным сигаретным дымом. — Она курила. Её сердце пропитано смолой, но это невозможно… — он кладет его на поднос для органов и быстрым шагом идет к компьютеру. Сняв перчатки, вновь открывает дело, где черным по белому написано: «не курила». Драко присаживается на стул, пытаясь осмыслить всё, но мозг отказывается принимать происходящее. — Наверное, она скрывала, что курит, — говорит он шёпотом, но с каждым словом усиливает громкость: — Да, скрывала! А это… редкая форма заболевания. Вдохновившись тем, что, возможно, станет первым открывателем особой сердечно-сосудистой патологии, Малфой возвращается к девушке, решительно готовый продолжать. Без особого труда он вытаскивает все остальные органы и, засунув их в пакет, выбрасывает в специальную урну. Чёрное сердце же так и остается лежать на подносе. Теперь ему предстоит осмотреть полость рта. Драко раскрывает синие губы, и зловоние тут же ударяет в нос. — Некроз уже начался, что-то я задержался. Драко приходится запустить руку чуть глубже в ротовую полость, чтобы увидеть не забита ли глотка чем-либо. — Твоя мамочка горит в Аду! Зубами Грейнджер вцепляется в мужские пальцы под аккомпанемент его крика ужаса, смешанного с нотками боли. Её белые, покрытые мутной пленкой глаза смотрят на Малфоя, и он видит, как они смеются. Видит в глазах, как она мечтает откусить его чёртову руку. Давление невыносимое, будто кисть зажало меж двух бетонных плит. С силой выдернув её, он резко отстраняется от тела. С пальцев капает кровь, а Гермиона улыбается окровавленными деснами. — Кто ты?! — голос Драко срывается, и горло дерет от длительных криков. В ответ лишь мерзкий заливистый смех. Она не слушает его. Страх сменяется гневом и отчаянием. Яростно схватив скальпель, лежащий возле её ноги, Малфой втыкает его трупу в глаз. Смех умолкает, но Грейнджер не вскрикивает от боли, и улыбка почему-то не покидает лица. — Ну вот, — она слегка касается пальцами торчащего инструмента. — Теперь придется объяснять моей матери, почему у меня нет глаза. — Плевать. — А почему его нет у тебя, мой хороший? Резким движением она выдергивает из глазницы скальпель и вонзает его в глаз Драко. Адская боль проносится по телу. Он кричит во весь голос, чувствуя, как теплая кровь льется по щекам, смешиваясь со слезами. Этот крик похож на звериный, Малфой и сам его слышит, пока он не перебивается скребущим звуком смеха, а после… Темнота. Приходит в себя Драко лежащим на полу и первым делом касается пальцами век. Ничего нет. Он подрывается с места и бежит к зеркалу, чтобы убедиться наверняка. Ничего. Опустившись на близстоящий стул, мужчина прячет голову в ладонях, совершенно не понимая, что с ним происходит. Он отчетливо помнит инструмент в своем глазу и хохочущую Грейнджер, но… Размышления меняют курс. Малфой уверенным шагом идет обратно к трупу, который, как оказывается, по-прежнему спокойно лежит на столе. С целыми, закрытыми веками. — Ничего не понимаю… Мысли бросить всё и уйти одолевают голову. К чёрту, доделают за него. Но что-то заставляет его сомневаться настолько сильно, чтобы в итоге взять иглу в руки. Он стоит с ней над телом Грейнджер не в силах начать зашивать. Страх вынуждает кисти рук трястись, а здравый рассудок кричит бежать отсюда, не оборачиваясь. К счастью, он решает послушать его и, положив инструмент на место, откатывает тело к морозильнику. Открывает дверцу. Вытаскивает внутренний стол. — Не оборачивайся… — не голос, шипение позади. Ноги затряслись от страха, а дыхание, кажется, вот-вот остановится прямо в эту секунду. Паника — ужасная вещь. Она толкает людей на любые глупости, будь то убийство или необдуманные решения. Малфой поддается ей. Не в силах дать себе хотя бы секунды на раздумья, он резко оборачивается. Толчок. Всего один, но даже его достаточно, чтобы дверь морозильной камеры закрылась за тобой, а конечности начал кусать холод. Малфой кричит. Долго и мучительно надрываясь, но никто уже не слушает. Он умрет здесь быстро, так как температура камер не позволит существовать дольше получаса. Зачем стараться спастись? Ради чего? Драко поклялся матери оберегать трупы, заботиться и пал от рук одного из них. Слёзы текут по щекам, превращаясь в маленькие кристаллы. Он вспоминает в это мгновение всё: от ромашковых венков, которые плела мама, до покрытый белой пеленой глаз Грейнджер. А ведь вначале он считал её красивой, но сейчас не может понять, как не заметил тогда откровенного уродства. Гермиона была омерзительна и, слава Богам, умерла. Как и он. Смешно до безумия, но именно об этом Драко думает перед тем, как веки с покрытыми инеем ресницами медленно закрываются. Навсегда.

***

У Элизабет есть правило: всегда приходить на работу раньше положенного, чтобы быстрее закончить, ведь вечером её ждут бесконечные курсовые по лечебному делу. Конечно, она не собирается работать патологоанатомом, но этот опыт поможет ей в будущем, как настоящему судмедэксперту, не бояться трупов на местах преступлений. Утро началось как обычно. Кофе, круассан и долгая поездка на автобусе. «И зачем он выбрал окраину города?» — думает она каждый раз, обещая себе сменить работу, но искать новую ещё труднее, чем добираться на другой конец Лондона. Два часа. А приезжает девушка на работу всегда к восьми. Пока Элизабет идет до «трупной», в наушниках играет любимая музыка. Первое, что ее смущает по приходе, — открытая дверь. Драко Малфой никогда не оставляет дверь открытой, ни когда работает, ни когда отдыхает. Первая мысль — вор. Но кому могло понадобиться грабить патологоанатом? Достав из кармана перцовый баллончик, Элизабет уже готова им воспользоваться и медленно начинает входить внутрь здания. Всё стоит на своих местах, нигде нет ни следа взлома или ограбления. Она умная девушка, поэтому решает закрыть за собой дверь на ключ на тот случай, если похититель решит сбежать. Нет-нет-нет, не в её смену. Элизабет заходит наконец в операционную. — Ах! — на полу багровеет кровавая лужа, а на столе лежит труп с воткнутыми в глазницы скальпелями. — Что за ужас? Пару вздохов, как учил психолог, и девушка продолжает осматривать помещение, но не находит никого, поэтому, успокоившись, убирает баллончик в сумку. — Мистер Малфой? Мистер… Её взгляд привлекает кровавый ручеёк, вытекающий из морозильной камеры. Сердце колотится от мысли, что ей следует пойти и открыть его, но Элизабет будто чувствует, что не стоит делать этого. Может, просто позвонить копам? Меньше всего в жизни девушка любила ощущать страх, когда дыхание сбивается, а капли пота стекают по спине. Её брат постоянно шутил над ней раньше, переодеваясь в различных монстров или выпрыгивая из-за угла. С тех пор Элизабет ненавидит это чувство. Можно сказать, именно благодаря насмешкам родственника, она в эту секунду внушает себе, что ничего страшного в морозильной камере нет, и всё-таки решительно идет открывать дверцу. Она опускает засов и дёргает ледяную ручку. Морозильник медленно открывается, и девушка одним ловким движением выдвигает внутренний стол, ожидая увидеть классический бледный труп. В следующую секунду раздаётся визг. Там лежит мистер Малфой с собственным сердцем в руках. Он держит его в ладонях, как пойманного в парке голубя. И... Улыбается. Самой широкой улыбкой, совсем как сумасшедший. От испуга Элизабет отпрыгивает от камеры и падает на пол, но тут же берет себя в руки и возвращается к начальнику, чтобы убедиться в том, что увидела. Да, мистер Малфой действительно вырезал собственное сердце, ведь рядом с ним лежит окроплённый его же кровью скальпель. А на глазу красуется неизвестный шрам. Странно, раньше она его никогда не замечала, да и была уверена, что шрамов у Драко не было. Элизабет касается мужского века указательным пальцем. И в эту же секунду его глаза открываются. — Я ждал тебя, моя хорошая…