Опиум

Столь долгожданный день обернулся для нее кошмаром, в ожидании которого она медленно, но верно сходила с ума. Все, что когда-то приносило радость, теперь вызывало лишь отвращение, а иногда и – что еще хуже – полное безразличие. Будь то дождь за окном или палящее солнце, Хюррем султан сидела в четырех стенах, не позволяя никому к себе заходить. Ни дети, ни даже сам султан не смели тревожить покой госпожи, ведь лекарша строго настрого запретила ей любые переживания. День за днем Хюррем все больше погружалась в пучину бесконечных воспоминаний о том страшном дне, когда ее непоколебимая воля треснула по швам, и она, сама того не подозревая, шагнула в бездну. Ее мир, все, за что она боролась долгие годы, все, чего добилась с таким непосильным трудом, за одну ночь потеряло свое значение. Перечеркнув когда-то все хорошее в себе и закрыв истинные чувства на замок ради амбиций, она позволила судьбе сыграть с ней злую шутку спустя столько лет. Сердце сжималось от боли, от гнетущей тоски, стоило ей лишь закрыть глаза и вспомнить его лицо, выражающее безграничную, безумную любовь к ней. Его трепетные прикосновения и горячее дыхание она ощущала даже сейчас, невзирая на долгую разлуку. В ушах непрестанно звучал его голос, слова, произнесенные в порыве страсти, казались такими нереальными, казались игрой воображения. Тогда. После его отъезда у Хюррем было достаточно времени, чтобы раз за разом прокрутить в голове все связанные с ним воспоминания и открыть для себя ужасную истину: наследник всегда смотрел на нее так. Он всегда желал ее, всегда хотел прикоснуться, всегда мечтал произнести те слова, всегда любил… Что может быть хуже, чем понимание того, как сильно ты ошибался в человеке? Хюррем ответила на свой вопрос не сразу. Потому как принять свои запретные чувства к нему оказалось совсем непросто.

***

Вечер. Покои Хюррем султан освещали медленно сгорающие свечи. Из гарема доносились радостные голоса наложниц и веселая музыка, успевшая порядком поднадоесть рыжеволосой госпоже. Сбежав с праздника под предлогом головной боли, вместе с любимыми детьми Хюррем султан вернулась к себе. Дети мигом устроились вокруг матери, что присела на тахту под окном, и стали задорно рассказывать о своих впечатлениях о недавней поездке в Эдирне. Султанша всеми силами старалась вникнуть в рассказ, однако спутанные мысли все время прерывали ход истории в ее голове. Понимая бесполезность своих стараний, султанша лишь продолжала улыбаться, время от времени задавая банальные вопросы и кивая на полученный ответ. К счастью, никто из детей не заметил печали на лице матери. Не удивительно, ведь Хюррем никогда не показывала свою слабость, даже если весь мир внутри рушился, она берегла детей от жестокой правды. Пока Михримах и Мехмед продолжали повествование, а Баязид с Селимом в очередной раз начали спорить, Хюррем качала на руках новорожденного сына — виновника торжества. Помимо внутреннего беспокойства, госпожа словно сидела на иголках: ноги непроизвольно дергались, создавая непрерывные постукивания каблуков. В какой-то момент, Хюррем уловила тихий скрип открывающейся двери, сердце на миг замерло. Таинственная тень медленно проникла в покои, заглушая для нее голоса родных. Его образ сразу же возник перед глазами, ведь она помнила… помнила каждую линию, каждый шрам… помнила улыбку, карие глаза… Хюррем и не заметила, как дети ее восторженно кинулись в объятия брата, увидев его у дверей. Сама же хасеки словно только сейчас, спустя девять долгих месяцев, когда она последний раз виделась с ним, проснулась от жуткого кошмара. Жизнь будто вновь разлилась по венам и заставила сердце трепетать. Все мысли о ненависти вмиг улетучились, словно никогда и не было той вражды. Не отрывая взгляд от любящих глаз, Хюррем поднялась на ноги. Она едва удерживала равновесие, попутно борясь с наплывом слез. — Родные мои, — произнес Мустафа с улыбкой на лице, — бегите скорее в сад, там вас ждут подарки. Не веря своему счастью, братья и сестра выбежали из покоев, оставив старшего наследника наедине с женой султана. Переводя взгляд с Хюррем на ее малыша и обратно, Мустафа с восхищением сжал губы и направился к ней. Она же вся дрожала. Дыхание участилось так сильно, словно секунду назад за ней гнались чудовища, и только сейчас она сумела оторваться от них. — Прости, что не был рядом. На мольбу шехзаде, полную сожаления, Хюррем ответила обиженным взглядом. Причины его поступка были неоспоримы, но разве сердце может принять расставание с человеком, что является твоей жизнью, под каким бы то ни было предлогом? Нет. Оно будет болеть, будет убивать изнутри, пока вновь не почувствует присутствие любимого. Мустафа протянул руку к ее щеке, а затем оставил крепкий поцелуй на горящем лбу. Мурашки побежали по всему телу, лишь Всевышнему было известно, как сильно она хотела кинуться к нему в объятия. Но когда Мустафа перевел внимание на маленького шехзаде и хотел было взять его на руки, Хюррем отскочила назад и подняла на него полные страха глаза. Она всем видом просила его не подходить, не касаться ее, не говорить, уйти прочь и больше никогда не возвращаться. Мотала головой с трясущимися губами, пока слезы скатывались по покрасневшим щекам. — Позволь мне подержать его, Хюррем. Она покачала в знак отказа. Нахмурила брови и шагнула еще назад, пока не уткнулась в стену. — Прошу… Вся радость, с коим он минуту назад вошел в покои, вмиг улетучилась. Когда он понял, на что обрек любимую женщину и через что ей пришлось пройти. — Дай мне сына, Хюррем. — Уйди! Он не твой... — сквозь сжатые зубы прошипела она. Еще немного и вся боль вырвалась бы наружу в виде криков и рыдания. — Нет, не проси даже. Совершил эту глупость однажды, больше не стану. — Из-за тебя его убьют… — испуганным шёпотом молвила хасеки, а потом вскрикнула, — уйди! Только вот остановить его ей не удалось. Он подошел к ней и силой выхватил ребёнка из рук. Она не могла бороться из-за страха навредить сыну, не могла кричать, чтобы не привлечь внимания. От безысходности ее распирало изнутри. — Верни его. Верни его! Мустафа не слушал. Быстрым шагом он направился в детскую. Хюррем в смятении кинулась за ним. Войдя в небольшую комнату, она застала момент, что поразил ее до глубины души. Мустафа укачивал сына в своих крепких объятиях, гладя по голове и смотря на него, как на самое ценное сокровище на всем белом свете. Никто. Никто не смотрел так на него. Даже султан, что считал малыша своим. — У него твои глаза, — Мустафа взглянул на госпожу и неуверенно улыбнулся, — спасибо за это чудо… Шехзаде поцеловал сына в лоб и уложил его в колыбель. Пока он укачивал малыша, Хюррем стала делать нерешительные шаги в его сторону. Разум говорил одно, а сердце другое. Тело желало его, вспоминая самую страстную ночь в жизни. Именно тогда она почувствовала, какого быть целым миром для другого человека. — Прости, милая, но его я кажется люблю сильнее, чем тебя, — Мустафа попытался вызвать улыбку на ее лице, и кажется у него получилось. Хюррем засмущалась. Опустила голову, а потому не заметила, как Мустафа в тот же миг бросился к ней. Заключил в свои объятия и прижал к сердцу так сильно, как только мог. Сейчас, под его защитой, в его крепких руках она позволила себе быть слабой. Разрыдалась как маленькая девочка, которой так не хватало поддержки. — Если мне суждено умереть, часть меня останется рядом с тобой. — Нет… ты не умрёшь… не посмеешь… Все, чего он хотел, услышать, что нужен ей. Это случилось, и теперь ему было под силу свернуть горы ради своей госпожи. Шехзаде притянул ее за подбородок, чтобы наконец рассмотреть голубые очи. Они блестели при пламени свеч подобно драгоценным камням, самым красивым на свете. Наконец, вдоволь налюбовавшись своей красавицей, он прильнул к ее губам. Самый долгожданный поцелуй, страстный, горячий, но в то же время с невообразимым трепетом и долей страха. Не было сил отделиться друг от друга, не было сил жить друг без друга. Весь мир против, но никому ведь не под силу уничтожить столь хрупкую любовь столь сильных людей... Ведь так ?