I moved up to take a place

      Какой человек будет часами сидеть над пыльными журналами и выискивать подходящие по цвету, размеру и шрифту буквы? Какой человек в здравом уме мог бы потратить на это занятие с полчаса своей жизни вместо того, чтобы написать начало от руки?       Ответ до банальности прост — Пенни Лэмб. Самая странная для окружающих и самая любимая для Рики Поттса. Она измеряла затраченное время не в секундах или минутах, а в ударах сердца, которое, как знала, в тот момент билось только с одной целью — продолжать гореть для того, чтобы доделать. Аккуратно дорезать, составить начальное слово и наклеить коллажем поверх раскрашенного изломанным грифелем опилок от розовых и фиалковых карандашей, втёртых в бумагу ватой.       Сидя на полу и напевая мелодии себе под нос, окружившись хаосом из раскрытых надорванных бумаг и наклеек, с катушками скотчей, разноцветных пастельных тканей и кружев, она была почти незаметна в своей бледной, как напудренная мукой кожа аристократок, ночной сорочке. Длинные кудрявые волосы струились и сползали по спине, спадали на плечи, когда она гнулась ближе к главному листку, наклеивая поочерёдности 'М', следом крохотное курсивное 'о', остановившись на 'й', а после сделав небольшой отступ продолжила вновь: 'Д', следом 'о', следом, взглянув на часы, встала и подошла к окну, забрав с собой карандашный клей. Утончённая меланхолия отразилась на её лице, она смотрела на розовеющие облака, словно нерастворившиеся чуть более яркие кристаллы крашенной карамели, запутавшиеся в нежной сладкой вате.       Указательный палец её лёг прямиком в холодную фарфоровую ладонь кудрявой куклы, Пенни уставила локти на подоконник и вдумчиво вглядывалась через открытую раму в вылизывающую остатки розового вечера темноту, и в загорающиеся звёзды. Она лелеяла надежду на то, что прямо сейчас вновь вместе с Рики их взгляды объединятся в одной точке, оставив позади себя атмосферу и крохотный, ничего не значащий мир. Он научил её любить космос. Она научила любить его всё остальное.       Бросая всё каждый день, они перед самой тьмой шли смотреть на небо в надежде увидеть, как звёзды, светящиеся на ночном одеяле, как стразы волокут собой небо, укрывая их город пушистым флисовым куполом.       «Я уже хочу, чтобы ты скорее вернулся в школу», — тихо шепчет девочка, словно обращаясь к той звезде. Тёплые пальцы теребили крохотные холодные, пока вторая рука непреднамеренно гладила воздушное кукольное платье по кружевам и вышитым цветочным бутонам.       «Скорее выздоравливай», — обронила всё тем же шёпотом отходя от окна, будто отталкиваясь от подоконника, но так нежно, словно страшась навредить всему, что её окружало.       Буквы вновь оказались перед её глазами, по очерёдности из свободных они становились пригвождёнными к цветному листу так надёжно, как только растущие коренные зубы. Только все они были наклеены, она принялась за письмо, за перепись его начистую, исписав перед этим пять или шесть страниц. Мыслей в её голове было столько, и такими бурными потоками они лились из-под ручки, что едва мысль появлялась в голове, а она не могла дописать ещё первую, на её конце в голове вертелась третья, и так без конца, дописывала вторую их было уже шесть, разных ветвей, которые нужно было сплести воедино, и не порвать ту нить повествования, которая являлась бы объединяющей для них. Исписанные черновики она сохранила для будущих блокнотов из собственноручно переработанной бумаги.       Прохлада из окна дула ей в спину, теребя распухшие под конец дня кудрявые локоны. А она всё сидела до одиннадцати вечера над листами, словно заворожённая, ни спина, ни шея у неё не болели, ни глаза с плечами не уставали, не затекали колени, с которых она не вставала. Или из-за увлечённости она того просто не замечала. Она привыкла испытывать любовь к окружающему, а не жалость к себе, и потому продолжала, словно от этого завесила её жизнь.       Украшенный кружевом конверт спрятал в себе аккуратное письмо. Запечатывая его, она налила на кончик перламутрового сургуча и придавила лунной печатью.       Выключая весь свет в доме, она вновь пришла к окну, и перед тем, как закрыть тёмную раму, ещё несколько затянутых мгновений глядела на небо, приподнявшись на руках, словно ребёнок, проверяющий край стола на прочность, когда зависает на нём, как на брусьях. Ещё пара переменно брошенных на куклу взглядов, касание до холодной оловянной ручки окна и поход в постель.       Мягкое одеяло унесло её в сон так быстро, что не успела она закрыть глаза, хорошенько укутаться и помечтать о завтрашнем дне. А день был насыщен событиями по её планам: поход к Рики, хор, куча тестов, ещё один поход к Рики, дважды вопрос про самочувствие и один на них ответ.       Собираясь с утра, её голова, как и обычно, разрывалась от мыслей, пока она причёсывалась и пушила кудрявые волосы, завивая, пока переодевалась из одного наряда с рюшами в другой, накидывая поверх блузы и подъюбника школьный клетчатый сарафан, пока пила чай и следом мыла чашку. Всё было таким обыденным, что она спасалась в своих мыслях, почти застревая там большинство времени.       Схватив сумку и письмо, поцеловала конверт, оставив поверх бумаги отпечаток нежно-розовых губ, а от того, что она несла письмо, прижимая к груди, оно пропиталось запахом сладковатых духов.       Вдумчиво она разглядывала окна знакомых домов, светлые цвета, утопающие в солнце, успокаивали её, заставляя думать, что она находилась сейчас в сладостном сне и до сих пор не проснулась — а глаза заволокло перламутровой пеленой.       Не осознавая того, почти не контролируя собственные движения, она свернула в сторону и оказалась у окна в комнату Рики.       Его форточка была приоткрыта — тёплая ночь стала для него предлогом, не запираться в комнате даже при болезни, а желать скорее почувствовать при утреннем солнце, ласково затекающем под веки, влажную прохладу утренней свежести.       Вместе с тем его взгляд приковывает и нечто розовое, что при самом первом моргании он думал смахнуть, как отблеск солнечного луча. Но конверт с подоконника не смахнул и тёплый ветер, что уж было говорить о его невесомой попытке.       Взглянув на часы, он осознал, что его друзья учились уже около двух часов, и потому решился поскорее, во что бы то ни стало, открыть тот конверт и отписаться Пенни. Но одно лишь предложение в самом конце распечатанного им письма заставило его скорее хватать нормальные костыли и идти к матери.       После недолгого разговора он вновь вернулся в комнату и взял письмо, разочарованно глядя в него, словно стараясь прочесть нечто между строк, всмотреться лучше в рисунки разноцветными гелевыми ручками, в наклейки, вырезки из журналов. Ему стало так больно от того, что он не сможет увидеть её в ближайшее время, что от этого чувства написал ей. Несмотря на учебное время она прочла почти сразу.       [Ты же знаешь, мы всегда рады Пенни в нашем доме. Но она может заразиться. Поэтому вам лучше подождать, пока ты выздоровеешь, чтобы увидеться], — Рики передал ей по переписке слова матери.       Едва ли этот предлог мог остановить девочку. После школы она, отбивая крохотными каблуками шаги по плитке, так по-детски беззаботно шла прямо к его дому.       Когда дорожка вновь сворачивала, она прошла чуть дальше, чтобы не попадаться так резко на глаза его родителей и ненароком не привидеться им в окне.       Девочка постучала пальцем по стеклу, что слегка задрожало в оконной раме. Увидев друг друга, они моментально стали выглядеть живее. Даже когда между ними преграда в виде стекла, они чувствовали себя такими счастливыми при возможности встретиться взглядами.       «Как будто вечность прошла с тех пор, как я видела тебя», — её пальцы двигаются быстро, она нетерпеливо выражает собственные мысли жестами, но Рики притягивает её к себе ближе за другую руку. Они касаются друг друга лбами, Пенни приходится встать на носочки, чтобы в действительности дотянуться до него. Она кладёт свободную руку на его плечо и целует в щёку.       — Я так скучаю, — шепнула она ему на ухо, закрывая глаза.       Когда она почувствовала, как её вторая рука была в его распоряжении, она максимально расслабила её, чтобы дать ему полный контроль над ладонью.       Их собственный язык жестов через прикосновения требовал того, и никто никогда не жаловался.       С умиляющей нежностью Рики проскользил от её запястья и, миновав три пальца, начиная от мизинца, по тыльной стороне ладони коснулся указательного; остальные податливо сложились, чтобы не мешать; Рики, подперев прямо указательный на две фаланги от начала костяшек, согнул последнюю, придерживая своим указательным пальцем за ноготь. Этот знак означал для них двоих ответное согласие, а в контексте: «Я тоже». Пенни улыбнулась в его горячую от жара шею.       — Как ты себя чувствуешь? — вновь шепчет, отстраняясь, чтобы смотреть за его руками.       «Лучше, чем вчера. Но спалось как на Венере», — и спустя пару секунд добавил: — «Жарко и нечем дышать».       Вдвоём улыбнулись. Внезапно что-то в Рики переменилось. Он стал чуть более тревожным и оглянулся.       «Мама может зайти и разозлиться. Тебе лучше идти».       Девочка поникла и, опустив голову, всё так же продолжала глядеть на Рики, в глубине души надеясь, что он передумает.       «Всего через пару дней ты уже, наверное, сможешь прийти к нам. Я долго не болею».       «Выздоравливай скорее», — она потянулась, чтобы поцеловать его, но Рики пока не поздно выставил между их лицами руку и покачал головой.       Тогда Пенни вновь с грустью, заполонившей глаза взглянула на него и тонкими пальцами аккуратно обхватила его безымянный. На выставленной руке провела от самого ногтя до конца, где он объединялся с другими пальцами, и, выставив большой, чтобы распрямить податливую руку Рики, она поцеловала верхнюю фалангу. Следом отстранила губы и приставила ладонь к своему сердцу. Она закрепила их знаковое «Я тебя люблю» нежным поцелуем в щёку, против которого Рики ничего не имел.       Он же после вновь сплетает их указательные пальцы в ответной нежности и также целует Пенни в щёку. Девочка краснеет, сама того не замечая, и по щекам акварельной свежестью расплывается румянец.       Ещё пара секунд взглядов и она шепчет: «До завтра». Мальчик кивает, заворожённо смотря за тем, как она уходит, забирая с собой ангельскую ауру комфорта и благоговейной трепетности.       Ещё пара дней была похожа на этот, и с каждым девочке становилось всё грустнее и скучнее. Тесты наваливались, давили на неё тяжким грузом, смешиваясь с одиночеством. Она была несговорчива на репетициях и могла нормально себя чувствовать, не закрываясь, только когда находилась рядом с Рики. И то не долго, потому что парень беспокоился о ней.       Пенни приходила к нему и устало опиралась головой о внутренний подоконник стоя с внешней стороны дома. Её не пугало ни то, что блуза может испачкаться о металлический выступ у окна, ни то, что её могут заметить. Она была такой уставшей и желала лишь чувствовать Рики рядом, не обращая внимание ни на что больше. Пенни расслаблялась от его рук, которыми он аккуратно перебирал вьющиеся пушистые волосы, он, словно потирая меж фаланг её кудри, вытягивал из головы всё плохое, что могло застрять в ней, будто и впрямь вбирал в себя всё оставшееся беспокойство. Девочка устало шептала что-то для себя, прикрыв глаза, а Рики улыбался, уложив голову на оконную раму, но всё так же внимательно слушал, восхищаясь потоками её мыслей. Их руки были сцеплены вместе безымянными пальцами, им сейчас не нужно было говорить ничего друг другу.       Восхищение медленно перелилось в нескончаемое обилие любви, и он вдруг задумался, как всё к этому пришло. Насколько быстро между ними всё развивалось, словно сама Вселенная взяла их в руки и свела, как двух кукол сводит при игре маленький ребёнок.       Ему не верилось, что это прекрасное существо, прямо сейчас находящееся рядом с ним, было его девушкой, и что эта девушка любила его больше всего на свете. Он не сомневался в этом ни секунды собственной жизни и не смел думать о том, что это было не так; но ему сложно было поверить в то, что это всё произошло лишь из-за того, что они умерли.       Она заворожила его с самого начала, заставила удивлённо раскрыв рот пялиться не сводя взгляда, а после глядеть в упор, пропуская через себя каждое её движение. Она была чарующая, неземная, словно её послали сами звёзды; немного неуклюжая, с пустой почти безэмоциональной головой, но с сердцем, готовым полюбить всё вокруг.       Он видел в глазах Джейн настоящий космос. Они были чёрными и бездонными, необъятными, как просторы звёздного пространства; они отражали весь свет и сами светились как осколки луны, обточенные морем и запертые в глазницы. Он любовался этой тьмой, скрытой в её сердце.       Но сейчас глазах Пенни он видел зелень лугов, сочность красок трав с картин Моне, блеск природного хризолита. Это были самые зелёные глаза, которые он когда-либо видел. «Наизелённейшие» — как он сам начал называть их после неё. Он любовался светом, который она пропускала через себя. Любовался светом, который она источала. Он любил её любой и не требовал ничего взамен.       И сейчас ему было всё равно на то, получилось бы у него найти Пенни, если бы никакой трагедии не случалось или если бы они не вернулись обратно. Он просто знал, что сейчас эти наизелённейшие глаза с блеском наивной доверчивости влюблённо заглядывают прямо в его душу, словно прожигая насквозь, обнажая всё истинное существо. Он был благодарен Вселенной за то, что мог любить её и чувствовать себя взаимно любимым.       И задумавшись, не доглядел и не смог выразить протест, а когда всё произошло, уже и не хотел. Девочка коснулась собственными мягкими губами его приоткрытых от неожиданной встречи губ.       Целоваться с ней — подобно мечте коснуться звезды. Это всегда казалось ему недоступным и запретным. Он с детства представлял, каково это, думал, что звёзды будут похожи на распененные бомбы для ванн, блестящие и шероховатые, оставляющие след из соды и света на руках. Но в реальности это желание воплотилось в невероятной приторности и нежности касание, а сама Пенни была, как самая сладкая конфета во всей галактике. Рики растворялся в ней, тонул в её бездонных глазах, что были глубже самого бескрайнего космоса. Он обожал её до посинения, любил каждой частичкой души, каждым атомом физического и духовного существа и каждый раз думая о том, каким чудом она досталась именно ему, благодарил Вселенную за этот шанс. Он и сам не верил в то, что это всё могло быть не сном и не очередным плодом воображения.       Словно стараясь удостовериться в этом, он постоянно желал трогать её пушистые волосы, нежные пальцы и хрупкие плечи, тонкую талию; он всегда хотел чувствовать, что рядом настоящая, осязаемая Пенни Лэмб. И девочка не имела ничего против, лишь искренне улыбалась каждый раз, когда Рики в очередную решался удостовериться в реальности происходящего.       Но им вновь приходилось отстраняться и скрываться, когда Рики обеспокоенно стучал пальцем по её плечу. Пенни, забирая сумку с подоконника, помахала ему на прощание и всё так же, как прежде, элегантно, но детски-милой походкой удалилась.       Буквально на следующий день, словно следуя прогнозам, она наконец смогла прийти к Рики, когда его родители отъехали за город. Даже если бы не их отъезд, она бы всё равно могла свободно вернуться в этот дом, ведь Рики стал чувствовать себя заметно лучше, а значит, по мнению родителей парня, для Пенни теперь не было никаких угроз.       Предупреждающе постучавшись в дверь и аккуратно отпирая её, она, оглядываясь по сторонам перед тем, как войти, проверяла коридор на наличие кошек. За дверью, как и ожидалось, примостился один большой пушистый кот, что при открытии её тут же считал своим долгом постараться выбраться на лужайку, но Пенни преградила ему путь и быстро захлопнула дверь.       — Добрый день, Слартибартфаст. Тебе туда, к сожалению, нельзя: о тебе будут волноваться. Но мы можем вместе пойти к Рики. Хочешь?       Кот повалился на спину и лениво потянулся, выпячивая грудь вверх, заставляя девочку улыбнуться. Она прошла в зал и увидела Рики, что вставал с дивана, опираясь на костыли.       — Привет, — голос звучал почти удивлённо. Она сильнее улыбнулась, как только увидела, что Рики ответно помахал ей.       «Как в школе?», — поинтересовался он.       «До завтра делать презентацию и два эссе. Выедает последние силы. Без тебя скучно очень. И репетиции — не то, и обеды», — и только донесла до конца мысль, обняла его аккуратно, но любвеобильно, словно стараясь найти в нём то, чего на протяжении целых дней не хватало. Истинного телесного контакта не через окно. Когда можно спокойно прижаться друг к другу и обниматься, сколько захочется. Парень задумчиво присогнул верхнюю фалангу на её указательном пальце в согласии и почувствовал, как Пенни обняла его сильнее.       Постояв так ещё несколько минут, они были вынуждены отстраниться. Рики предложил Пенни присесть на диван, и та послушно последовала его просьбе. Но тут же, почти сразу жалеет об этом.       — Что ты хочешь сделать? Давай я помогу тебе, — она поднимается, но Рики останавливает её, судорожно стараясь выставить руку. Она понимающе садится обратно и ожидает, что тот скажет.       «Не хочу тебя напрягать, ты и без того устала. Отдохни пока, я всё сам сделаю».       Девочка улыбнулась, глядя на него. Секунда ожидания, и, сажая куклу на колени, она ответила благодарностью. Проводив мальчика взглядом до тех пор, пока он не ушёл из комнаты, Пенни откинулась на спинку дивана, но продолжала сидеть достаточно ровно и элегантно, прижимая к себе куклу, словно маленькая девочка. Её мысли вновь упорхнули в сторону, и она вернулась в реальность, только когда почувствовала, как на её бедро нечто становится и давит.       — Привет, малышка Кэрри Фишер, — она выпрямилась окончательно, притягивая куклу ближе, чтобы не пугать белую заинтересованную кошку. — Я сомневаюсь, что Рики не кормил вас. Но в любом случае у меня для тебя ничего нет. И у Жозефины тоже-       Но когда кошка, вытягиваясь в струну, понюхала фарфоровый нос куклы, Пенни осознала и аккуратно погладив кошку, немного отстранила её, чтобы знакомство было чуть более спокойным.       — Это Жозефина, — девочка вытянула фарфоровую руку куклы и протянула её ближе к мордашке кошки. Та вновь понюхала фарфор и приластилась о кукольные пальцы от самого носа до щеки, оставив в шерсти заметную приглаженную полосу.       И следом она, вновь, ступая на бедро Пенни, аккуратно перебралась на колени и начала крутиться, а после улеглась. Девочка улыбнулась, глядя за счастливой кошкой.       — Знаешь… Есть вещи вечные, а есть — нет… Тебе понравилась Жозефина? — Пенни прижала куклу к левой стороне грудной клетки, предоставив кошке пространство на коленях. Та начала мурчать. — Мне тоже нравится… Надеюсь, и тем, у кого она будет дальше, она тоже будет нравится. Она переживёт нас. Переживёт тебя, меня… Я буду бережно обращаться с ней до самой старости, потому что люблю. Если доживу, конечно…       Девочка глядела вперёд себя и внутри неё кипели противоречивые чувства — она ощущала одновременно любовь и страх, смешанный со злобой, но почти не умела злиться. И потому просто разочарованно напрягла брови, притянув их ближе к векам, будто бы испытывая стыд за это.       — Будет очень жаль, если она попадёт в плохие руки после меня. К хорошему быстро привыкаешь, а потом… Ей будет очень плохо пылиться в шкафу или в ящике… Я думаю, она была там до того, как попала ко мне… Я надеюсь, что это всего лишь мои напрасные волнения, но… Мне очень не нравится эта мысль, малышка Кэри Фишер.       Пенни слегка нахмурилась, когда начала гладить кошку, но тут же смягчилась и выдохнула, постаравшись прогнать всё лишнее из головы.       — Надеюсь, что, даже если это и было так раньше, сейчас она чувствует себя хорошо.       Рики вернулся в комнату, и Пенни замолчала, как только услышала стук его костылей о пол. Парень разложил несколько пакетов по журнальному столику, когда сел рядом с Пенни.       «Я думаю, что Жозефина не испытывала такого счастья ни у кого другого, у кого была».       «Насколько много ты слышал?», — она виновато улыбалась, всё ещё более смущённая тем, что её тихий голос был так хорошо различим для Рики в другой комнате.       «Думаю, всё с самого начала».       «Начиная с..?»       «Со знакомства Жозефины и Кэрри Фишер».       «И впрямь», — соглашается девочка, смотря за тем, как Рики, выслушав её, тянется к полиэтиленовым пакетам и в небольшую тарелку ссыпает разноцветные карамельки и завёрнутые в привлекающие внимание своим блеском остальных кошек в комнате шоколадные конфеты. Помимо пиалы конфет он раскрывает небольшой пакет слоёных пирожных с абрикосовым джемом, предлагая Пенни.       Девочка благодарственно кивает и аккуратно берёт пирожное, стараясь не рассыпать ни единой крошки никуда кроме подставленной под него ладони. Когда первое было съедено, она поглядела на Рики и спросила:       «А если я предложу немного Кэрри Фишер?»       «Лучше не стоит», — Рики улыбнулся и Пенни в ответ лишь понятливо кивнула, обращая взор к кошке. Та, заинтересованно смотрящая за их движениями ранее, словно недовольная такими событиями, спрыгнула и ушла с колен на дальнюю часть дивана.       «Они наверное, сами знаки понимают», — начала Пенни задумчиво и после того увидела такой же быстрый как мысль ответ:       «Лучше, чем Оушен».       Девочка пыталась сдержаться, но всё равно звонко рассмеялась, прикрывая рот рукой, а Рики влюблённо глядел на неё в тот момент, улыбаясь. Когда её хихиканье стихло, она выдохнула, счастливыми глазами посмотрев на него.       «Так о чём ты говорила до этого? Продолжишь мысль?»       «Оу, да, конечно, — на пару секунд девочка задумалась, а после вновь подготовила руки. — Просто иронично, что именно неодушевлённое, то, чем мы пользуемся по мере нашей жизни и ни во что не ставим, то, что, возможно, унизительно, но служит нам, по итогу нас переживёт. Нас больше не будет, от нас останутся только кости, возможно, воспоминания, которые рано или поздно умрут… А они будут жить. Возможно, тоже не так долго, но дольше нас».       На ней вновь оказалась кукла, заняв освободившееся после Кэрри Фишер место на коленях. Пенни обвила пальцами её руки, под натиском которых согнулись кружевные буфы рукавов. Ещё пару секунд на обдумывание и она вернулась:       «Когда я пыталась вылепить ей разбитую руку, мне пришлось снять ей платье и голову, чтобы протереть фарфор; раскрутить верёвочки под мышками, ослабить набивку тела… В ней куча мусора, старые нитки, порванная бумага, вата… Может, это и не важно, но насколько кто-то хотел набить её хоть чем-то, чтобы она продолжала жить. Даже с опилками и кусками рассыпающейся ткани внутри. Я люблю её, даже зная, что она прячет в себе. Потому что без этого она бы не была собой».       Осознав, что мысли ушли в другую сторону, она почти подытожила, выдохнув:       «Она была, когда меня не было, и будет, когда меня не станет».       «Мы так и не узнали до конца, что будет, если нас не станет».       Она меланхолично улыбнулась на эти слова и согласно кивнула.       «Возможно, мы переродимся, а может, вовсе исчезнем».       Его задумчивость распространилась и на девочку. Прижав к себе сильнее фарфоровую куклу, она старалась уловить всё, что доносил ей Рики.       «Если существует жизнь после смерти — я бы хотел стать той самой крохотной частицей, которая заполнит собой одну из плоскостей необъятного космоса, как микроскопический пиксель на телевизоре при белом шуме».       «Звучит мило».       «И я хотел бы в таком случае, чтобы мы были рядом. Настолько рядом, что касались бы друг друга».       Пенни удовлетворённо выдохнула, улыбаясь. Её рука аккуратно примостилась рядом с бедром Рики и коснулась его так же, как он и говорил.       «И тогда, издалека, мы будем наблюдать за тем, чтобы никто не обижал Жозефину».       «Я думаю, это лучшая вторая жизнь после смерти», — Пенни довольно улыбнулась, пока Рики смеялся.       Они пообщались так же спокойно ещё некоторое время, но, взглянув на часы, Пенни больше не могла чувствовать себя так же комфортно, как прежде. Девочка искренне старалась, но бросила эту попытку, когда Рики спросил её о перемене настроения. Вздох тяжелее обычного раздался с её стороны, она устало посмотрела на колени, а потом вновь на него.       «Я пойду сейчас. Мне нужно дописать по максимуму эссе и презентацию, чтобы сдать завтра. Я постараюсь сделать это быстро, чтобы не занимать вечернего времени», — приблизившись, Пенни поцеловала его в щёку, а следом поцеловала его безымянный палец, приставив к собственному сердцу. Они простояли так ещё с полминуты, наслаждаясь окружающей тишиной, но время отшагивающими стрелками напоминало девочке о том, что нужно также отмерять шаги в сторону дома. Она шепнула ему: «Я буду ждать тебя».       Парень мечтательно улыбнулся, провожая её взглядом. Она забрала куклу и скрылась за поворотом в коридор с такой нежной улыбкой, что от ответной у Рики свело щёки.       Когда услышал, как дверь хлопнула, он задумчиво откинулся на спинку дивана, вглядываясь в потолок. Перед задуманным вечером у него оставалось ещё чуть больше трёх часов, он не имел ни малейшего понятия, чем можно было бы заняться в то время, но знал одно — он должен был написать девочке ответное письмо и вложить куда-либо, где она заметила бы его чуть позже, чем он уйдёт из её дома наутро.       Подумав о том, что местоположение будет правильнее искать, уже находясь в её комнате, он принялся за бумагу и ручку. Его мысли хоть и были вдохновенными, всё-таки формировались на бумаге достаточно ровно при всей сумбурности того, что происходило в мозгу.       Но ему пришлось переписать письмо заново, когда оно было дописано. Он сделал единственную ошибку, написав в конце: «Я люблю Вселенную и тебя».       Только переписанное письмо с исправлением было готово, он попытался украсить его и конверт всем, что попадалось под руку и подходило под тематику. Но, зная Пенни, она бы сохранила любой клочок бумаги, с обрывочным «Люблю». И всё же ради неё он хотел стараться.       Когда всё было готово, он ещё некоторое время просидел перед телевизором в ожидании того, что наконец наступит заветное время, когда следовало бы выдвигаться из дома. В его сумке уже была собрана звёздная пижама, расчёска, несколько шоколадок, которые так любила Пенни, CD-диски с музыкой и ещё пара вещей, делающих из сумки с невесомой одеждой достаточно увесистую. Кошки покормлены и до приезда родителей не должны перевернуть дом с голода, а значит, он был собран.       Выдвинулся чуть раньше, перед этим несколько раз проверив в сумке письмо. Он мог простить себе, что забыл бы любую другую вещь, но не этот конверт.       Когда всё было позади и он точно знал, что всё находится в его сумке прямо сейчас, он постучал в дверь дома Пенни и стал ждать.       Она открыла ему дверь с такими потерянными глазами, каких Рики ещё никогда у неё не видел. Даже несмотря на то, что она старалась скрыть то, что испытывала, у неё не получалось хорошо маскироваться и апатичная грусть выглядывала из-под маски счастья слишком явно.       Пенни была рада его видеть, это не ставилось под сомнение. Просто она была достаточно сильно опустошена, чтобы говорить сейчас о чём-либо, пока не придёт в себя.       Она всегда была милой, невинной, такой неприкосновенной и непорочной, что от её сладости кружилась голова. И, когда она была подавлена, он не находил себе места. Если её бездонные яркие зелёные, как свежие весенние поля глаза, превращались от разочарования в болотные, а после и вовсе затягивались блестящей пеленой уныния, он не мог простить себе того, что не получилось уберечь это чистое чудо от злободневного мира. В его глазах она была тем пастельным ангелом, что в ряд стояли на одной из полок её шкафа, таким же невинным, крохотным и ломким, совсем невесомым, словно из парафина.       Он боится потерять её, боится её хрупкости, страшится, что сломает непреднамеренно, как в неопытных неподчиняемых руках её образ лопнет, словно перламутровые крылья бабочки, и как этот блеск осыплется с её нежной фигуры, а он навечно оставит её изувеченной, сломанной.       И от того сейчас страшился, что сам сделал что-то не так. Но Пенни быстро развеивает это ощущение.       — Рики, я не успела… — она шепчет так трагически тихо, словно ребёнок, разбивший чашку признаётся в том, что могло бы разочаровать родителей. — Я очень устала, Рики…       Пенни опустила усталую голову, будто бы не сама, а она от веса и изнеможённости шеи просто перевесила.       «Хочешь, я найду информацию-», — он пытался было показать ей знаками, но она его не слушала. Она не глядела на него, а устало прижималась изнывающим от усталости телом к нему, стараясь найти защиты и в то же время не сильно давить на него.       Оперев один костыль о собственные рёбра, Рики касается губами её волос и прижимает к себе ближе, приобнимая. А следом рука сплетается с её пальцами, все вместе разом, образуя обыкновенный замок. Такое нужное сейчас и обговорённое заранее жестовое «Я с тобой».       — Прости меня. Это не гостеприимно совсем, что я оставила тебя здесь, — устало шепчет ему в шею, даже не контролируя куда, и отстраняется. — Пойдём в комнату.       Рики попытался улыбнуться, а за ним и Пенни в ответ, но у неё получилось слабо. Пока они шли и девочка помогала ему с сумкой, она продолжала чувствовать, как тревожные мысли от усталости заполняли её голову, мешая отвлечься на что-то хорошее, что должно было быть дальше по плану.       — Хочешь чаю? Я заварю, — спросила Пенни, кладя сумку парня на кровать и оборачиваясь на него. Тот кивнул и она, уходя из комнаты бросила лишь тихое: — Располагайся.       Её не было буквально пару минут, чайник совсем недавно кипел, и потому не требовалось ждать долго, пока чай сможет завариться. В её руках было две кружки, когда она настороженными, будто измеряющими расстояние по полу ногами, как водомерка по водной глади, скользила по паркету, чтобы не пролить обе чашки. Аккуратно выставив их на стол, она взглянула на Рики, сидевшего рядом с её компьютерным столом, но не на её удобным мягким креслом со спинкой, а на крутящемся высоким пуфике рядом.       Ещё пара минут испарилась из её поля зрения, пока она, вернувшись на кухню, стояла перед открытым шкафом и, разглядывая разные пирожные, печенья и конфеты, старалась понять, что лучше было бы принести в комнату для Рики. Выбрав самое вкусное, она вернулась и не заметила, что в сравнении с прошлым походом за чаем обыкновенный поход за конфетами, длящийся почти столько же, выглядел странно.       Входя в комнату вновь, она увидела, как парень, копошась в своей сумке, вытащил из неё две белых шоколадки с малиной и шариками воздушного риса. Тогда девочка улыбнулась от чуткости Рики в очередной раз и, расправляя юбку, прижала её края к бёдрам, чтобы они не так сильно мялись, когда она садилась.       Распаковав всё, что было у них к чаю, они начали спокойно пить его, пока Пенни старалась отвлечься от всего давящего на неё и успокоиться.       И тут ни с того ни с сего её голова изнеможённо опустилась на руки и она согнулась, распластавшись меж клавиатурой и недопитой чашкой с чаем. Рики обеспокоенно постучал по её плечу пальцем, стараясь дозваться, но, когда увидел её усталый грустный взгляд и поднятые уголки бровей, внутри что-то перевернулось.       «Всё хорошо?» — он спросил, и девочка кивнула. У неё не было сил общаться жестами, она понимала, что сейчас её поведение отличается от обычного — всегда чуткого и слышащего, но сейчас она просто не могла по-другому. Ей было стыдно, но в то же время так невыносимо плохо, что усталость волокла её с собой, прикрывая глаза, как смерть.       — Извини меня, Рики…       Поверх нежной руки он накрыл её своей ладонью, пару раз нежно и ненавязчиво сжал. «Всё хорошо». Касания — единственное, что не сливалось воедино, разгадывалось отдельно и считывалось так быстро, будто по зову мысли. А следом сцепил в замок пальцы и выдохнул, когда она улыбнулась.       Они сидели так некоторое время до тех пор, пока Рики вновь аккуратно не постучал по её плечу и не привлёк внимание. Тогда Пенни посмотрела на него, приподнимая голову. Она устало улыбнулась и согласилась на его предложение.       Из шкафа она достаёт ночную сорочку и закрывает Рики в комнате, а после, переодевшись, ещё некоторое время стоит, опираясь спиной о стену рядом с дверью, придерживая на руках одежду, как официант полотенца.       — Рики, я могу войти? Постучи чем-то, если да, — и почти сразу услышала, как он стукнул костылями друг о друга.       Он всегда восхищался её ангельской внешностью и желанием одеваться, как милая викторианская леди, а в длинной ночной сорочке с кружевными мягкими оборками она выглядела ещё более невинной и беззащитной, когда шла в его объятия.       Она устало улеглась на его грудь, едва ступила коленкой на край кровати и прикрыла глаза, ощущая, насколько тепло было находиться рядом с ним. Рука его приземлилась девочке в волосы и начала медленно перебирать локоны, после чего, спустившись на уровень плеч, прижала к себе сильнее. Пенни выдохнула и тут же почувствовала, как Рики заботливо целует её в лоб.       — Прости, что так получается, — произнесла она тихо, и жалобные глаза поднялись на него, ожидая реакции. Но Рики лишь улыбнулся и сплёл их руки в замок, вновь бережно погладив девочку по голове. Та спокойно улеглась и закрыла усталые глаза, её веки тряслись от переутомления, но спать она не могла хотя бы из-за стыда перед Рики. Просто немного отдохнуть в его объятиях ей было достаточно.       Это «немного» не совсем по её вине, а скорее из-за школьных завалов переросло в достаточно долгие, но до невозможности комфортные объятия, из которых Рики не хотел её выпускать. Он гладил Пенни по спине начиная от шеи, так бережно, словно она была израненным ангелом, у которого прямо из лопаток после вырастут новые крылья. Целовал в лоб и мягкие волосы, зарывался рукой в пушистые пряди и прятал в её макушке наполненную любовью улыбку, когда целовал. Его глаза не могли оторваться от девочки, она словно приковала его взор к себе, и, единожды восхитившись её красотой, он более не мог не отвести взгляда.       А Пенни, стараясь найти в Рики защиту от обилия проблем, пряталась лицом в его грудь, обнимала как самых больших и любимых плюшевых игрушек, но ещё нежнее, так, что кролик, сидящий на тумбе, чуть поодаль будильника, завидовал ещё большей ласке, с которой она льнула к парню.       Но, когда тревога от безделия начала давить на неё всё более тяжкой ношей и ощущаться всё заметнее так, что стало тяжело дышать, чувствуя себя виноватой, девочка отстранилась. Она села на колени рядом, будто обиженная на всё, что происходит, но на себя в первую очередь. Её руки упёрлись меж колен, собирая в ладонях длинные складки ночного платья. Она ещё несколько мгновений смотрела вниз, а после выдохнула. Всегда, когда она выдыхала, она, словно бы ящерицей, старалась сбросить с себя все проблемы и мысли, как кожу. В этот раз не получилось очистить разум до конца, и всё теми же, разве что чуть менее запылёнными тревогой глазами, она посмотрела на него, излучая ауру беспокойства.       «Я думаю, мне надо приступить ко всему школьному».       «Давай я помогу тебе чем-нибудь, чем смогу».       Но Пенни отрицательно закачала головой и отказалась.       «В таком случае ты можешь не ходить завтра и спокойно доделать все эссе, чтобы в конце недели защитить презентацию».       «Да, я думала об этом, но это будет странно…»       Рики улыбнулся ей и почти незаметно покачал головой в стороны, поддерживая её.       «Ни капли. Ты доделаешь всё и сможешь отдохнуть оставшийся день. Даже если тебе сказали принести всё завтра, хотя остальные сдают это позже, почему ты одна должна так страдать? — он взглянул в её бездонные обнадёженные глаза. — Это не справедливо».       Его руки сразу после окончания мысли аккуратно обхватили щёки девочки, а следом медленно переползли на волосы, скрывающие уши. Он аккуратно наклонился к ней, будто бы спрашивая на то разрешения, и Пенни сама притянулась к парню, поцеловав. Это было нежно и спокойно, не так, как раньше — каждый раз совершенно по-новому.       «Прости, мне правда жаль, что из-за этого всего я отнимаю время, которое мы могли бы провести вместе».       Погладив её по тыльной стороне ладони, он понимающими глазами посмотрел на неё. Им не требовалось ни единого слова, чтобы понять всё, что они чувствовали в тот момент.       Пенни лишь поднялась с кровати, придерживая в руках низ ночного платья, когда пыталась слезть с кровати. Рики последовал за ней и спокойно пересел за пуфик. Его локоть лёг на стол, во второй руке оказалась чашка недопитого чая. Ещё несколько минут прошло перед тем, как его осенило и он, похлопав Пенни по плечу, высказался:       «Я принёс диски с Боуи, как и обещал».       Пенни мягко улыбнулась, явно выглядя более искренне счастливой, чем раньше.       «Хочешь послушать, или сейчас не время и будет отвлекать?»       «Возможно, это отвлечёт в хорошем смысле. От тревожных мыслей. Наоборот расслабит и будет не так грустно. Я бы с радостью послушала сейчас».       Рики кивнул, пока, передвигаясь на крутящемся пуфике, скользил по тонкому ковру. Он старался протиснуться с одной стороны стола на абсолютно противоположный прямо через Пенни. Та подтолкнула его и помогла сделать это быстрее, а следом, когда Рики оказался вблизи пухлого розового магнитофона, разбираясь с диском, вновь начала вглядываться в монитор, щёлкая мышкой по вкладкам с информацией.       По комнате начали разноситься звуки с диска, музыка казалась ненавязчивой и спокойной.       Изредка Пенни прерывалась от постукивания по клавишам, чтобы что-то прокомментировать и посмотреть, что ответит на это Рики. Он готов был многое рассказать ей о том, что она прямо сейчас слышала, но решил оставить это на следующий раз.       Ощущая духоту, Рики решил открыть окно, против чего Пенни совершенно не возражала. Помимо банального сквозняка и прохладного ветра с улицы ему просто нужен был повод положить на край подоконника конверт. Когда всё было сделано, парень ещё некоторое время постоял у открытой рамы, забвенно наблюдая за надвигающимся мраком и глядя на их общую звезду уже из её окна.       Когда из магнитофона начали доноситься звуки «The prettiest star», он повернулся к закату спиной и опёрся руками о подоконник, улыбаясь смотря на Пенни.       — Очень красиво звучит. О ней ты говорил, что она твоя любимая песня в альбоме?       И, договорив, ещё пару секунд вглядывалась в монитор, чуть нахмурившись, а после повернулась на него. Резкая встреча взглядов заставила его ещё больше умилиться от того, как сосредоточенные морщинки на носу в профиле исчезли, и в целом нахмуренное от концентрации лицо сменилось резко на чуткое и одухотворённое желанием слушать.       «Именно о ней, — он согласился, и, будто бы закрепляя свои слова, кивнул. — Потому что она ассоциируется у меня с тобой».       На лице появилась ласковая улыбка, она смущённо повернула голову набок, не в силах нарадоваться. Рики также улыбался, схватившись крепче за подоконник, будто один её влюблённый взгляд мог выбить землю из-под ног.       На том и сошлись. На улыбках, тонущих в любви, и отзеркаленных невесомых взглядах, что также сочились от влюблённости.       Прошла ещё половина перемешанного альбома, прежде чем заиграла «Let's spend the night together». Когда всё вмиг приобрело бо́льшую жизнерадостность, а движения Пенни стали чуть более быстрыми, она непреднамеренно выстраивала их под ритм музыки. И тут же внезапно поставила руки на край стола, отталкивая кресло дальше, стараясь высвободить нижнюю часть тела из-под стола.       — Я закончила презентацию и тексты для одного эссе. Мне нужно найти информацию для второго эссе поменьше и переписать их, — произносит она радостно, взглянув на Рики.       «У тебя всё отлично получается, ты знаешь это?» — он улыбнулся, и Пенни не смогла сдержаться.       Она беззаботно посмеялась, откидываясь на спинку кресла, её лёгкие словно смогли вместить себя большее количество воздуха, чем раньше, она могла дышать глубже, и ей нравилось это. Её ноги болтались под столом втакт мелодии, беззаботно сцепленные за локти ладонями руки тянулись вверх, чтобы почувствовать, как при растяжке спина застывает в мягкой истоме.       — Знаешь, я, наверное, проснусь завтра пораньше и доделаю всё перед школой.       «Всё-таки пойдёшь?»       Девочка кивнула, вставая из-за стола. Она выключила компьютер и погасила настольную лампу, задвигая высокое кресло.       «Тогда я уйду пораньше, чтобы не мешать».       Она подняла брови, будто бы вовсе обиделась на его слова:       «И когда ещё ты мне мешал?»       Он усмехнулся, в особенности скрытно, когда Пенни подходила ближе. Уткнувшись в её живот, притягивая за талию на себя, он чувствовал её руки в собственных волосах, и от нежности пальцев будто исходила аура её улыбки. Весь воздух вокруг был приятно наэлектризованным, когда она была счастлива. Её руки были напитанны материнской нежностью, и в то же время казалось куда большей лаской, какой не имела ни одна мать на этом свете. Она была чем-то неземным, совершенно чарующим созданием, и Рики любил её каждой каплей крови собственного сердца.       Он начал совершенно неловко, словно не был уверен в собственных мыслях, но Пенни с такой страстной заинтересованностью смотрела на него, что всё ушло из памяти:       «Возможно, наши души когда-то были осколками одной звезды».       Обдумав его высказывание, девочка вновь подошла и обняла его, поглаживая по волосам:       — Мы можем быть созданы друг для друга, но даже не подозревать об этом. Это романтично, но… Разве так плохо не быть одним целым, и соединяться при том в непогрешимый идеал?..       Она стала такой задумчивой, что почти не заметила, как им пришлось переместиться на кровать. Она сидела перед ним так же, как и раньше, руки лежали меж коленями, а глаза были устремлены прямо в его внимательно слушающие:       — Любить друг друга, осознавая, что Вселенная желала нам другого конца… Рушить её планы в угоду собственной любви только потому, что ты так чувствуешь, потому что так подсказывает твоё сердце, — она на секунду стала задумчивой, отстранённой, словно что-то попеременно забирало её к себе и возвращало также избранными моментами.       Она перешла на жесты слишком легко, словно предыдущие несколько минут только ими и общалась:       «Мы разные. Но это не мешает нам любить друг друга. И пусть я буду знать, что ты мог быть не моей судьбой… — она встретила на себе его глаза, в некотором смысле непонимающе, но в остальном такие поддерживающие и любящие, что трескалось, как сухая краска на стенах, её сердце. — Я рада выбирать тебя и желать провести с тобой остаток всей своей жизни наперекор всему».       Рики улыбнулся тому, что она донесла до него, и внутренне согласился со всем, что она сказала. Ответ был прост и спокоен; чувственную и несдерживаемую улыбку он скрыл жестами:       «Я люблю тебя».       Пенни улыбнулась и почти сразу же спросила ответно:       «До Луны и обратно?»       «Объяв всю необъятную Галактику», — Рики улыбнулся и потрепал её волосы, прижав к себе в мягких объятиях.       Она утонула в его руках, ложась в спокойствии, и почти сразу ей захотелось провалиться в сон. Она больше не чувствовала себя тревожно или по-странному недостойной отдыха. Её не волновал даже свет, ради которого ей всё равно пришлось бы вставать. Это были проблемы Пенни Лэмб из будущего, и тогда настоящую Пенни Лэмб это не волновало. Настоящая Пенни Лэмб сейчас лежала, растворяясь в ласковых объятиях Рики и чувствовала себя лучше, чем когда-либо. Это было лучшим вознаграждением за всё, что она испытала на этой неделе. И, если бы за каждый тяжёлый день она бы получала порцию сладостных объятий, она готова была терпеть эти жизненные неудачи вечно, лишь бы остальную вечность вечерами находиться в его руках и чувствовать тепло от его тела.       Ночь была тихая и спокойная. Такая же, как и утро. Рики, как и обещал, ушёл почти сразу, как только они попили утренний чай.       Выглядывая в окно сразу после того, как проводила Рики, девочка нашла спрятанное за портьерой письмо, украшенное блестящими космическими скотчами и голографическими наклейками.       Чувственное письмо заканчивалось фразой: «Я люблю тебя и Вселенную».