О плачущем солнце

      Для того, чтобы показать уверенность в себе, главное — осанка. Позвоночник — несущая конструкция личности. Стоит ему согнуться — посыплется выдержка. Скатится по склону снежной лавиной. Раз — и ты ничтожество. Пустое место. Врезаясь взглядом в знакомую спину (так птица врезается в закрытое стекло, ломая крылья), Пэнси держит осанку так прямо, что чувствует мышечный спазм.       Было странно надеяться на что-нибудь другое. Странно думать, что судьба, так обожающая над ней издеваться, заготовила другой сценарий. Конечно, чертов Гарри Поттер появится на званом вечере министерства, повзрослевший и одетый в специально сшитый для него костюм. Конечно, они встретятся тогда, когда её талию будет сжимать чужая рука, подчёркивая этим, чьей собственностью она является. Ни больше ни меньше — красивое украшение. Как золотые запонки или дорогие часы, сейчас украшающие руку МакЛаггена-старшего.       Она касается взглядом такого родного чужого затылка и чувствует, как ломается позвоночник. Чувствует, как подрывается, словно его присутствие — чёртова мина, на которую ей не посчастливилось наступить.       Ей следовало к этому подготовиться.       — Всё в порядке? — слышит шёпот у уха, чувствуя обжигающее дыхание. Кажется, она начинает дрожать. Кажется, начинает рассыпаться, будто её позвоночник — не несущая конструкция, а карточный домик. Хорошо, что за свою жизнь Пэнси научилась собираться. Белыми нитями сшивать себя по частям даже в самые короткие сроки.       Она вытягивается струной и заставляет себя улыбнуться.       Зал переполнен, и вероятность, что он встретится взглядом именно с ней, не должна быть такой большой. Он мог бы её не заметить. Мог бы. Но, конечно, он поворачивается именно тогда, когда чужие губы касаются скулы, оставляя на ней клеймо. Именно в этот момент. И, конечно, она чувствует его взгляд кожей, обжигающий сильнее чужих губ. Сжигающий дотла, как пламя костра в Средневековье сжигало неудачливых ведьм. Хотя она бы предпочла последнее. Всё лучше, чем встреча при таких обстоятельствах. Всё лучше, чем колото-ножевое, нанесённое прошлым.       Она старается не смотреть в его сторону и делает вид, что не замечает его взгляда. Держится за другого, как за спасательный круг, который, конечно, у неё отбирают тоже.       — Не заскучаете, если я оставлю вас на какое-то время? Надо обсудить рабочие дела.       Мило, что он спрашивает, как будто она может возразить. У вещей обычно нет права голоса.       Пэнси лишь кивает, как китайский болванчик, чувствуя, как теряет поддержку.       Чувствует, как память засасывает в водоворот, не давая опомниться.       Бульк.       И её нет.

***

      Несмотря на то, что все ожидают от слизеринцев подвоха, считая их лживыми, никто не может конкурировать с ними в честности с собой.       Они могут врать другим. Покушаться на чужое. Идти по головам, чтобы до этого добраться, но они никогда не забудут: то, что они украли, им не принадлежит.       Сколько бы поцелуев или скомканных признаний ей бы ни удалось вырвать из губ Гарри Поттера в стенах Хогвартса, она знала, что он не её.       Он был ярко светящим в небе солнцем. Общей надеждой. Шансом на лучшую жизнь.       С репутацией её семьи и прожигающей руку меткой Пэнси могла бы стать только его затмением. Она не посмела пачкать тьмой солнце. Не посмела тянуть его с собой на дно. И может быть, только гриффиндорская решимость и благородность, которую ей тоже удалось у него украсть, помогла ей сделать правильный выбор.       Даже если ей снова пришлось соврать.       Она всё ещё слышит собственное «не люблю», обжигающее язык, отскакивающее от сырых стен замка. Всё ещё видит отблёскивающие за стёклами его очков слёзы.       Вы когда-нибудь видели, как плачет солнце?       Она да.       И будет помнить об этом всю жизнь.

***

      Октябрь впивается иголками холода, когда Пэнси выбегает на балкон, как чёртова трусиха. Никотин спасительно обжигает горло. МакЛагген ненавидит, когда она курит, но сейчас ей всё равно.       Она часто мечтала о том, как прекрасно было бы избавиться от чувств, проглотив царапающую горло таблетку. Особенно горькую. Заставляющую неметь каждую мышцу в теле, включая сердечную, не давая что-либо чувствовать.       Пэнси давится горьким никотином, как плацебо, мечтая о том, чтобы это помогло. Чтобы бешено бьющееся в груди сердце наконец-то заткнулось. Не помогает.       — Не ожидал тебя здесь увидеть, — ударяет в позвоночник, и она автоматически выпрямляется. С её стороны было самонадеянно предполагать, что ему не удастся её найти.       Она не оборачивается, будто равнодушие заставит его уйти. Конечно, он подходит ближе.       Их молчание пахнет никотином и её прогорклым отчаянием. Её провалом. Она сделает всё, чтобы его задушить, поэтому выдыхает:       — А я ожидала побыть в одиночестве. Знаешь, ожидания — ненадежная вещь. Имеешь их или нет, всё равно остаешься разочарованным.       — Я не разочарован тем, что тебя увидел.       «Я разочарован тем, что увидел тебя с ним», — остаётся висеть невысказанным в воздухе вместе с дымом от сигареты. Она старается это игнорировать.       Они снова молчат. Она чувствует его присутствие кожей, как летом чувствуешь обжигающие лучи солнца. Это не помогает ей согреться. Только заставляет ощущать чёртов контраст так, что её начинает бить мелкая дрожь.       — Почему? — спрашивает он, как будто одного слова достаточно. Но его достаточно. Она знает, что за ним скрыто.       Почему ты с ним?       Потому что так работает жизнь. Потому что,несмотря на то, что её и мать, в отличие от отца, оправдали, конфискованное по решению суда имущество не оставило ей выбора. Потому что всем правят деньги, и, когда тонешь, ты не отказываешься от протянутой руки. Даже если она перепачкана мазутом. Даже если мечтаешь утонуть. Так работает инстинкт выживания. Тело борется, даже если всё в тебе хочет умереть.       — Не думала, что за то время, что мы не виделись, ты разучился верить в любовь, Поттер, — голос холодный, как октябрьский воздух. Наверное, именно это заставляет её задрожать ещё сильнее, словно она — цепляющийся за ветку пожухлый лист.       Его пиджак, который он накидывает ей на плечи, на секунду касаясь оголённой кожи, прибивает к полу настолько, что, кажется, ещё чуть-чуть, и она точно не выдержит. Лавина совсем близко. Но каким-то чудом она выдерживает. Только чувствует сводящий тело спазм, вызванный напряжением в мышцах.       Пэнси отсчитывает три секунды в своей голове.       И выдыхает:       — Пользоваться согревающими чарами разучился точно. — Она ловким движением свободной руки снимает с себя пиджак, возвращая его ему, стараясь не запачкать ткань тлеющим пеплом. — Что скажет Уизли, когда почувствует на тебе запах сигарет и чужих духов? Вряд ли обрадуется.       — Ты знаешь?       Сложно не знать о том, о чём кричит весь волшебный мир.       Когда нарекаешь кого-то солнцем, это грозит столкновением с навязчивыми напоминаниями всю жизнь. Даже в дождливом Лондоне. Ей стоило знать об этом.       Она бросает окурок на пол, безжалостно душа тлеющий пепел подошвой.       Любой свет в её жизни не задерживается дольше зажжённой сигареты.       Рыжие волосы Уизли же отлично сочетаются с солнцем. Пламя тянется к пламени. Тьма ко тьме. В этом была справедливость. Пэнси успела с этим смириться.       — Будь счастлив, — шепчет она, горько улыбаясь, и отворачивается, прежде чем щёк успевают коснуться слезы.       Знаете, почему затмения случаются так редко?       Несмотря на слухи о жадности, тьма знает своё место.