Злотворная хворь

Такой же серый и пасмурный день, как и множество других, проходящих друг за другом. В последнее время всё стало казаться одинаковым, а в жизни всё меньше радости, хотя не то чтобы она была слишком депрессивной. Скорее скучной. Григория Кузнецова, жителя небольшой деревеньки на юге Сибири, не обошло стороной это чувство. Работал он близь города на металлургическом заводе, потому всегда возвращался поздно, нередко на пути проезжая или проходя мимо соседней деревни. И сегодня он снова проходил по этому маршруту. Тропинка, покрытая размокшей от дождя землёй и стоптанной травой, проходила почти вплотную к двум маленьким домикам, что находились на краю деревни. Дальше уже и остальная часть. Григорий не сильно интересовался чужой жизнью, но повсюду в округе у него бы нашлось по меньшей мере по два знакомых лица, с которыми он время от времени мог перекинуться несколькими фразами или вовсе завязать приятную беседу. А иногда и просто обменяться приветствиями и уйти по своим делам. И сейчас ему навстречу шёл юноша, которому, по виду, не больше шестнадцати лет. В мятой пыльной одежде, грязных резиновых сапогах почти до колен и весь исхудалый до такой степени, что вся одежда на нём висела как тряпки. Плечи и ключицы были открыты, а один неправильно зашитый рукав демонстрировал тонкое запястье и половину предплечья. Ужасная сыпь виднелась на плечах и руке, ближе к рукаву перерастая в рубцовую ткань. И на такое, разумеется, нельзя было не обратить внимания даже такому человеку, как Кузнецов. — Кузнец, ты? — послышался хриплый и уставший голос паренька. — А мы знакомы? — спросил Кузнецов, а после раскрыл глаза от удивления. — Ну и бороду ты отрастил, за два-то года! — сделал комментарий юноша, проигнорировав заданный ему вопрос. Он приблизился и потянулся худой ручкой к лицу мужчины, но тот отпрянул, слегка испуганный таким видом знакомого. Парнишка же нервно рассмеялся. — Вы извините, неудобно получилось, устал я сегодня! — постарался более задорно произнести он. — Всё в порядке? — задал вполне логичный вопрос Григорий. — Да у меня вот отец захворал, ещё и сыпь какая. Но это несерьёзно, просто всё хозяйство на мне. Было весьма странно слышать подобное. До чего же нужно было измотать себя, чтобы взрослый мужчина ростом выше двух метров шугался от одного лишь взгляда на вас? Да и вообще Григорий представлял из себя воплощение слова мужественность: крепкое телосложение в совокупности с высоким ростом и густой растительностью на лице делали своё дело. И даже ему было некомфортно от вида юноши. — Вот как. Ну, хорошо, вы там поправляйтесь. Кузнецов обошёл парня, который не сдвинулся с места и был готов поклясться, что сыпь на руке уменьшилась, а рубцовая ткань распространилась сильнее. В потёмках конечно много чего могло привидеться, но не такое. Кузнецов уже достаточно отдалился, но это не давало ему покоя. Какая-то странная хворь, заставляющая человека в считанные часы покрываться шрамами? Возможно это плод воображения, но любопытство не позволило бы согласиться с этим раскладом. И он решил проследить. Человеческое любопытство не утихнет, пока не усмиришь его самостоятельно. Чтобы не выглядеть, как маньячина, тот решил для начала дойти до своего дома и одеться в более чистую одежду и в целом привести себя в порядок. Хотя в конце концов поинтересоваться самочувствием не проблема, но всё же. Кузнецов вернулся в свой небольшой и старый, но уютный домик примерно к девяти часам вечера. Он скинул с плеча небольшую чёрную сумку, где таскал с собой несколько полезных вещей: кошелёк, перцовый баллончик и пару инструментов для работы. Повесив потрёпанную лёгкую куртку на крючок, он надел ту, что висела рядом, затем прошёлся немного вперёд, где висело зеркало. Ему пришлось пригнуться чтобы разглядеть себя. Вполне ухоженный вид, разве что волосы на голове растрёпаны и их пришлось пригладить рукой и убрать пару прядей со лба, отчего стал заметен шрам на нём, но Григория это не сильно волновало. Поняв, что вид стал поприличнее, он вышел за дверь, закрыв и заперев её наскоро. Теперь нужно было ещё идти около двадцати минут. Тревожить никого не хотелось, да и в конце концов не станет же он заглядывать в дома и окна. Может на улице кого встретит, а если нет — спросит завтра. Почему не сделал этого сегодня? Потому что слишком странно и отчасти навязчиво вёл себя этот малец, а самому подхватить непонятную сыпь не хотелось. Григорий проходился неспешно, вдыхая чистый и прохладный вечерний воздух, будто на простой прогулке, и оказался у соседней деревни спустя добрых полчаса. Если точнее — уже почти в её центре. Но никого не было видно. В такой час многие готовились ко сну и если не спали, то занимались делами исключительно внутри дома. Однако в какой-то момент тишину пронзил чей-то тонкий, леденящий кровь крик. Кузнецов, не раздумывая, бросился в его сторону — мало ли что произошло. Вот только несмотря на то, что кричала маленькая девочка, от силы лет шести, страх и оцепенение в пятнадцати метрах от происходящего не позволили сделать что-либо. Картина того, как это нечто, что явно было человеком, покрывалось странными наростами пока что неизвестно какого оттенка из-за темноты, как оно ужасным образом деформировалось на глазах, отращивая новые конечности из мест, не предназначенных для этого, разрывало одежду и тянулось к этому несчастному ребёнку. — Эй! — воскликнул Григорий, чем привлек внимание того, что больше нельзя было назвать человеком. Он глазам своим не верил, но это действительно происходило. Из-за того, что нечто пока что медленно двинулось в его сторону, девочке удалось побежать в другую сторону. Кузнецов же сорвался с места, когда нечто, у чего, как оказалось, даже не было глаз, было в трёх метрах от него. И теперь удалось разглядеть, что эти наросты имели красноватый оттенок и сам человек был так ими покрыт, так деформирован, что бувально выглядел, как ходячий кусок мяса. В реальности происходящего мужчина сомневался, но бежать было лучшим решением. Он боялся даже оглянуться. Он не мог пойти за помощью, ведь его бы приняли за сумасшедшего. Остановился Кузнецов лишь у самого своего дома, но через несколько секунд незамедлительно открыл дверь, вбежал в дом и заперся изнутри. Лёгкие болели, мышцы ныли, тревога никак не проходила. Уснуть в таких обстоятельствах точно было нельзя. — Да зачем я себя накручиваю? Наверняка галлюцинации от усталости. Стоит снова проверить, — подумал Григорий после двухчасовых попыток уснуть. Дрожащими руками мужчина потянулся под подушку, достал оттуда мощный фонарь и поднялся с постели. Медленно зашагал к выходу, где лишь накинул на себя куртку, не застёгивая, и грязные ботинки. Повернул ключ в замке и вышел, забыв запереть дверь. Свет фонаря позволял разглядеть каменную тропинку, свежую траву, редкие зелёные листики на густых ветвях. Затем несколько поворотов, где приходится идти через заросли, хоть и местами с освобождённым путём, деревянный мостик, проходящий через почти высохший ручей. И снова знакомая грязная тропа, с которой через несколько метров мужчина свернул, углубляясь в деревню. Луч света периодически становился тусклее, отчего Кузнецов чувствовал себя всё более беспокойно. Следов чьего-то присутствия первое время не было видно, но вот с одного края приближается чья-то невысокая фигура. Мужчина сразу повернулся в сторону шелеста травы и хруста веток и направил фонарь на уже знакомого юношу, который выглядел слишком безэмоционально и постепенно ускорялся. Григорий вовремя успел заметить наросты на неприкрытых предплечьях. Похоже, что в них преобразовалась рубцовая ткань, которая теперь покрыла парнишку с головы до ног. — Парень, остановись, — начиная отступать твёрдо произнёс Григорий, но юнец лишь стал тянуться к нему руками. Остался лишь один выход. Бежать. Снова. Он понятия не имел, как передаётся эта хворь и пожалуй узнавать на себе не планировал. Но в голове сложилась полная картина: эта бактерия, или вирус, или чем-то то ни было, заставляет людей обращаться в мешки мяса, вероятно, пытающиеся атаковать всё вокруг. Но с какой целью? Заразить? Эти вопросы не давали покоя, но останавливаться было нельзя, пока не удалось скрыться и, наконец, рухнуть от усталости. С утра новость о странной эпидемии прошлась и по ещё нескольким соседним поселениям, но население у них небольшое, дальше информация не пошла. И мало кто видел тот ужас, который происходил с больными. Тогда не следующий же день деревню посетил врач, но, как стало известно, он не вернулся. От самих жителей тоже ни весточки. Это нагоняло беспокойство. Неужели этих тварей просто оставят? А что если они разбредутся до ближайших поселений? А если доберутся до города? Нет, их больше нельзя считать людьми. Нечто овладевало разумом каждого больного, отнимало личность, заставляло быть агрессивным, а позднее и вовсе лишало остатков разума и эти куски плоти пытались распространить эту злотворную хворь. Тем же вечером же вечером и до Григория дошёл слух, ставший последний каплей — они меняют обстановку, заражают всё живое, даже случайных прохожих, ведь срезать путь через деревню проще всего. Если они начнут заражать и других живых существ, то это будет катастрофа. В понимании Григория, масштабы происходящего и так несут катастрофические последствия. И он решился. Кузнецов отыскал в кармане два спичечных коробка, которые были вполне целыми и почти неиспользованными и сложил их на стол, после чего поднял люк от погреба и полез туда. У кого как, но у него помимо каких-нибудь маринованных огурцов и консервов там были сложены и старые вещи, которые либо использовались исключительно до работы, либо вообще не использовались им, но избавляться от них мужчина по какой-то причине не стал. И сейчас ему это пригодилось. Действовать нужно было быстро, переодевание в ненужные тряпки было меньшей заботой. После этого пришлось лезть на чердак за керосином и двумя канистрами, распределить всё таким образом, чтобы была возможность нести. Наконец, вынеся обе канистры за порог, Кузнецов вернулся в дом, взял со столика два спичечных коробка и убрал в глубокий карман, который единственный не был рваным. После, заперев дверь, мужчина поднял обе канистры, каждая по два с половиной литра, если не больше, и направился по тропинке. Его уже не волновало, насколько тяжкий путь, как долго идти, как неприятно пробираться через заросли. Им уже не помочь. И он сделает всё, чтобы помешать им заразить больше. Мужчина ставит одну канистру у маленького домика, где, как он помнил, раньше жила чья-то счастливая семья. Со второй он пошёл в самый центр, открыв и понемногу поливая землю и частично дома. С таким старым и хлипким деревом всё быстро разгорится и не оставит ни единой живой человеческой души, если здесь таковые ещё остались, никаких следов жизни и присутствия тварей. Вокруг толпы заражённых и приходится бежать. Снова. Однако теперь это не бессмысленное действие. Пробежав через центр и перебегая на другую окраину, Кузнецов останавливается, судорожно зажигает спичку и нерешительно бросает под ноги больным. Затем отбегает, зажигает ещё одну и кидает ближе к домам. Следующую на сам дом. Но гореть начинало на всё. Он возвращается к остановленной канистре, забросив пустую на чью-то крышу, сложно желая выжечь воспоминания об этом дне из своей памяти. Григорий не плакал, но сердце разрывалось от болезненных чувств, когда тот выливал новую порцию керосина на ещё целую часть домов и заражённых. Дрожало всё его тело. Болезненный узел в груди сковывал движения, делал ноги ватными, но сейчас останавливаться нельзя, поэтому он зажигает новую спичку и бросает. Затем снова, и снова. Уже поднимается густой дым, потоки ветра разносят пламя во все стороны и огонь беспощадно уничтожает всё. В воздухе чувствуется запах гари, запах горящего дерева, запах палёной травы, запах прожаренной до самых костей плоти, запах смерти. Огонь рано или поздно сделает своё дело. Кузнецов бросает спички, бросает ещё не до конца опустошённую канистру как можно дальше, смотрит, как их обжигают языки пламени, чувствует в воздухе примесь плавленой пластмассы и горящей плоти, отчего сводит желудок. Мужчина снимает с себя всю верхнюю одежду, оставаясь лишь в подштанниках и майке, и бросает поношенную ткань в пекло, не желая разносить заразу. Григорий собирался уйти, уже начав отдаляться от пожара, как в глаза бьёт свет, а чей-то низкий властный голос велит остановиться. Перед ним возникают силуэты и как он чувствует со спины его тоже обходят. Два человека направляют на него пистолеты, между лопатками чувствуется давление от какого-то предмета. — На колени! Руки за голову! — слышит Кузнецов следующие указания и послушно всё выполняет. Наконец, удаётся разглядеть форму и судя по опознавательным знакам это какая-то федеральная служба, но вопросов задавать явно не стоило. Ему заламывают руки, слышится лязг металла, на запястьях ощущается холод. С ним обращаются, как с каким-то преступником. Хотя теперь он наверняка им и является. Вполне закономерно, Григорий Кузнецов был осуждён и лишён свободы соответственно. Срок грозил немалый. Единственным утешением было то, что он итак немолодой и до этого прожил неплохую жизнь. Он даже не осмелился сказать, почему это сделал, на него и так навешали обвинения и слушать бы не стали. А если и послушали бы, то кто из-за эпидемии поджигает целое поселение? А про монстров, которыми становились больные, даже заикаться не стоило — сразу подумают, что с головой не всё в порядке. Прошло два года. Пятидесятилетнего заключённого отвели в комнату, напоминавшую какую-то допросную. За столом ожидал человек в деловом костюме и солнцезащитных очках, что выглядело весьма неуместно. — Здравствуйте, Григорий, — произнёс он и кивнул сопровождающему на дверь, чтобы их оставили наедине, предварительно посадив Кузнецова за другую сторону стола. — Здравствуйте, — ответил заключённый спустя минуту молчания. — Вы наверняка не хотели бы здесь находиться, я прав? — задал вопрос тот же незнакомец, на что получил кивок, — и я Вас вполне понимаю. То, что Вы сделали, безусловно, тяжкое преступление. Но ведь у Вас были свои причины. — Да, были, — подтвердил сказанное Григорий. — И если бы остальные знали обстоятельства, они бы поняли, что вы невиновны, — продолжил мужчина в костюме. Его слова всё больше интриговали, он умело подстраивался под Кузнецова, изображая понимание. — Всё верно, Вы не виноваты. И у меня к Вам выгодное предложение. Месяц работы в одном из наших учреждений. И по истечении срока вам простят совершённое, — говорил он. — Меня выпустят? — переспросил заключённый, будто не веря своим ушам. — Да, вам лишь нужно расписаться здесь. И мужчина подталкивает к Кузнецову какой-то документ и ручку. Григорий был действительно воодушевлён. Он, по правде говоря, за три года заключения начал сомневаться в собственном рассудке. Однако его, наконец, оправдают. И лишь попав в совершенно секретное учреждение, он смог убедиться — всё это было реально, ведь есть и другие аномалии. Наверняка ему и лучше от того, что он не знает о том, что его ждёт.