Помощь в приказном порядке

      Жёсткая линия рта открывала свои внутренности и снова плотно закрывалась как раковина беззубки. Усы, отрощенные на европейский манер, ершами для чистки ствола торчали в две противоположные стороны и образовывали собой прямую линию, и та то и дело ломалась и превращалась в тупой угол. Ефрейтор Огата всем своим видом показывал, что он преданно ест глазами начальство, в том числе и эти усы, от вида которых временами хотелось рассмеяться и которые хотелось потянуть и посмотреть, не отвалятся ли? Уж больно их вид был неестественным. Резкие, словно рваные, слова приказа проникали в уши и тяжело отпечатывались на его душе.       Младший лейтенант Ханазава умудрился потерять ногу, спасибо или как жаль, что не голову, и теперь нуждался в его помощи. А, так как младший лейтенант Ханазава был вампиром, помощь от не владевшего врачебным делом ефрейтора Огаты могла быть только одна. Так что начальство сказало, иди и поделись, а против начальства, как известно, не попрёшь. Проблем ему и так хватало, настолько, что даже поделиться своей кровью казалось малой платой за избегание неприятностей. Хотя делиться ой как не хотелось.       Сухо рассыпался в труху лист клёна, который Огата с силой прижал ногой. Горьковатый запах гниения достиг ноздрей. Запах аналогичного процесса от людей скорее вызывал отвращение, а так Огата лишь немного втянул носом холодный воздух и выдохнул небольшое облачко пара.       Вокруг стояли фанзы, местами полуразрушенные, местами полуразваленные, местами разобранные на дрова или другие нужды. Две единственные уцелевшие фанзы были заняты. Одну занял офицерский состав, а вторую большую и на четыре окна отдали под госпиталь. Огата, не торопясь, дошёл до него и посмотрел на низкие тёмные окна. На плёнке бычьего пузыря ползали мухи, несмотря на все старания изничтожить мерзких насекомых. В этой фанзе они нашли много русских газет, банок от консерв, только вскрытых, но не тронутых, и пару жестяных ложек. Дверь на удивление тихо сдвинулась, и Огата вошёл внутрь.       Полевой госпиталь значительно отличался от аналогичных, но тех, что остались ближе к Японии. В этом не было ни рядов белоснежных коек, ни медсестёр, всегда готовых прийти на помощь, ни даже чисто вымытых больных с аккуратными ровными повязками. Вместо этого были мешанина белых, жёлтых и чёрных цветов и мухи, жадно слетевшие на беспомощных людей и так и норовившие облепить любой свободный клок кожи вне зависимости от того, цел он или представлял собой зияющую язву.       Огата поморщил нос. Люди, несколько часов убиравшие трупы, карболку почти не замечали, им лишь неприятно кололо в носу, но его обоняние было слишком тонким. И пропитанной карболовым спиртом или скипидаром и плотно прижатой к лицу тряпки оказалось недостаточно, чтобы отбить его.       Среди лежащих в порядке, понятном только докторам и санитарам, Огата легко отыскал взглядом Юсаку, хотя он мог бы отыскать его и только на запах. По сравнению с бледными, стонущими и покрытыми коркой ран людьми явно сытый на вид офицер бросался в глаза. Хотя сытым он не был, Огата точно знал, затем и пришёл. Он тяжело посмотрел на него, а потом подошёл к врачу. Врач молча выслушал несколько тихих фраз, согласно кивнул и махнул рукой, уводя за собой из палаты медицинский персонал на несколько минут.       Огата смотрел, как при его приближении Юсаку поднял голову и попытался как можно дальше передвинуться на койке, забывая даже придерживать оторванную ногу. Ногу держала на месте широкая марлевая повязка, она уже пропиталась сукровицей и приобрела грязно бурый цвет.       Юсаку с удивлением смотрел на пришедшего к нему Огату. Конечно же он почуял его раньше. Ещё когда тот только стоял у входа, и в фанзу проник этот запах упыря, который теперь казался невероятно влекущим. Даже вопреки тому, что на самом деле он был довольно неприятен. Но сейчас этот запах обещал восстановление сил, здоровья, что нога снова срастётся, что исчезнет это зудящее чувство голода под брюшиной. Что можно будет пить до тех пор, пока не придёт насыщение, потому что упыря невозможно выпить всего. Потому что упыри восстанавливаются ещё во время процесса, и это так похоже на бесконечный источник.       Что здесь делал Огата, когда он и так желал его крови, а теперь из-за оторванной ноги контролировал себя только огромным усилием воли, Юсаку не представлял. Он сглотнул слюну и отвернулся. В тишине долго, мучительно простонал неприходящий в себя раненный, которому не помогли и несколько тяжёлых экзартаций.       Быстрым шагом, потому что промедление только бы продлило и так неприятный процесс, Огата подошёл к его койке. На сердце скрипело, и то и дело пыталось поднять голову негодование.       — Брат?       Раньше начать — раньше кончить.       — Мне приказано поделиться с тобой кровью.       Юсаку словно обухом по голове ударило.       — Ты против, — в голосе было только твёрдое убеждение. Если в чём Юсаку и был относительно Огаты уверен, так это в том, что тот совершенно не находит в себе ни малейшего желания служить кому-либо источником крови. Даже по приказу. Даже ему.       — Я и в окопе сидеть, знаешь ли, против. И что прикажешь с этим делать, младший лейтенант?       Тонкая щепка откололась от деревянного ящика, который Огата за край подтащил к себе, и наполовину ушла под основание ногтя большого пальца. Огата посмотрел на ранку и быстро выдернул щепку. Небольшое тёмное пятнышко появилось на её месте. Кровь не успела начать течь, как специальные клетки свернулись, останавливая её ток, забивая собой капилляры. Через полчаса не останется и этого. Огата шагнул ещё на шаг ближе к койке и перевернул ящик вверх дном, предварительно осмотрев место, за которое взялся рукой.       Юсаку на такое сближение шарахнулся. Постарался отодвинуться на самый край и так узкой койки и теперь балансировал с риском упасть на земляной пол. Разговаривал он исключительно с ботинками, на Огату в таком своём состоянии смотреть не осмеливался.       — Мне хватит звериной.       — Не хватит. Нога будет долго прирастать. Ты забыл, что ты знаменосец и должен знамя нести, не роняя? — Огата сделал паузу, смачивая слюной пересохший язык. — А как же слава Японии и всё такое?       У Юсаку вылезли клыки, исказив форму верхней губы и сделав речь шепелявой.       — Я не могу так с тобой.       «Вот и согласился». Огата сел на ящик боком, расстегнул пару верхних пуговиц и отвернул ворот, загибая твёрдую ткань наружу.       — Всё ты можешь.       Будто такие клыки могут быть у травоядного существа. Огата потянулся за ветошью к столу, сложенному из таких же ящиков как и тот, на котором он сидел. Ветошь оставила за собой след из ниток, но была чистой настолько, что её можно было счесть сносной. Да и всё равно зараза ему не так страшна, как человеку. Он пристроил ветошь на сгибе шеи, чтобы, если этот обляпается, жравши его, то хоть не залил его же кровью.       У Юсаку загорелись глаза алым, хотя сам он этого не заметил. Он дёргано отвернулся, стараясь скрыть и подавить желание. Но даже это не помогло не ощущать запах и не слышать и как бьётся сердце брата, и как гудит в его жилах кровь, и как… Как он расстёгивает воротник. Юсаку обтёр вопреки воспитанию обшлагом рукава слюну, текущую с клыков.       — Ты меня не простишь.       — Это всего лишь перекус, — ровным голосом ответил Огата. Ответил скорее для себя, потому что как назло забегали мысли о том, откуда он вообще такой упыристый взялся и кто кого кусал более двадцати лет назад.       — К тому же, кто тебе не простит, так это император. За то, что ты отказался на своих двоих дальше нести знамя.       «Давай уже кусай, и я уйду».       Слова об императоре подействовали. Он обязан нести знамя, он обязан быть с двумя ногами для этого, и ему любезно предоставили наилучшее лекарство, но на дне души что-то свербило. И как же так сложилось, что подобное могут приказать?       Юсаку повернулся и попробовал заглянуть Огате в глаза, но ничего в них не увидел. Взгляд был крайне невыразительным. Юсаку вздохнул.       — Я могу руку. Наверное. Если тебе будет так легче.       — Не легче. С шеи лучше бежит.       «А то ты мне всю руку измусолишь», — подумал Огата, но оставил при себе.       Пока Юсаку прятал глаза и старался избегать взглядом так призывно открытую шею, Огата ощущал себя полнейшим дураком. Сидит тут на ящике. Дышит этой отвратительной смесью болезненных запахов, впрочем, в окопах пахло не лучше, что не отменяет того, что находиться внутри полевого лазарета удовольствием тоже не было. Ещё и тряпка полуразвалившаяся на шее лежит. И ждёт, когда этот, наконец, перестанет изображать благородную скромность и укусит. Тьфу. Сплюнул бы, да слюны на такое жалко.       Юсаку решился:       — Если что пойдёт не так, ты всегда можешь меня оттолкнуть.       — Да, — про себя Огата подумал, что хрен оторвёшь того, кто к живой крови присосался.       Юсаку задвигался на койке. Подвинулся ближе к тому краю, на стороне которого сидел Огата и, тяжело опираясь сначала на локти, а потом и на прямые руки, смог сесть. Одёрнул одежду на себе и неловко положил руки Огате на плечи. Рукам явно было там неуютно, пальцы никак не могли приладиться к плечам, а потому беспрестанно перебирали почти минуту. На шее под тонким слоем кожи и соединительной ткани было видно, как пульсирует артерия. Ток тёплой, живой крови приподнимал небольшой участок кожи и через несколько мгновений опускал. А потом снова. И снова. Юсаку сглотнул слюну. Запах был отвратительным. Упыриным. Если бы его попросили описать, как пахнет упырь, он бы не смог точно подобрать слова, но больше всего походило на запах дикого разгорячённого зверя и железно-сладкий запах освежёванной дичи. Невероятно аппетитно в его состоянии. Многообещающе.       Юсаку потянул Огату за плечи к себе и запустил в его шею клыки. Клыки преодолели недолгое сопротивление кожи и неожиданно мягко вошли в плоть, соскользнув по артерии. Огата стерпел.       — Мимо.       Из капилляров кровь всё равно просачивалась и попадала в рот, но слишком в небольшом количестве. Юсаку хотелось с силой рвануть зубами, чтобы такой близкий источник крови стал доступен. Чтобы кровь лилась густым нескончаемым потоком и переполняла рот. Чтобы оставалось только глотать эту чудесную вкусную кровь. Но он нашёл в себе силы разжать зубы и отодвинуть голову от Огаты. Облизал клыки, старательно слизывая малейшие потёки крови. Посмотрел на терпеливо ждущего, когда он цапнет куда надо, Огату. У Юсаку даже внутри потянуло — настолько хотелось ещё. Он пристально посмотрел на капли, выступившие на шее Огаты.       — Я как-то поймал собаку, а когда очнулся, она была уже мертва. Может, лучше всё-таки руку?       — Я покрупнее собаки буду. Ты столько не выпьешь.       Юсаку уже снова тянул руки к плечам, но всё равно шепеляво пытался возразить.       — Тебе может быть плохо.       — Давай уже.       Продолжать и дальше сдерживаться Юсаку не смог. На этот раз у него получилось попасть одним клыком в сонную артерию, и кровь, прямо как в мечтах, густым потоком неожиданно хлынула в рот. Вкус был странным, но Юсаку ни за что не отказался бы от него. Только бы сделать ещё глоток и ещё один, большой и полный, не ограничивая себя.       Огата придержал ткань рукой, когда почувствовал, что кровь побежала по шее. Очень странные ощущения: немного экзистенциального ужаса добычи где-то внутри, немного злости, что его используют подобным образом. Ну и головокружение, конечно. Но сидел Огата всё равно смирно. Даже когда Юсаку резко похорошело и он спустил ноги с койки, в том числе и приросшую, сильнее притянул к себе и сжал его. Только отстранённо подметил, что тот похоже увлёкся. Следовало ожидать. Всё он не выпьет, так что Огата подождёт, но голова стала кружиться сильнее.       После прокола Юсаку убрал клыки и сдвинул голову так, чтобы кровь сама вливалась в рот. Через какое-то время ему значительно полегчало, в голове просветлело и жажда крови, наконец, отошла. Немного помедлив, он отстранился. Посмотрел на ранку, которая пыталась зажить, но слюна в ней не давала. Юсаку снова не смог удержаться и слизнул бегущую кровь, которая тут же полилась ещё быстрее. И теперь он уже не мог не заметить, каким вялым в его руках стал Огата по сравнению с тем, каким он был до. Юсаку окончательно отстранился и постарался зажать рану рукой. С его губ капала кровь.       Огата подтёр ветошью кровь, ею же обтёр шею вокруг и недовольно посмотрел на заляпанную кровью рубашку. Всё равно налилось. Впрочем, они в зоне боевых действий, а тут у всех рубашки в крови. Он сдвинул руку Юсаку с себя и зажал рану своей рукой.       — Как остановить? — брови Юсаку сошлись на переносице.       — Само остановится, — «Сейчас твои слюни вытекут обратно, и затянется».       Ветошь вся пропиталась, но кровь и правда быстро остановилась.       — Ты как?       — Всё в порядке.       Огата отнял ветошь и кинул в корзину, где валялись грязные бинты. Взял новую, обстоятельно протёр шею, убирая следы своих и чужих телесных жидкостей. Мельком подумал, что надо будет найти возможность хотя бы ополоснуться в ближайшем времени.       — Я выпил слишком много. Почему не остановил?       — Больше выпьешь — лучше заживёшь, — Огата отправил и эту ветошь к предыдущей.       Юсаку, которого распирало от появившихся в нём сил, встал на ноги. Нога была, словно её никогда и не отрывало от остального тела. Было приятно быть полным потрясающим чувством сытости.       — И меньшего бы хватило, — он почувствовал что-то на губах и облизнулся. На вкус было гадостно настолько, что Юсаку не смог удержаться, чтобы не скривиться.       Огата застегнул обратно на все пуговицы ворот и посмотрел на него.       — Не выйди в таком зверском виде к людям.       Юсаку провёл рукой по губам и посмотрел на пятна начинающей уже сворачиваться крови. Поспешил вытереться платком и, приведя себя в приличный вид, перевёл взгляд на Огату       — А как теперь будешь восстанавливаться ты?       — Выпью консервированную, — Огата тяжело поднялся на ноги.       Ноги держали, но кровопотеря не прошла бесследно. Он переждал краткий миг вернувшегося головокружения и направился на выход. Косо посмотрел на пошедшего с ним рядом Юсаку.       Юсаку подстроил свой шаг и внимательно оглядел его.       — Понести?       Огата лишь вопросительно посмотрел в ответ и за своё предусмотрительное молчание был вознесён вверх на всех вновь обретенных вампирских силах Юсаку. Возмутительно.       — Поставь меня обратно, — ещё не хватало, чтобы их так кто-нибудь увидел. Как его на руках таскают. Вот радость-то.       Ноги снова твёрдо встали на землю. Огата поправил китель, пригладился и поспешил удалиться из фанзы. Но так легко уйти от Юсаку не удалось, тот пошёл за ним следом, точно притянутый кровью. По спине поползли мурашки от отвращения. Переварить ощущения от того, что был чьим-то ужином, было сложно.       — Ты шатаешься, — удивительно, но звучало обвинительно, или, может, это только ему так казалось?       — Пройдёт.       — Что-нибудь хочешь?       Огата остановился.       — Я дойду до своей палатки, выпью банку крови, и всё со мной будет в порядке.       Но Юсаку этого не было достаточно.       — Я могу привести собаку, я научился их ловить.       — Оставь меня в покое, — вырвалось у Огаты.       Он нервно пригладился и поторопился уйти, пока не наговорил ещё чего-нибудь. Юсаку остался стоять один посреди хорошо утоптанной дороги. Погрустнел. Единственное, что его радовало, это то, что запах Огаты снова перестал казаться чем-то аппетитным. Он глубоко вздохнул и направился ловить собаку, чтобы можно было подвинуть её ко входу в палатку брата. И ему даже удалось её туда подтащить.       А потом его сослуживец наступил на неё.