Посадить дерево

Ночью ветер сменился и задул с востока. Мисс Мелани говорила: восточный ветер — жди гостей, примета верная. Ливио же до рассвета слушал, как прямо над его головой хлопает на кровле кусок жести: крыша давно ждала ремонта, старые гвозди проржавели настолько, что шляпки просто рассыпались. И старался не поддаться на подначки Разло, который предлагал встать и прямо сейчас приколотить к пёсьей матери этот кусок: «Гвозди у тебя в кладовке лежат. Целый бочонок непочатый. Хорошие. Промасленные. Пятидюймовые. Вчера купил. Жалко тебе, да?» «Жалко», — промолчал Ливио, зная, что Разло больше куражится от скуки. Помнит — знает, — что гвозди припасены для ремонта перекрытий, к которому Ливио собрался подобраться в следующем месяце: как раз подойдёт его очередь на субсидию, одну из тех, которые щедро раздавали земляне в обмен на заполнение стопки бумаг толщиной с кирпич, благотворительный фонд сделает перевод на ежемесячные расходы, получится докупить досок, и куда временно переселить детей, уже решено… и даже за аренду дома уплачено вперёд. «Хоть голову подушкой накрой, — проворчал Разло, для убедительности мысленно потянув его за ухо, Ливио даже вздрогнул, хотя Разло не впервые такое проворачивал. — Опять станешь ныть, что не выспался, на ходу будешь спать, впишешься лбом в притолоку. Между прочим, это и моё тело тоже, а я на синяки от мирной жизни не подписывался, ты мне другое обещал». Подушка не помогла: горизонт уже зарозовел и зазолотился от близкого восхода, когда Ливио сумел ненадолго погрузиться в зыбкую дремоту, от которой тело после пробуждения показалось каким-то странно лёгким, а сознание то и дело принималось плыть. Конечно, он едва не спалил кашу на завтрак (и спалил бы, не приди ему на помощь мисс Мелани), обжёг два пальца и пол-ладони на левой руке и в довершение всего разбил блюдо — не праздничное, но всё равно красивое, с длиннохвостыми разноцветными птицами и волнистой синей каймой. — К счастью, — сказала мисс Мелани, пока он покаянно рассматривал яркие осколки на каменном полу кухни. — Дай-ка соберу, на мозаику пойдут, как фундамент будем обновлять. «А я тебе говорил, — буркнул Разло, когда Ливио сбегал за песком до ближайшего бархана и начал отдраивать большой котёл от подгоревшей каши. — Ай, блядь, поаккуратнее делай, больно вообще-то, не чувствуешь, что ли. Может, сыворотки хлебнёшь? Рука так сразу не заживёт, а какой из тебя тогда работник». Регенерационная сыворотка у них была, три флакона, оставшиеся от Ника, — надёжно спрятанные в шкатулке, стоявшей в тайнике, устроенном под изголовьем кровати. Но Ливио берёг её на самый крайний случай — например, если «мирная жизнь» директора приюта (он же воспитатель, он же повар, он же завхоз, подсобный рабочий и уборщик) по гансмоукским традициям свернёт куда-то не туда, и его нашпигуют горячим свинцом. Да и доктор на небесном корабле, тонкая брюнетка с точёным лицом и усталым взглядом, посмотрела на него как-то не по-врачебному сочувственно и сказала: «Вы сожгли уже двадцать лет своей жизни минимум. Не торопитесь сжигать остальное». По-простому означало это следующее: последствия неудачной готовки сывороткой не лечим, пусть само зарастает. Разло надулся и замолчал. И молчал всё время, пока Ливио отскребал и отмывал котёл до блеска, перемывал посуду, подметал кухню, выгоняя из углов вездесущие песчинки. Только когда ближе к полудню Ливио, подсчитав день недели на пальцах, отправил детей вместе с мисс Мелани в город за не вовремя закончившимся мылом и пошёл было собирать корзины для стирки, Разло объявился: «Поставь на место, у нас гости. Свои, свои, не дёргайся ты, за кого ты меня держишь — я бы предупредил». — Привет, — Вэш Паникёр постучал ботинками по ступенькам крыльца, чтобы отряхнуть с подошв песок, и почесал в затылке, растрёпывая и без того неаккуратный черноволосый хвостик. — А я поблизости оказался, подумал: зайти надо, сто лет не виделись. — К Нику? — кивнул Ливио. Год, наверное, прошёл; полгода, как Вэша Паникёра искали всей планетой, и ещё почти полгода — как он объявился перед телекамерами, переполошив самые захолустные уголки. Передал через десятые руки сообщение: загляну, мол, скоро, есть причина, — и исчез без единой весточки, ни письма, но слова, так что Ливио и ждать его перестал, по уши поглощённый заботами приюта. — И к Вульфвуду, — уклончиво отозвался Паникёр, отводя глаза. — И вообще. Надгробную плиту Ливио сам вытёсывал, вышла она кошмарно основательной — Ник поржал бы, может, над монументальностью, но Ливио где-то в глубине души даже гордился делом своих рук. Особенно надписью, которую выбивал, в кровь обдирая непривычные к таким инструментам и к такой работе руки: имя, крест, глубокие чёрточки букв от первой до последней — чтобы не стёрлись. Вэш Паникёр, усевшись на песок рядом с могилой, провёл по плите ладонью, смахивая песок и пыль, кончиками затянутых в перчатку пальцев коснулся высеченной эпитафии, будто читал вслепую, что там написано. «И сделает пустыни его, как рай, и степь его, как сад Господа», — беззвучно шевельнул губами Ливио, повторяя, может быть, его мысли — слова эти ему ужасно нравились: хотелось верить, что будет когда-нибудь сад, земной ли, небесный, и что Ник тоже его увидит, за всё хорошее на этой земле. — А Каратель где? — Паникёр смотрел на него почти требовательно: видимо, спросил во второй, если не в третий, раз. — Властям сдали? Ага, конечно, сдали властям, как же; скажет тоже… — В запертой кладовке у меня стоит, — отозвался Ливио. — Мало ли. Вэш Паникёр покивал — само собой, понятно, что — «мало ли». Ливио и боезапас полный собрал, две ленты патронов, ракета, как положено, всё под тем же девизом — вдруг что-нибудь, да случится (не вдруг, не вдруг, а когда). — Это правильно, — задумчиво обронил Вэш и невпопад добавил, прищурившись на солнца: — Хорошее здесь место. Ливио слегка пожал плечами: хорошее? Иногда он смотрел в белую от зноя даль, и тогда казалось, что приют — словно на краю мира, словно дальше — только пустыня и небо, только простор на сотню миль без единой живой души под блёклым синим куполом, и в такие мгновения чудилось, что обожжённые пески дышат ему в лицо вечностью, той самой, затаившейся в ряду из трех радужных флаконов. Вечность пахла скучно — нагретым ржавым железом. Но место, пожалуй, и вправду было хорошее. По крайней мере, Ливио надеялся, что Ник не в обиде на него (на них всех) за такое пристанище на долгий срок до Судного дня. Паникёр легко поднялся на ноги, шагнул в сторону крыльца, оглянулся через плечо, словно спохватившись: — Я помогу с обедом? — Д-да, давай, — не сразу отреагировал Ливио, отвлёкшийся на неожиданно притихшего Разло: тот явно собирался сказать что-то, но не мог — слишком сложным для него и его разума было это «что-то». Готовил Вэш Паникёр неплохо, а ему лишние руки на кухне не помешали бы — дети скоро вернутся, голодные, как… как приютские дети после долгой прогулки на солнцепёке. — Так вот, — объявил Паникёр между двумя очищенными картофелинами, как будто продолжая на мгновение прервавшийся разговор, — я и решил. — Что решил? — подскочил Ливио, едва не уронив сковороду. Потому что Разло, кажется, внезапно осенило, и он в тот же самый момент зашипел из своего угла сознания: «Твою же мать…» Вэш Паникёр смотрел на него и улыбался. Светло улыбался. Спокойно. — Здесь хорошее место, — сказал он в дрожащий от полуденного жара воздух между ними, но глядел теперь куда-то вдаль, сквозь стены, туда, где пустыня и небо. — Когда-нибудь… не знаю, когда… я приду сюда и останусь. — Не понял, — Ливио поставил сковороду на плиту. Он почувствовал себя Разло, который постоянно упускает тонкости и нюансы, не улавливает намёков и ничего, вообще ничего не смыслит во взрослой жизни — в той её части, которая не касалась «давай начистим этому хмырю рожу». Паникёр вздохнул, переложил нож, которым чистил картошку, в левую механическую руку, закатал рукав рубашки на правой, из плоти и крови. Прижал лезвие к запястью. Надавил. — Твою мать, — вырвалось у Ливио, и он машинально зажал рот рукой, как в детстве. По опущенной руке Вэша струилась и капала на каменный пол не кровь, а зеленоватая тягучая жидкость. — У меня был брат, — проговорил он, пережимая разрезанные сосуды, когда осознал, видимо, что перестарался с наглядностью, и потянулся за полотенцем. — А на месте, где он умер, растёт яблоня. Это сложно объяснить — но, исчерпав себя, мы не умираем и не выгораем дотла, а прорастаем корнями в песок. Перерождаемся. Продолжаем жить. В иной форме и иначе, хотя… — Мы?.. — глупо переспросил Ливио. — Автономные энергостанции, — терпеливо объяснил Паникёр. «Скажи ему, что так не пойдёт! — вклинился Разло. — Что это за хуйня вообще?!» Но теперь осенило уже Ливио, и он ухватился за эту мысль. Всё-таки он с интересом наблюдал за землянами и их технологиями, да и слухов не избегал, заботясь о будущем детей в новом дивном мире. — Автономные энергостанции, — повторил он. — Те, которые земляне привезли с собой. Такие же, как вы. Но значит… — Здесь нас было всего лишь двое, — Вэш слабо усмехнулся. — И мы ничего не знали о себе самих, пока не стало поздно. Это нельзя остановить или отменить. Ливио зажмурился и сжал кулаки. Простор. Пустыня и небо. Палящий свет двух солнц. Листья на тянущихся вверх ветвях, шелестящие на горячем ветру… Вечность с запахом древнего железа. — Разло говорит, что так не пойдёт. — В этом нет ничего плохого, — Вэш поднял руку: разрез на запястье схватился, оставив по линии рубца прозрачные капли растительного сока. — Естественные природные циклы. Может быть, он пытался убедить самого себя. Ливио подумал о нескольких письмах, которые бережно хранил в шкатулке рядом с флаконами сыворотки, как напоминание, что вечность бывает и такой, и однажды, возможно, он наберётся смелости, чтобы написать и рассказать ей, что чувствует. Подумал — и спросил: — А… она? Паникёр покачал головой. Он больше не улыбался, даже одними губами, как умел, и Ливио вдруг стало страшно оттого, что же он сейчас сделал. — Это не выбор, — сказал Вэш. — И не её точно. Во дворе загомонили вернувшиеся с городской прогулки дети, затявкал щенок, и голос мисс Мелани, перекрывая шум, отправлял всех мыть руки, и ноги, и щенка мыть, и побыстрее, без капризов и уговоров, иначе обед остынет, а мистер Ливио не для того маялся у плиты, чтобы… Это жизнь, попробовал поверить Ливио. Вышло откровенно хреново, поэтому он закрыл глаза и повторил про себя. Как Вэш Паникёр, должно быть, повторял снова и снова. Это тоже жизнь.